Али Шариати о бедствиях современности и упадке западной цивилизации
Али Шариати (1933-1977), профессор и исламовед, учился в Иране, а затем поступил в аспирантуру Сорбонны в Париже для изучения социологии. Во время учебы в Европе он познакомился с идеями Жана-Поля Сартра и Франца Фанона. Вернувшись в Иран, он пропагандировал революционную идеологию, социальную справедливость и свободу. Его лекции в религиозно-просветительском центре Хосейнийе-йе эршад (1969-1973), пользовались популярностью среди молодежи. В своих трудах он представил новую картину ислама, призванную побудить интеллектуалов и молодое поколение использовать эту веру в своей борьбе за социальные перемены. Его главная забота заключалась в том, чтобы объяснить проблемы мусульманских обществ, доказывая, что для решения этих проблем необходим новый исламский подход. Он отвергал традиционное представление о том, что ислам – это всего лишь набор формул об омовении или менструации. В своей политической деятельности он представлял Имама Хусейна как образец жертвоприношения во имя социальной свободы. Шариати неустанно отвергал западные и марксистские взгляды на религию и общественную жизнь. В своей работе «Бедствия современности» он осуждает общие для капитализма и социализма пороки современной западной цивилизации: материализм, экономизм, социологизм, биологизм и историцизм.
«Современные бедствия, ведущие к деформации и упадку человечества, можно разделить на две основные категории: 1) социальные системы и 2) интеллектуальные системы. Внутри двух внешне противоположных социальных систем, которые приняли в своим объятия нового человека или приглашают его в свои объятия, ясно ощущается трагический путь, которым человек, первичная и надматериальная сущность, был забыт. Обе эти социальные системы, капитализм и коммунизм, хотя и различаются по внешней конфигурации, рассматривают человека как экономическое животное; их различные контуры отражают вопрос о том, какая из них призвана более успешно удовлетворять потребности этого животного.
Экономизм является основополагающим принципом философии жизни в западном индустриально-капиталистическом обществе, где, как выразился Фрэнсис Бэкон, «наука отказывается от поиска истины и обращается к поиску власти». Материальные «потребности», которые возникают каждый день и постепенно возрастают (так что объем потребления может увеличиваться как в количественном и качественном, так и в самом разнообразном отношении, чтобы насыщать огромные махины производства, которые участвуют в умопомрачительном соревновании), превращают людей в поклонников потребления. Изо дня в день на охваченное этой манией население ложится все более тяжелое бремя, так что современные технологические чудеса, которые должны были освободить человечество от рабства ручного труда и увеличить время людей для досуга, не могут добиться этой цели, так быстро искусственные материальные потребности опередили огромную скорость технологии производства. Человечество с каждым днем все больше обречено на отчуждение, все больше тонет в этом безумном водовороте навязчивой скорости. Мало того, что больше нет свободного времени для роста человеческих ценностей, нравственного величия и духовных способностей, но это погружение с головой в работу, чтобы потреблять, потреблять ради работы, это погружение в безумную конкуренцию за роскошь и развлечения привело к тому, что традиционные моральные ценности также пришли в упадок и исчезли.
В коммунистическом обществе мы находим аналогичную нисходящую кривую в том, что касается человеческих моральных ценностей. Многие интеллектуалы, рассматривая политические и экономические противоречия между коммунистическим и капиталистическим обществами, считают, что первое отличается от второго с точки зрения антропологии, философии жизни и гуманизма. Но мы ясно видим, что коммунистические общества, хотя они и достигли относительно продвинутой стадии экономического роста, очень похожи на буржуазный Запад в том, что касается социального поведения, социальной психологии, индивидуального мировоззрения и философии жизни и человеческой природы, и то, что сегодня обсуждается в коммунистических обществах как фурьеризм[1], обуржуазивание и даже либерализм, есть не что иное, как ориентация на современного западного человека, пристальное внимание к моде и роскоши, преобладающее в настоящее время как в индивидуальной жизни, так и в системе государственного производства, проистекает из того факта, что, если говорить с практической точки зрения, в конечном счете, марксистское и капиталистическое общества представляют единый тип человека на рынке человеческой истории.
Демократия и западный либерализм, какую бы святость ни приписывали им в абстрактных рассуждениях, на практике представляют собой не что иное, как свободную возможность все сильнее проявлять этот дух и все быстрее и во все более грубой манере создавать пространство для жадных до наживы сил, призванных превратить человека в экономическое, потребляющее животное.
Итак, мы имеем: государственный капитализм под именем социализма, правительственную диктатуру под названием «диктатуры пролетариата», интеллектуальную тиранию в виде одной партии, религиозный фанатизм под названием «диамат»[2]и, наконец, опору на принципы механицизма и экономизма во имя быстрого достижения «экономического изобилия для перехода от социализма к коммунизму!» Все это тяготы, свалившиеся на человечество во имя священной, свободной и творческой воли и вбрасывающие его, как «социальный артефакт», в грубую, но всеобъемлющую организацию, то есть в состояние самое вопиющего проявления всё того же политического и интеллектуального отчуждения, о котором говорил Маркс применительно к буржуазному человеку.
Вторая категория современных бедствий — это бедствия идеологические. (Здесь мы используем термин «идеология» в самом широком смысле. Различные современные идеологии, утверждающие, что они основаны на современной науке, повсеместно отрицают концепцию человека как первичного существа, даже те из них, которые гордятся своим гуманизмом).
Историцизм представляет историю как единый определяющий материальный поток, который в своем течении конструирует из материальных элементов, в соответствии с неумолимыми законами исторического процесса, нечто, называемое человеком. Таким образом, в конечном счете историцизм ведет к материалистическому детерминизму, в котором человек является пассивным элементом.
Биологизм, ставящий во главу угла законы природы, относится к человеку так же, как и к животному, но видит в нем последнее звено в цепи эволюции; иначе говоря, он рассматривает все человеческие духовные проявления и уникальные качества как обусловленные физическим строением человека, подобно природным инстинктам!
Социологизм рассматривает человека как овощ, растущий в саду своего социального окружения и поэтому нуждающийся в соответствующем климате и почве; он предполагает, что только изменение в саду ведет к тому, что меняется и урожай человека, и, как и в предыдущем случае, этот процесс протекает в соответствии с научными законами, лежащими за пределами возможного вмешательства человека, законами, которые управляют действиями человека и даже его личностью.
Если мы добавим к этим школам материализм и натурализм (которые рассматривают человека соответственно как материальный предмет и животное), то мы увидим картину идеологических катастроф, существующих в наше время.
В этом контексте положение марксизма является запутанным. Маркс, в одном из своих аспектов, является материалистом и, следовательно, не может рассматривать сущность человека иначе, как некий элемент, существующий в границах материального мира. (Мы находим, что он пишет Энгельсу после изучения работ Дарвина: «я принимаю этот взгляд как биологическую основу моей философии истории»).
В другом своем аспекте он является крайним сторонником социологизма. Таким образом, он предоставляет обществу его независимость по отношению к натуралистическим и гуманистическим тенденциям, а затем, произвольно и категорично группирует его элементы, относя их к базису или надстройке (первый представляет собой способ материального производства, а вторая – культуру, мораль, философию, литературу, искусство, идеологию и т. д.). Он фактически рассматривает человека как эквивалент этой надстройки, поскольку человек есть не что иное, как сумма этих частей. Короче говоря, человечество оказывается продуктом способа материального производства. Поскольку Маркс также определяет способ производства как нечто, обусловленное орудиями производства, то в конечном счете первенство человека в марксизме вытекает из первенства орудий, то есть вместо гуманизма можно было бы говорить об «инструментализме», или можно было бы сказать, что человечество считается не потомством Адама, как в исламе, а потомством орудий! Присоединяя «диалектику» к «материализму», Маркс не только лишает человечество венца славы, но и ставит материалистический детерминизм над силой исторического детерминизма в человеке, который на уровне практического применения представляет собой еще одну цепь. Ибо это действительно ведет к сковыванию человеческой воли, источника первенства человека в мире, и в конечном счете погружает человечество в ту же яму фатализма, которую вырыли для него сторонники суеверных религиозных учений (или, скорее, философы и теологи, зависевшие от политического истеблишмента).
Цепь одна и та же – ее дальний конец теперь прикреплен не к небесам, а к земле. Таким образом, мы видим, что бедствие, с которым сталкивается сегодня человечество — это прежде всего бедствие, исходящее от самого человека. Человечество – это вырождающийся вид; оно претерпевает метаморфозу и, подобно окукливающейся бабочке, оказывается под угрозой из-за успеха своей собственной изобретательности и трудов. Что еще более поразительно, на протяжении всей истории человечество обычно приносилось в жертву идее собственного освобождения. В этом есть некое историческое противоречие, это было стремление к освобождению, которое сковало человечество цепями плена и, предлагая надежду на освобождение, привело людей в ловушку!
Религия, будучи одновременно сильной любовью и призывом к совершенству и спасению, выйдя из своих первоначальных, прозрачных источников и пройдя через историю, претерпела изменения в своем вкусе и качестве; ее курс оказался под контролем тех самых сил, которые держали в руках корону истории и которые были ведущими в «социальную эпоху».
Таким образом, в Китае школа Лао-Цзы сначала представляла собой призыв к освобождению из плена искусственной жизни, раздробленного интеллекта и грубой цивилизации, которая вовлекала истинного человека в рабство, искажая и оскверняя изначальную человеческую природу, которая в действительности согласуется с главной природой – Дао. Эта школа Лао-Цзы со временем запуталась в поклонении бесчисленным богам, божествам, которые эксплуатировали человечество финансово, истощали его интеллектуальные силы и обрекали его на бесконечные страхи и подобострастие.
Конфуций, чтобы освободить народ от рабства этих воображаемых сил, боролся с суевериями. Он вывел народ из объятий бессмысленных фантазий, бесконечных жертвоприношений, клятв, мольб и изнурительных самоуничижений и направил его к истории, обществу, жизни и разуму. Он сформулировал принцип, названный «ли»[3], как интеллектуальную основу рациональной организации общественной жизни. В более поздние времена, однако, тот же самый фундаментальный принцип принял форму неизменных обычаев, подчиненных бездумному соответствию, которое убивало любые социальные преобразования. Люди росли подобно животным, замороженным в полярных льдах; они впадали в состояние покоя и фанатичного консерватизма. Один социолог заметил: «Если мы видим, что общество и цивилизация Китая в течение двух с половиной тысяч лет не впали в полный упадок, не прогрессировали и не переживали потрясений, то причина этого – консервативное и традиционалистское господство конфуцианского ума!»
Индийская религия, имевшая в себе ясное знание о человеке в сочетании с глубоким пониманием единства Бога, природы и человека – пониманием, которое вливало дух в тело мира и служило силой для возвышения человеческого духа, превратилась в ужасающую массу суеверий, в которой на людей нападали полчища неведомых богов. Эти боги украли последние крохи у своих несчастных почитателей, а затем осудили проповедников освобождения (мокша) и высокого восточного мистицизма (видья) на смертоносную суеверную аскезу и жалкое рабство у официального религиозного истеблишмента.
Будда пришел, чтобы освободить индусов; он призвал их к свободе от рабства поклонения астральным божествам. Но его последователи стали поклоняться Будде настолько, что сегодня в персидском языке слово «бот», производное от «Будда», является составной частью слова «ботпарасти» («идолопоклонство»), общего выражения самой серьезной формы ширка[4], то есть идолопоклонства.
Мессия – обетованный Спаситель – пришел, чтобы освободить человечество от уз материализма и раввинского ритуализма, освободить религию от рабства у торговцев и расистов Израиля, установить мир, любовь и спасение духа. Таким образом, он хотел освободить народы, которые находились под влиянием суеверий раввинов и фарисеев и были приговорены к рабству под сокрушительным империализмом Рима. Но мы видели, как христианство само взошло на трон Римской империи, как Римская церковь увековечила имперский порядок, как схоластика стала интеллектуальной основой средневекового феодализма и как она стала убивать свободную мысль, свободное развитие человека, свободную науку. Мы видели, как «религия мира» проливала кровь свободнее, чем какая-либо из известных в предшествующей истории, и если человек должен был стать богоподобным (духовно и нравственно), то скорее Бог стал человекоподобным.
Наконец, мы подходим к Исламу, последнему звену в развитии исторических религий, пришедшему под знаменем таухида[5] и спасения, чтобы, по словам мусульманского воина, он мог призвать человечество «от низменности земли к высотам небес, от порабощения друг друга к служению Господу Вселенной и от угнетения религий к справедливости Ислама»[6]. Мы знаем, как он был преобразован при Арабском халифате, как он стал оправданием деяний самых диких завоевателей, и как со временем он превратился в мощную культурную силу, которая под именем юриспруденции, схоластической теологии и суфизма окутала ореолом религиозности феодальный строй Сельджуков и монголов и сковала мусульманский народ цепями предопределения. Путь к спасению уже не прокладывался через Таухид, благочестивые поступки и знание. Напротив, он пролегал либо через унаследованную традицию слепого подчинения, молитв, обетов и богослужений, либо через бегство от реальности, общества и жизни в астральные миры, путь, характеризующийся пессимизмом в отношении человеческой истории, прогресса и спасения человека в этом мире, а также подавлением всех естественных человеческих потребностей и склонностей.
В эпоху, когда религия возникла как регрессивная сила по отношению к научному и социальному прогрессу, тормозившая расцвет интеллекта, духа и воли человечества, породившая массу формальностей, табу и суеверий, руководившая судьбами идей и наций через своих официальных опекунов, возглавляемых церковью и папой, Ренессанс (который мы будем считать подъемом мотивирующего духа общества, а не подъемом интеллектуалов), противопоставляя возникший под властью религиозных опекунов застой Средневековья золотому веку Греции и Рима, обратился к своему народу с призывом к свободе через национализм, противопоставлявшийся латинскому империализму папства, и к человечеству в целом – через науку, противопоставлявшуюся жесткой и суеверной католической схоластике.
Каковы были лозунги этого подъема? Человеческая свобода от уз всепоглощающей воли небес, освобождение интеллекта от господства религиозной веры, освобождение науки от схоластических догм, поворот с небес на землю, с целью построить рай, который религия обещала в будущей жизни, прямо здесь, на земле!
Какие захватывающие лозунги! Свобода интеллекта, наука, должны были стать нашим проводником, рай – прямо здесь! Но какие руки должны были построить этот рай на земле? Руки колонизированных наций, эксплуатируемых людей, с помощью научной технологии. Итак, мы подходим к науке и капиталу.
Наука была освобождена от подчинения религии только для того, чтобы стать подчиненной власти и находиться в распоряжении сильных мира сего. Она трансформировалась в недальновидный, жесткий сциентизм, который убил Мессию и стал еще одним лакеем Цезаря. Машина, которая должна была стать орудием человечества для управления природой и освобождения из рабства труда, превратилась в механизм, который сам порабощал человека.
Наконец, давайте посмотрим на привратника этого рая: капитализм, но капитализм, вооруженный наукой и техникой, новый волшебник, заколдовывающий человечество, чтобы захватить его в новый плен между массивных безжалостных колес механизма и техно-бюрократии. А человек? Он всего лишь экономическое животное, чей единственный долг — пастись в этом раю. Философия «потребляй, потребляй, потребляй!»
А лозунги? Либерализм! – это значит апатия. Демократия! – это значит «выбирай тех, кто уже выбрал за тебя твой жребий». Жизнь! Материальное существование. Мораль? Приспособленчество и эгоизм. Цель? Потребление. Философия жизни? Насыщение естественных аппетитов. Конечная цель? Жизнь, полная досуга и наслаждений. Вера? Любовь? Смысл существования? В чем смысл человека? Забудь об этом!
Но Адам восстал даже в этом раю на земле.
Теперь в поле зрения появляется наше заключение. Гуманизм – а все пост-ренессансные гуманитарные интеллектуалы надеялись взять на себя задачу освобождения человека от религии – стал священным символом веры для всех атеистических школ последних столетий. Однако он теряет свой священный ореол, как только подвергается логическому анализу, и в конце концов оказывается пустой спекуляцией, которая, подобно некоторым литературным выражениям, свидетельствует об утопических ценностях или платонических мудростях, которые возвышенны и прекрасны, но не имеют применения в реальном мире.
Истинный гуманизм – это совокупность божественных ценностей в человеке, составляющих его нравственность и религиозное культурное наследие. Современные идеологии, отрицая религию, не в состоянии объяснить эти ценности. Следовательно, хотя они и называют себя убежденными реалистами, они становятся еще более идеалистичными, чем Платон, даже когда они еще больше запутывают человечество в своем фанатичном материализме.
Бедный человек – всегда ищет избавления, а находит только несчастье. В своем бегстве от гнета со стороны сильных мира сего и рабовладельцев он обратился к великим религиям и последовал за пророками, и таким образом выносил борьбу и обрекал себя на мученичество только для того, чтобы быть захваченным волхвами, халифами, брахманами и, что самое ужасное, темным и смертельным смятением средневековой церкви, посреди которой папа, как представитель небесного Бога, правил Землей, как некий всемогущий Иегова, держа в руках бразды правления политикой, собственностью и верой и делая слугами интеллект и науку. Поколения боролись и жертвовали собой, чтобы вызвать Возрождение, мобилизовать человечество на поиски науки и освобождения, чтобы оно могло освободиться от того, что было навязано ему под именем религии.
Человечество пришло к либерализму и приняло демократию вместо теократии как ключ к освобождению. Оно попалось в ловушку махрового капитализма, в котором демократия оказалась таким же заблуждением, как и теократия. Либерализм оказался ареной, на которой свобода была предусмотрена только для всадников, соперничавших друг с другом в набегах и грабежах. Человечество снова стало несчастной жертвой, которую принесли неконтролируемым силам, выведшим науку, технику и повседневную жизнь на орбиту своей умопомрачающей и постоянно растущей жадности и жажды наживы.
Стремление к равенству, к освобождению от этого головокружительного водоворота личной алчности, столь чудовищно ускоренного машиной, привело человечество к восстанию, которое вылилось в коммунизм. Этот коммунизм, однако, просто представляет ту же фанатичную и пугающую силу, что и средневековая церковь, только без Бога. У нее есть свои папы, но они правят не от имени Господа, а от имени Пролетариата. Эти абсолютные деспоты и «единоличники» также претендуют на квазипророческие и духовные почести и выступают в роли первосвященников в вопросах науки, веры, морали, искусства и литературы.
Когда коммунистическая система начинает господствовать во имя справедливости над теми народами, которые бежали от угнетения и эксплуатации западного капитализма, эхом отзываются слова старого свободолюбивого мусульманского поэта:
«О если бы угнетение сынов Марвана вернулось к нам, а справедливость сынов Аббаса сгорела в огне!»
Но дух никогда не умирает. Я имею в виду дух, о котором говорит Коран: не индивидуальную душу, но Божественную животворящую силу, которая, подобно трубе Серафима, звучит над скелетообразными формами веков, так что они поднимаются из тех объятых смертельной тишиной могил, вырытых для человеческого духа, который так жаждет освобождения. Затем начинается новое брожение, новое воскрешение, и человечество вновь сталкивается с жизнью в новом веке.
Теперь, когда этот дух был вдохнут в труп этого века, в течение которого человечество зашло в экзистенциальный тупик, это человечество, которое так сильно пострадало в своих поисках освобождения, претерпев горький опыт с западным капитализмом и ударившись головой о глухую стену коммунизма, ищет третью дорогу между этой дорогой, ведущей в кабак, и той, что ведет к храму, третью дорогу, по которой должна идти миссия третьего мира.
Что делает это будущее более ярким и многообещающим, так это тот факт, что как в капиталистическом, так и в марксистском мире могущественные духи пришли к самосознанию и подняли свои головы над шумом и грохотом капиталистического механизма, чтобы осудить катастрофическую деформацию человечества, которое, попав в ловушку бесцельного либерализма с фальшивой оболочкой демократии, становится одномерным, обедненным и отчужденным от самого себя и теряет свою человеческую идентичность.
Этот дух воззвал к нам здесь, прямо в зубах у тех сил, которые держат в своих руках все измерения общества. Его зов достигает ушей века через высокие и массивные стены, которые воздвигались него, простираясь все выше и проникая всё глубже день ото дня. Еще слишком рано описывать будущее, которое находится в процессе становления, но мы можем предвидеть его общее направление.
Общим для всех этих новых призывов является вера в то, что оба пути, по которым западный капитализм и коммунизм ведут человечество, закончатся катастрофой для него, что путь к человеческому освобождению, следовательно, состоит в том, чтобы отвернуться от них обоих. Однако, помимо этой общей негативной точки зрения, во всех этих призывах и поисках можно выделить позитивную точку зрения: поиск духа.
Мы могли бы быть слишком оптимистичны, если бы интерпретировали все это как обращение к религии, но мы можем с уверенностью говорить о стремлении к духовности. В словах большинства интеллектуалов, осуждающих человеческую катастрофу, происходящую в обоих этих (внешне) конфликтующих мирах, есть скрытое и даже явное отвращение к материализму современной философии и морали, к искажению истинной сущности человека и утрате трансцендентальных человеческих ценностей. Человек скорбит об утрате «того солнца Ахуры», которое сияло из глубин человеческой природы, проясняя существование человека, освещая его жизнь, вливая дух в природный мир и создавая любовь и ценности.
Сегодня в философии Хайдеггер не говорит в терминах Гегеля или Фейербаха. В науке Макс Планк, выдающийся представитель новой физики, противостоит идеям Клода Бернара. Хайдеггер ищет Христа в человечестве, а Планк ищет Бога в мире физики.
Современные литература и искусство, выражая тревогу по поводу тщетности современной жизни, рассматривают деформацию современного человека и охватившее его мрачное, смертельное одиночество. Элиот, Стриндберг, Генон, Пастернак, Тойнби, Эрих Фромм, Сенгор, Узган, Омар Мавлюд – все они так или иначе ищут свет. Даже известный современный физиолог Алексис Каррель (лауреат двух Нобелевских премий за работу по пересадке кровеносных сосудов и сохранению живых тканей вне организма) неосознанно говорит о «благодати» как мощном факторе нравственно-психологического развития и гармоничного роста человека.
Кажется даже, что в закрытой крепости коммунистического мира возник некий мессианский дух и происходит возрождение человечества. Это происходит, несмотря на усиленную противодействие религии со стороны государства, ревностные усилия правящей партии по умиротворению нового поколения художников и интеллектуалов и приведению их в соответствие с диалектико-материалистическими догмами, а также устрашающие действия аппарата контроля над мышлением по подавлению «реакционных» идей, «буржуазных» тенденций и религиозной активности.
Сегодня, в отличие от Маркса, который считал, что освобождение человека зависит от отрицания Бога, и Ницше, который хвастался: «Бог мертв», даже такой философ-атеист, как Сартр, говорит об отсутствии Бога во Вселенной «с горьким сожалением», видя в этом источник тщетности человека и существования, потерю ценностей.
Тридцать лет назад Икбал провозгласил: «Сегодня больше всего на свете человечество нуждается в духовной интерпретации вселенной». Хотя это подразумевается в словах Икбала, мы могли бы добавить: «оно также нуждается в духовной интерпретации самого человечества». Мы явно стоим на границе между двумя эпохами – той, где и западная цивилизация, и коммунистическая идеология не смогли освободить человечество, втянув его вместо этого в катастрофу и заставив новый дух отступить в разочаровании; и той, где человечество в поисках освобождения попробует новый путь, примет новое направление, и освободит свою сущностную природу. Над этим темным и унылым миром оно установит священный светильник, подобный новому солнцу; благодаря его свету человек, отчужденный от самого себя, заново постигнет свою изначальную природу, заново откроет себя и ясно увидит путь спасения.
Ислам будет играть важную роль в этой новой жизни и движении. Во-первых, благодаря своему чистому таухиду он предлагает глубокое духовное истолкование вселенной, которое столь же благородно и идеалистично, сколь логично и понятно. Во-вторых, посредством философии сотворения Адама Ислам раскрывает в своем гуманизме концепцию свободной, независимой, благородной сущности, но такой сущности, которая настолько же полностью созвучна земной реальности, насколько божественна и идеалистична.
Это особенно верно с этой точки зрения: Ислам не довольствуется удовлетворением лишь одной философской или духовной потребность или представлением только одной этической точки зрения; он стремится реализовать мировоззрение таухида и первенство человека в реальной жизни. В отличие от субъективистских философий и мистических религий, он не признает в человеческом существовании дихотомии священного и профанного, веры и поведения, идеи и действительности. Так, Луи Гарде говорит: «Ислам – это и религия, и нация».
Это будущее, которое начинается с отказа от капитализма и марксизма, не является ни предопределенным, ни заранее подготовленным. Вместо этого его еще предстоит построить. Нет сомнения, что Ислам будет играть соответствующую роль в его строительстве, когда он освободится от последствий столетнего застоя, суеверий и загрязнения и будет выдвинут в качестве живой идеологии.
Это задача истинных интеллектуалов ислама. Только таким образом ислам после возрождения веры и выхода из изоляции и реакции сможет принять участие в нынешней войне верований и, в частности, командовать центром и служить примером для современной мысли, где новый человеческий дух ищет средства для начала нового мира и нового человечества.
Это не экстравагантное предложение, это обязанность. Этого требует не только основной призыв ислама, но и текст Корана прямо предписывает это истинным последователям ислама: «У Бога есть Восток и Запад. И так мы сделали вас средней общиной, чтобы вы были свидетелями перед людьми, а Пророк – свидетелем перед вами» (2:143). Мы видим, что масштабы противостояния ислама другим идеологиям, особенно тем, которые касаются вопроса о человеке, столь же широки, как и сам диапазон и глубина его призывов.
[1] В оригинале «фурализм». Одним из прочтений может быть «формализм».
[2] Диамат: сокр. «диалектический материализм».
[3] Здесь автор может ошибочно ссылаться на следующий тезис: «Возвышенный человек постигает праведность [и: «правильность» ситуации]; низменный человек постигает выгоду [ли: прибыль]» (Аналекты Конфуция, 4: 16).
[4] Придание Богу чего-либо или кого-либо в сотоварищи, то есть признание чего-либо или кого-либо равным Ему.
[5] Таухид: исповедание Божественного Единства.
[6] Это знаменитое заявление было сделано мусульманским солдатом в армии, которая покорила Исфахан, обращаясь к командующему персидским гарнизоном.