Чарльз Курцман. Протесты 1975 и 1978 годов в Куме и начало Иранской революции

09.05.2022 в 12:46

В июне 1975 и январе 1978 года студенты семинарии в священном городе Кум в Иране устроили публичные акции протеста против режима шаха Мохаммад-Резы Пехлеви. В обоих случаях силы безопасности насильственно подавили протесты. Тем не менее, первый инцидент почти не вызвал общественного резонанса, в то время как второй инцидент отозвался эхом по всему Ирану и быстро стал отправной точкой для революционной мобилизации. Чем таким отличался Иран в середине 1975 года и в начале 1978 года, что могло бы объяснить столь разные реакции? В этой статье рассматриваются три широко распространенных объяснения: экономический спад, расширение политических возможностей и организационная мобилизация оппозиции. Изучение экономических и политических объяснений позволило выявить не так много свидетельств в пользу наличия существенных различий между этими двумя периодами времени, тогда как организационные объяснения, напротив, объясняли те значительные сдвиги, которые произошли в 1977 году в среде умеренной и исламистской оппозиции, причем исламистская оппозиция, в частности, демонстрировала чувство оптимизма и эффективности уже в течение нескольких недель до января 1978 года. Это изменившееся самовосприятие, по-видимому, является наиболее вероятным объяснением волны протеста, последовавшей за подавлением протеста в Куме в январе 1978 года.

Протесты 1975 года в Куме

Накануне 5 июня 1975 года, годовщины жестокого подавления протестов 1963 года, студенты семинарии собрались на поминальные службы в семинарии Фейзийе в Куме и скандировали песнопения в честь аятоллы оль-озма Рухоллы Хомейни [1]. Это было знаменательное событие, поскольку публичное упоминание Хомейни, лидера протестов 1963 года, было запрещено с тех пор, как он был выслан из страны в 1964 году. Антишахские демонстрации, заранее запланированные студентами, начались в центральном дворе семинарии после вечерней молитвы[2]. Силы безопасности, очевидно подготовившиеся к такому развитию событий, окружили семинарию и помешали студентам выйти для демонстрации на улицы. Вечером и в течение следующих нескольких дней, когда толпы, поддерживавшие протестующих, собрались вокруг семинарии, силы безопасности применили слезоточивый газ на территории внутреннего двора, а затем поочередно приказывали студентам выйти, после чего вынуждали их оставаться во дворе с помощью водомета. В какой-то момент силы безопасности попытались проникнуть в семинарию через крыши соседних домов, но были отбиты студентами, бросавшими в них кирпичи и камни.

7 июня высокопоставленный чиновник в Куме позвонил ведущему религиозному ученому, аятолле Казему Шариатмадари, и попросил его выступить в роли посредника. Шариатмадари не ответил на эту просьбу (Guzarish-i kamil 1976: 6). По мере того, как приближался день годовщины, и в Кум прибыло военное подкрепление, студенты семинарии Фейзийе также искали посредников. Они позвонили религиозным лидерам Кума, но не добились от них особой помощи, за исключением еды. Один религиозный лидер послал своего представителя поговорить с протестующими, но только для того, чтобы порекомендовать им заключить сделку с властями, чтобы избежать арестов[3]. Руководители семинарий опасались, что протесты подорвут «защиту позиций религиозных кругов», объяснил на следующий день шейх Мортаза Хаэри[4]. Протест был бесполезен, поскольку один (неназванный) религиозный лидер сказал делегации студентов, что миром управляют две державы, Запад и коммунистический Восток, и «мы в данном случае всего лишь инструмент в их руках. Они не позволят нам прийти к власти. Эти мальчики [студенты семинарии] будут лишь принесены в жертву»[5].

В полдень город Кум закрылся из-за забастовки, устроенной в знак сочувствия. Во второй половине дня прибыли дополнительные военные силы, об их присутствии сообщил военный вертолет, который низко пролетел над семинарией. Студенты продолжили свои протесты и вывесили большой красный написанный плохим почерком баннер (это было сделано намеренно, чтобы авторы не были идентифицированы), восхвалявший Хомейни и восстание 1963 года. Красный цвет символизировал кровь мучеников, как они позже объяснили, и они были огорчены тем, что этот цвет был повсеместено воспринят как симпатия к коммунизму[6].

Во второй половине дня 7 июня силы безопасности отогнали толпу от семинарии, готовясь к штурму здания. Через громкоговоритель начальник полиции предупредил студентов, приказав им оставаться в своих комнатах, и в сумерках несколько сотен спецназовцев атаковали здание с соседних крыш. Некоторые студенты оказали сопротивление, используя в течение получаса палки и камни. Власти продолжали избивать студентов еще в течение часа, в то же время разбивая все окна и двери в семинарии. Отчеты секретной полиции свидетельствуют о том, что было произведено более 200 арестов[7]. Студенты сообщили, что потом их снова избили во время содержания под стражей в полицейском участке (Shirkhani 1998a).

Оглядываясь назад, мы можем быть достаточно уверены, что смертельных случаев не было[8], но в то время «слухи о смертях распространялись быстро». «Сообщалось, что восемь человек были убиты непосредственно, еще пятеро были госпитализированы в критическом состоянии» (Fischer 1980: 125). Говорили, что спецназовцы сбросили нескольких студентов с крыши, чтобы они разбились насмерть, а затем погрузили тела в машины полиции и жандармерии, чтобы не было возможности подсчитать жертвы[9]. Хомейни, обсуждая этот инцидент в изгнании, в заявлении от 11 июля 1975 года, говорил о 45 погибших[10]. Шах счел инцидент достаточно серьезным, чтобы сделать публичное заявление, приписав это «уродливое и грязное» событие «нечестивому союзу черных реакционеров и красных анархистов» (New York Times, 11 июня 1975, 10). Власти закрыли семинарию Фейзийе. Она все еще была закрыта во время протестов студентов семинарии в январе 1978 года, что являлось ярким напоминанием со стороны государственной власти.

Протесты 1978 года в Куме

7 января 1978 года тегеранская ежедневная газета «Этттелаат» («Известия») опубликовала оскорбительную характеристику Хомейни, написанную неким автором под псевдонимом. «В наши дни, — начиналась статья, — мысли снова обращаются к колониализму черных и красных, то есть к старому и новому колониализму». «Альянс черных и красных начал поиски клерикального рупора еще два десятилетия назад, — продолжал автор статьи, — чтобы обмануть набожных людей. Когда заговор «не сумел подействовать на высокопоставленных ученых страны, несмотря на особые соблазны», для выполнения этой работы оставался только один человек. «Рухолла Хомейни был подходящим агентом для этой цели», — говорилось в статье, что было одним из редких упоминаний Хомейни в иранской прессе после его изгнания в 1964 году.

Добравшись до Кума на закате дня 7 января, газетная статья сразу же вызвала ажиотаж. В тот вечер студенты семинарии собрались, распространили статью и написали от руки копии для размещения по городу — они не могли позволить себе покупать газеты на свои студенческие стипендии, а ксерокопирование было небезопасным для оппозиционеров в Куме занятием. Студенты добавили к нему дополнение: «Завтра утром, в знак протеста пройдет встреча в семинарии Хан»[11]. Независимо друг от друга, восемь радикальных ученых собрались поздно вечером, чтобы организовать коллективный ответ на то, что они сочли клеветнической статьей. «Нужно что-то делать», — сказал своим коллегам ученый среднего звена. «Я полагаю, автор статьи хотел посмотреть, какой будет реакция людей, и если мы не мобилизуемся, это будет означать победу режима»[12]. Предложение обсудить оскорбительную статью на занятиях было отвергнуто теми, кто хотел в знак протеста отменить в этот день все занятия. Однако эти радикально настроенные учителя контролировали лишь небольшое количество учебных заведений. Большинством семинарий руководили полдюжины высокопоставленных аятолл, и было слишком поздно, чтобы просить их о поддержке. Тогда заговорщики разделили между собой задачу посещения аятолл на следующее утро[13].

8 января студенты узнали о решении объявить забастовку. «По совету своих преподавателей, — вспоминал один участник, — студенты сказали: «Давайте пойдем и спросим религиозных авторитетов, преподавателей теологии из религиозных кругов, каково их мнение об этой статье»[14]. Это был проверенный временем метод в репертуаре протестующих в Куме, где любой желающий имел право обратиться к старшему ученому и спросить его мнение по какому-либо насущному вопросу[15]. Но вопрос этого дня не был нейтральным обращением к опыту старших. Студенты-радикалы знали, какого ответа они добивались, и надеялись оказать давление на высокопоставленных ученых, чтобы они публично осудили оскорбительную статью и выразили сочувствие Хомейни. Несколько сотен студентов прошли маршем от дома к дому, несколько раз сталкиваясь по пути с полицией, избив двух мужчин, которых обвинили в том, что они являются правительственными агентами, и разбив несколько окон в отделениях банков. Полиция использовала трактор и дубинки, чтобы попытаться разогнать толпу, но серьезных жертв не было (Guzarish-i sharh, 1978)[16]. После того, как протестующие добирались до места назначения, они садились во внутреннем дворике и ожидали появления каждого аятоллы.

Как и в 1975 году, высокопоставленные ученые не решались поддержать открытый протест. Когда представители радикальных преподавателей прибыли в дом Хаэри рано утром 8 января с просьбой принять участие в забастовке, он немедленно позвонил своим старшим коллегам. Они согласились на забастовку, но только на один день[17]. Позже, в тот же день, когда студенты пришли навестить его, Хаэри выразил свою обеспокоенность по поводу открытого протеста. «Конечно, я очень зол из-за оскорбления достопочтенного аятоллы Хомейни, и я осуждаю это во всех отношениях. Я знаю, что необходимо предпринять шаги, и я их предпринимаю. Но такого рода вещи — я считаю, должны носить мирный характер, а не так, как это будут делать в мечети Азам, или как в семинарии Фейзийе», которая была разграблена и закрыта после студенческих протестов 1975 года (Guzarish-i sharh 1978: 17)[18]. Шариатмадари был столь же осторожен. Заставив толпу ждать его более часа[19], он сказал, что делает все, что в его силах, звонит и отправляет сообщения правительственным чиновникам. «Я продолжаю работать над этим. Я надеюсь, что они [представители режима] воздержатся от такого рода оскорблений и подобных вещей, но я не могу сделать больше, чем это» (Там же: 16)[20].

Аятолла Мохаммад-Реза Гольпайгани, с другой стороны, сочувствовал протестующим: «Сохраняйте свое единство и солидарность и продолжайте свою мирную демонстрацию. Вы, несомненно, добьетесь успеха» (Там же: 15)[21]. Однако некоторые активисты были разочарованы тем, что Гольпайгани говорил также о неких посторонних вопросах[22] и считал, что неспособен им помочь. «Я телеграфировал членам парламента» несколько лет назад по другому вопросу, — объяснил он, — «но они не обратили на это никакого внимания» (Nabard-i tudah’ha 1978: 2). Только аятолла Шехабоддин Наджафи-Мараши, который был до того растроган событиями, что заплакал во время своей речи, пользовался безусловным успехом у студенческих активистов[23]. Он также сказал, что написал в Тегеран письмо в знак протеста и, сославшись на преклонный возраст и болезнь сердца, попросил освободить его от дальнейших усилий. Однако, согласно расшифрованной записи его выступления, он несколько раз недвусмысленно выражал свою поддержку демонстрантам[24]. Если эти аятоллы предполагали, что их комментарии отслеживаются тайной полицией шаха, они были правы. В тот же день кумское отделение САВАК направило в Тегеран резюме основных тезисов их выступлений[25].

Однодневная студенческая забастовка была продлена на второй день после того, как активисты организовали закрытие Кумского базара на 9 января. Согласно отчетам тайной полиции, некоторые лавочники закрылись еще восьмого числа[26]. Один из лидеров активистов подошел к Хосейну Мусави-Табризи, лидеру радикальных семинаристов, и спросил: «Как получилось, что мы выражаем нашу симпатию религиозным кругам? Если религиозная семинария завтра вернется к работе, а мы закроем базар, это создаст дисгармонию». Мусави-Табризи позже вспоминал, что он не был уверен, что активисты смогут добиться закрытия базара, и было слишком поздно, чтобы собрать радикальных инструкторов на вторую встречу. Поэтому он сказал активисту торговцев базара рано утром на следующий день привести толпу к его семинарии – если придет достаточно торговцев базара, то он прервет занятие и попросит своих учеников провести демонстрацию в других семинариях. Следующее утро прошло точно по плану, и известие о забастовке на базаре заставило устыдиться высокопоставленных ученых, которые были вынуждены резко прервать свои занятия[27].

Студенты продолжили обход домов религиозных лидеров. К протестующим присоединялись все большие толпы местных жителей, насчитывавшие несколько тысяч человек в начале дня и достигшие более десяти тысяч к вечеру, согласно согласованным оценкам протестующих и сотрудников полиции[28]. В отличие от предыдущего дня, протестующие, по-видимому, старались не провоцировать враждебность со стороны сил безопасности. Вместо того, чтобы скандировать конфронтационные лозунги, протестующие молча прошли маршем к домам религиозных лидеров, призывая тех, кто кричал, «соблюдать тишину» (Guzarish-i sharh 1978: 18).

Ближе к вечеру силы безопасности поставили два грузовика в качестве блокпоста у полицейского участка. Когда участники марша добрались до блокпоста, начальник полиции приказал им освободить тротуары. Демонстранты подчинились их требованию, но вдруг кто-то — представители полиции утверждали, что это были протестующие, тогда как протестующие утверждали, что это были провокаторы – стал бросать камни в окно ближайшего банка, предоставив силам безопасности повод для нападения на толпу с дубинками. В этот момент толпа начала выкрикивать лозунги, разбивать витрины магазинов и оказывать сопротивление силам безопасности с помощью веток и камней. Офицеры произвели выстрелы в воздух, заставив протестующих на мгновение разбежаться, а затем, когда толпа перегруппировалась, офицеры начали наводить оружие на протестующих. Столкновения продолжались до 9 часов вечера[29].

По данным прореволюционного исследовательского института, который, казалось бы, мог быть заинтересован в завышении числа жертв, в результате столкновений погибли пять человек (Shirkhani 1998b: 283-91). Эта цифра даже ниже, чем официальные данные монархии о 9 погибших, а также оценки американских дипломатов, которые сначала сообщили о 20-30 погибших, а затем о 14[30]. Иранская оппозиция не приняла эти оценки. Немедленно распространились слухи о 100 или более убитых[31], а оценки оппозиции доходили до 300 (Davani 1998, 7:48; Khomeini 1982а: 285, 297, 299). Согласно небольшому опросу, проведенному в Тегеране на следующей неделе, данным оппозиции о потерях поверило больше людей, чем данным правительства (Stempel 1981: 91). Оппозиция обвинила власти в том, что они увезли большое количество тел на грузовиках; кроме того, сообщалось, что многих раненых и убитых не пускали в больницы и морги из страха перед арестом или похищением (Guzarish-i sharh 1978: 18-21). Недавно опубликованные документы из архивов САВАК, судя по всему, не подтверждают эти обвинения. Как рассуждал один бывший студент семинарии, кажется невероятным, что семьи этих мучеников хранили бы молчание о своих родных после прихода к власти Исламской Республики, которая возвела эту бойню в Куме на пьедестал культового героизма[32].

Разные ответы

В одном и том же религиозно значимом городе вспыхнули два протеста, и каждый из них был насильственно подавлен. Тем не менее, дореволюционные и пореволюционные публикации исламистских авторов, которые были очень заинтересованы в признании и почитании протестов, направленных против монархии, сообщают о незначительном общественном отклике на первый протест в Куме, за исключением сообщений в прессе об одной студенческой демонстрации на университетской телевизионной станции в Тегеране (Kayhan-i hava’i, 14 июня 1975 г.; New York Times, 11 June 1975, 10) и правительственных сообщений о двух протестах студентов семинарии в Мешхеде[33]. Возмущение общественности было настолько незаметным, как позже вспоминал студент семинарии в Куме, что жители не возвысили свои голоса и не подняли свои руки, чтобы помочь ему и его товарищам по протесту, когда их арестовывали и избивали, а лишь пассивно наблюдали, «как будто они собрались посмотреть на религиозные мистерии»[34]. Вторая акция протеста в Куме, напротив, была сразу же воспринята по всему Ирану как злодеяние, требовавшее отмщения. По данным находившихся в столице дипломатов США, в течение недели «крупные» демонстрации вспыхнули по меньшей мере в восьми городах, и по крайней мере в трех были начаты с тем или иным успехом всеобщие забастовки[35]. В сообщениях оппозиции говорится о гораздо более масштабных протестах и, как правило, протест в Куме называют «душераздирающей трагедией», которая, согласно заявлению одной группы забастовщиков в Тегеране, послужила «примером злодеяний репрессивного режима»[36]. В следующем месяце памятные митинги, посвященные мученикам Кума, были подавлены, что привело к еще большим человеческим жертвам (Материал Курцмана, который готовится к публикации).

Как мы могли бы объяснить разную реакцию на два протеста в Куме? Один из подходов может состоять в сосредоточении внимания на различиях между этими двумя событиями: в одном случае имела место осада, в другом – марш, в одном случае столкновения происходили внутри семинарии, были скрыты от посторонних глаз, а в другом имели место столкновения на улицах, применение силами безопасности огнестрельного оружия. Можно также определить порог возмущения между слухами о 8-45 погибших в 1975 году и числом погибших от 5 до 300 в 1978 году. Мы могли бы считать эти события кумулятивными по своему эффекту, так что жертвы 1978 года стали так называемой последней каплей. Если следовать этому подходу, то можно не продолжать дальше. Если же, напротив, подчеркивать сходство этих событий, а не их различия, то перед нами встает плодотворный исследовательский вопрос: что изменилось за это время в Иране, что могло вызвать такие разные реакции?

Между серединой 1975 и началом 1978 года в Иране поменялось бесконечное множество вещей. Время шло. Люди старели и умирали. Воспоминания о 1975 годе превратились в истории. Все эти изменения, без сомнения, способствовали другой реакции, имевшей место в 1978 году. Однако большинство этих изменений ускользают от внимания наших исследований, что является результатом либо теоретической, либо методологической близорукости. Признавая целостность истории, я хотел бы эвристически сосредоточиться на трех факторах, которые были определены в литературе об Иранской революции как имеющие теоретическое значение.

Этот подход использует «метод различия» Джона Стюарта Милля, который широко распространен в изучении небольших массивов случаев в социальных науках (Mill 1949: 256-58; Smelser 1976: 142-43; King et al. 1994: 199-206). Этот метод требует сравнения случаев, идентичных по всем характеристикам, за исключением какого-то одного предварительного условия и какого-то одного результата, что позволяет приписать причинно-следственную связь различным предварительным условиям. Естественно, не существует двух случаев, которые точно совпадают, и недавние методологические размышления подчеркнули необходимость отбора случаев, которые совпадают или отличаются с точки зрения теоретически значимых параметров, то есть таких параметров, которые отвечают ожиданиям конкретного объяснительного подхода. Например, согласно экономической теории революции, в тех случаях, когда результаты революции различаются, мы ожидали бы увидеть различия в экономических условиях. Если мы не обнаруживаем такой разницы, тогда можно сказать, что имеющиеся доказательства опровергают эту теорию (Emigh 1997: 649-84; Mahoney 2000: 392-93).

В мире неполных совпадений мы приходим к асимптотическому совершенству благодаря сравнению одной страны в два близких по времени момента, как в случае с Ираном в 1975 и 1978 годах[37]. По этой причине другие соответствующие сравнения — например, иранские протесты 1963 года — не включены в это исследование, поскольку такие случаи еще больше умножили бы вариативность. Этот подход может показаться неисторическим, поскольку он игнорирует практически всю иранскую историю до 1970-х годов. Однако я хотел бы внести ясность в то, что в данном исследовании рассматриваются только сроки революции, а не ее глубинные причины. Вместо изучения долгосрочных факторов данное исследование фокусируется на незначительных сдвигах в рамках этих факторов. Этот подход, известный в социальных науках как «модель изменений» (change model), направлен на то, чтобы понять, коррелируют ли незначительные сдвиги в предполагаемых причинах с незначительными сдвигами в самом явлении, которое мы хотим объяснить. Гипотетическими причинами, которые мы почерпнули из литературы об Иранской революции, являются

экономические изменения, в частности крушение больших надежд, порожденных нефтяным бумом 1973-1974 годов, во время рецессии 1977 года, вызвавшей беспорядки в 1978 году;
политические изменения, в частности, открытие возможностей для протестов в 1977 году из-за фактического или предполагаемого давления со стороны президента Соединенных Штатов Джимми Картера;
организационные изменения внутри оппозиции, в частности мобилизация оппозиционной активности в 1977 году.

Эти факторы не считаются изолированными друг от друга, и связи между ними будут отмечены ниже. Тем не менее, эти факторы поддаются различным способам аргументации, и в следующих разделах этого эссе будут использованы различные эмпирические подходы: экономические изменения измеряются с помощью данных о валовом внутреннем продукте, потреблении и инфляции, а также отраслевых данных о заработной плате; политические изменения отслеживаются с помощью различных реакций государства на инциденты, которые оно воспринимало как проблемы; организационные изменения выводятся из действий, заявлений и ретроспективных отчетов оппозиции. У всех этих факторов имеются доказательства в их пользу, но при ближайшем рассмотрении только аргумент об организационных изменениях выглядит убедительнее, особенно в отношении исламистской оппозиции.

Экономические изменения

Ведущее объяснение экономических изменений времен Иранской революции утверждает, что нефтяной бум 1973-1974 годов породил огромные ожидания, перегрел экономику и сделал Иран уязвимым перед последующим спадом на нефтяном рынке. Результатом, возможно, стало увеличение относительной депривации[38]. Однако был ли экономический кризис в 1978 году более серьезным, чем в 1975 году?

По всем показателям в основных чертах экономическое положение Ирана с середины 1975 по начало 1978 года не изменилось. Иран по-прежнему оставался полуиндустриальным государством с огромным экспортом нефти, который перевешивал и деформировал всю остальную экономическую деятельность в стране. Приток доходов от продажи нефти продолжал создавать проблемы в инфраструктуре, спекуляции в земельной собственности и крупномасштабную коррупцию. Более того, и в 1975, и в 1978 годах экономика переживала умеренные спады после бума 1973 и 1976 годов. Статистические данные не указывают на то, что экономические трудности были значительно тяжелее в начале 1978 года, чем в середине 1975 года.

Прежде чем мы рассмотрим данные, давайте отметим, что статистика по Ирану может быть ненадежной. В отличие от многих других развивающихся стран, Иран страдает от переизбытка статистических данных. Британский консул заметил еще в 1848 году: «В Персии редко случается, чтобы два статистических отчета по одному предмету, даже если они получены из официальных источников, совпадали» (Issawi 1971: 20). Столетие спустя экономический советник из США обнаружил тот же феномен: «Недостатка в «статистике» нет. Действительно, можно получить статистические данные практически по каждому мыслимому пункту, представляющему экономический интерес. Эти данные могут быть опубликованы или могут быть свободно предоставлены устно главой государственного департамента. Однако единственная уверенность заключается в том, что цифры по одному и тому же вопросу из разных осведомленных, даже официальных, источников будут противоречить друг другу» (Benedick 1964: 256). Появление компьютеров не изменило эту ситуацию. Различные государственные учреждения приводили разные наборы цифр, а некоторые источники из года в год не соответствовали друг другу, поскольку категории менялись, а более ранние данные пересматривались без объяснения причин. Кроме того, есть основания для беспокойства по поводу политических манипуляций экономической и социальной статистикой. Как говорится в одном отчете, власти, «не желая реформировать условия жизни в Иране, продолжали реформировать данные» (Parvin and Zamani 1979: 43). По этим причинам к приведенной ниже статистике следует относиться со скептицизмом.

Таблица 1. Процентное годовое изменение реального валового внутреннего продукта (ВВП) на душу населения в Иране в 1963-1977 гг.

В таблице 1 перечислены годовые изменения валового внутреннего продукта (ВВП) Ирана на душу населения с поправкой на инфляцию за предшествующие революции полтора десятилетия, согласно трем источникам: Центральному банку Ирана [Bank Markazi Iran], Международному валютному фонду (МВФ) и Penn World Table[39]. Все три источника сообщают о стремительном экономическом росте с середины 1960-х до начала 1970-х годов (единственным исключением является отрицательный показатель роста в данных Penn World Table за 1971 год). Все три источника показывают неустойчивые темпы роста в годы после повышения цен на нефть в 1973 году, за исключением однозначно высоких показателей за 1976 год. Таким образом, на первый взгляд, существует статистическое подтверждение экономического объяснения Иранской революции: растущий разрыв между повышенными ожиданиями от нефтяного бума и последующими макроэкономическими показателями Ирана.

Тем не менее, в 1975 году тоже был спад, и никакой революции не произошло. Все три источника свидетельствуют о значительном снижении темпов роста с 1974 по 1975 год, и в то время рецессия ни для кого не была секретом. Всего через год после того, как шах объявил о своих мечтах о «Великой цивилизации в Иране», которая должна была финансироваться за счет резко возросших нефтяных доходов, в мае 1975 года он начал говорить о затягивании поясов. Министерствам было поручено сократить расходы, а затем определить приоритетные проекты в ожидании дополнительных сокращений (New York Times, 28 мая 1975 г., 18 и 15 августа 1975 г., 52). В июле вступил в силу мораторий на новые международные контракты, и впервые после нефтяного бума Иран начал занимать на мировом денежном рынке, получив кредиты в размере до 500 миллионов долларов к середине августа (BusinessWeek [New York], 17 ноября 1975 г., 63; New York Times, 13 августа 1975 г., 47 и 15 августа 1975 г., 47, 52; Graham 1980: 93). Частные инвесторы начали переводить за границу свои деньги, общий объем этих средств составил в 1975 году 2 миллиарда долларов (Halliday 1979: 165). Чтобы бороться с инфляцией, правительство сделало козлов отпущения из розничных торговцев, особенно работавших в секторе традиционных базаров, установив строгий контроль за ценами и обвинив некоторых известных торговцев в спекуляции. В июле 1975 года, в первые недели установления ценового контроля, 10 000 торговцев были оштрафованы, более 7000 арестованы и 600 закрыли свой бизнес (Graham 1980: 94; The Times [Лондон], 4 августа 1975, 5; New York Times, 21 августа 1975, 51; Parsa 1989: 103)[40]. Уже весной 1975 года официальные лица США отмечали экономическую «напряженность» в Иране, прогнозировали более низкие темпы роста и были обеспокоены тем, что «значительная экономическая и, возможно, политическая проблема связана с растущими ожиданиями, которые для многих не могут быть осуществлены»[41].

Была ли рецессия 1977 года хуже, чем в 1975 году? Статистические данные противоречивы и неубедительны[42]. Данные Центрального банка показывают положительные темпы роста за оба года, причем в 1977 году они были выше, чем в 1975 году, МВФ сообщает о низком положительном темпе роста за 1975 год и низком отрицательном темпе роста за 1977 год, а по данным Penn World Table указаны отрицательные темпы роста за оба года, причем в 1977 году спад был больше, чем в 1975 году. Даже если мы примем большинство голосов и придем к выводу, что макроэкономическое положение Ирана в 1977 году было хуже, чем в 1975 году, посредством какого механизма падение ВВП могло повлиять на реакцию на протесты в Куме в январе 1978 года?

Одним из потенциальных механизмов могут быть государственные расходы; поскольку глобальная рецессия, последовавшая за повышением цен на нефть в 1973 году, сократила доходы правительства от продажи нефти, у правительства было меньше денег для того, чтобы обеспечить себе поддержку населения. В соответствии с этим объяснением, государственные расходы в процентном отношении к ВВП выросли на 15% в 1975 году и только на 5% в 1977 году (годовые данные варьируются от 21 марта до 20 марта) (Jazayeri 1988: 169, статистические данные Центрального банка Ирана).Тем не менее, государственное потребление продолжало расти быстрее, чем темпы роста населения. Кроме того, имевший место с 1974 по 1975 год спад был более резким, чем с 1976 по 1977 год, что позволяет предположить, что в 1975 году также можно было ожидать восприятие относительной депривации. Противоположная картина наблюдается с частным потреблением, вторым возможным механизмом (Там же). Здесь абсолютные темпы роста в 1977 году были выше, чем в 1975 году, но падение по сравнению с темпами роста предыдущего года было более резким. Таким образом, с точки зрения потребления не возникает четкой закономерности, позволяющей считать 1977 год экономически более худшим, чем 1975 год.

Инфляция является еще одним потенциальным механизмом экономического кризиса. Давайте иметь в виду, что статистика иранского правительства по инфляции повсеместно рассматривалась как серьезно заниженная (Ikani 1987: 126; Quarterly Economic Review: Iran [London], 2d quarter 1975, 10). Квартальные данные шкалы потребительских цен МВФ и шкалы стоимости жизни Quarterly Economic Review показывают большие всплески инфляции в первые два квартала 1975 года, что предшествовало июньским протестам в Куме. Последние два квартала 1977 года, напротив, характеризовались относительно низкой инфляцией (хотя в начале 1977 года были зарегистрированы чрезвычайно высокие всплески)[43]. Реакция на протесты в Куме, по-видимому, не коррелирует с ежеквартальными изменениями инфляции.

Показатели инфляции в годовом исчислении представляют собой несколько иную картину. Как показано в таблице 2, в 1973 году в Иране началась двузначная инфляция, а индекс потребительских цен в 1977 году подскочил на 25,1%, по данным Центрального банка Ирана. Как мы видим в таблице 2, в которой указаны западные календарные годы, резкое повышение заработной платы более чем соответствовало инфляции, но разница уменьшилась после 1975 года: в обрабатывающей промышленности и строительстве заработная плата рабочих выросла на 30% больше, чем потребительские цены в 1975 году, на 20% больше в 1976 году, и только на 3-9% больше в 1977 году. Ежедневное потребление калорий, по данным Продовольственной и сельскохозяйственной организации (1980), продолжало расти в течение этого периода, но оно не соответствовало увеличению на 8% в 1975 году. Лишения, перенесенные в 1977 году, не были абсолютными, но были относительными по сравнению с растущим благосостоянием предыдущих лет.

Однако, если производственный или строительный секторы испытывали лишения, мы не наблюдаем широкого участия работников этих отраслей после протестов в Куме в январе 1978 года. Забастовки на производстве не развернулись всерьез даже через восемь месяцев, в сентябре и октябре 1978 года (Abrahamian 1982: 511; Bayat 1987: 77-89), после того как инфляция значительно снизилась (Business Week, 11 September 1978, 86; Quarterly Economic Review: Iran, 3d quarter 1979, 20). Сельские мигранты, составлявшие большинство рабочих строительной отрасли, также не спешили присоединяться к революционному движению (Kazemi 1980a: 88–95, 1980b: 257–77; Bauer 1983: 157–60; Parsa 1989: 5) и составляли лишь 10% от общего числа жертв революции в Тегеране (Amra’i 1982: 182). В одном показательном случае осенью 1978 года рабочие-строители смеялись, когда протестующие в Тегеране, спасаясь от сил безопасности, забежали в тупиковый переулок, после чего они отказались позволить протестующим укрыться на строительной площадке (Gulabdarah i 1986: 41).

Таблица 2 Процентное годовое изменение потребительских цен, заработной платы и ежедневного потребления калорий в Иране в 1971-1977 гг.

Напротив, экономический сектор, который наиболее активно поддержал протестное движение в январе 1978 года — базар, традиционная система производства и торговли Ирана, — был одним из тех секторов, которые процветали в 1970-х годах и в начале 1978 года, возможно, были в лучшем положении, чем в середине 1975 года. По многим свидетельствам, за десятилетие до революции базар переживал экономический бум. Например, в одном традиционном торговом районе Тегерана в 1960-х и 1970-х годах появилось еще 40 торговых рядов (Ghandchi-Tehrani 1982: 36). В середине 1970-х годов базар контролировал две трети внутренней оптовой торговли, одну треть импорта и одну пятую часть кредитного рынка (Graham 1980: 224; Abrahamian 1982: 433; Euromoney [Лондон], июнь 1978, 117). Кроме того, базари и их сыновья все чаще переходили в «современные» секторы экономики: многочисленные промышленники были выходцами из базара, а современные педагоги открывали новые карьерные пути для молодого поколения (Ashraf 1988: 563, 569; Bashiriyeh 1984: 40–41; Graham 1980: 47; Thaiss 1971: 196, 198). «У меня нет причин для жалоб [с точки зрения экономических показателей]», — сказал торговец коврами с тегеранского базара пытливому ученому в ноябре 1978 г.[44]. «У нас были деньги», — позже вспоминал один владелец ювелирного магазина с тегеранского базара, с гордостью объясняя, как он смог закрыть свой магазин на несколько месяцев в поддержку революционного движения[45].

У торговцев базара, как и у других слоев общества, было множество претензий к государству. Базари имели ограниченный доступ к правительственным кредитам, процентный потолок по которым был ниже инфляции, что привело к субсидированию на миллиарды долларов компаний, имевших связи с шахской семьей (Salehi-Isfahani, 1989). Политика монархии в сфере городского планирования проявляла мало уважения к традиционным рынкам — новые проспекты прорезали базар в нескольких провинциальных центрах, а в двух городах уничтожили базар (Ashraf 1988: 551). Кроме того, базар стал мишенью для правительственной кампании по контролю за ценами в июле 1975 года, когда тысячи плохо обученных инспекторов были направлены на национальные базары, чтобы искоренить «спекуляцию»: эту кампанию один торговец базара сравнил с Культурной революцией в Китае (Der Spiegel [The mirror {Hamburg}], 18 декабря 1978 г., 114). Тем не менее, несмотря на свой исторический союз с оппозиционными священнослужителями, базари не предприняли никаких шагов в знак протеста против репрессий в Куме в 1975 году, в то время как в начале 1978 года они быстро мобилизовались. «После многих лет молчания на пепелище базара снова появился огонь», — сообщил один из революционных священнослужителей в середине января 1978 года (Dar-barah-yi qiyam 1978, 1:138)[46]. 11 января 1978 года, через два дня после протестов в Куме, Исфаханский базар закрылся в знак протеста, как и базары в нескольких других городах в последующие дни[47].

В целом, различные реакции на протесты в Куме 1975 и 1978 годов не могут быть четко объяснены изменениями экономических условий. В то время как экономика, по некоторым показателям, незначительно ухудшилась за это время, по другим показателям она улучшилась. Промышленные и строительные рабочие, которые в 1978 году испытывали большие относительные лишения, чем в 1975 году, не спешили присоединяться к революционному движению в 1978 году, в то время как базари, которые подвергались преследованиям только в 1975 году и были относительно благополучны в экономическом отношении в оба момента времени, оказались одними из первых групп, протестовавших в январе 1978 года.

Политические перемены

Многие считают, что избрание Джимми Картера президентом США в ноябре 1976 года подтолкнуло шаха к либерализации своего режима, создав политические возможности, которые, возможно, вызвали широкую реакцию на протесты в Куме в начале 1978 года[48]. Однако следует отметить, что либерализация была довольно ограниченной. В начале 1978 года, как и в 1975 году, монархическое правительство управляло страной с помощью сочетания принуждения и страха (примером чего является САВАК) с коррупцией и кооптацией (примером чего является слабый и избранный на основе фальсификаций парламент). Более того, оба протеста в Куме произошли не в контексте политической либерализации, а в контексте сворачивания либерализации и после политических репрессий, имевших место в марте 1975 года и ноябре 1977 года.

Репрессии 1975 года положили конец краткому политическому периоду, в ходе которого лояльной оппозиционной партии было разрешено участвовать в дополнительных парламентских выборах и победить на них (Abrahamian 1989: 25). Не желая мириться даже с этим минимальным уровнем политической неопределенности — предвыборная конкуренция «выглядела не очень хорошо», как позже вспоминал один из министров тогдашнего правительства (Majidi 1998: 62-63), — шах сделал «резкий поворот», как это описали дипломаты США, и в марте 1975 года две слабые легальные политические партии Ирана были распущены и заменены единой партией[49]. Членство в новой партии не было обязательным требованием, но, объявив о создании новой партии, шах приравнял отказ от членства к государственной измене (Kayhan International [Тегеран], 8 марта 1975, 2). Впоследствии автобиография шаха была изменена, чтобы исключить раздел, в котором он приравнивал однопартийные государства к фашизму и коммунизму (Keddie 1981: 179). Оппозиция была возмущена. Через неделю Хомейни осудил новую партию «Растахиз»[50]:

«Ввиду того, что эта партия противоречит исламу и интересам мусульманской нации Ирана, участие общественности в ней является запретным [харам] и представляет собой содействие угнетению и нищете мусульман. [Сотрудничество] с ней является одним из самых явных запрещенных примеров вероотступничества… Пусть нация ислама воспрепятствует этим пугающим планам своим беспрецедентным сопротивлением со всех сторон, прежде чем такая возможность исчезнет»[51].

Вторая волна политических послаблений имела место в 1977 году. Весной и летом того же года умеренные оппозиционеры пустили первый пробный шар, выступив с серией открытых писем с критикой политики правительства, и не были арестованы[52]. Как вспоминал один оппозиционер:

«Некоторые люди говорили: «Почему они не схватили и не убили [автора одного из открытых писем]?»…Если бы он написал письмо пятью годами раньше, они бы схватили его и бросили в тюрьму. Если бы они не убили его, то, по крайней мере, бросили бы в тюрьму»[53].

«Если бы мы сделали это полтора года назад, — сказал тогда другой либеральный оппозиционер, — мы уже были бы в Эвине [печально известной тюрьме]»[54]. Еще один оппозиционер отметил, что «правительство не посмело бы посадить всех нас в тюрьму в нынешней ситуации с правами человека»[55].

Даже Хомейни, похоже, на мгновение воспрянул духом, рассказав группе студентов и доброжелателей 1 ноября 1977 года:

«Сегодня в Иране появилась такая возможность. Максимально используйте эту возможность. …Теперь [оппозиционные] партийные писатели зашевелились. Они делают критические замечания. Они пишут письма и подписывают их. Вы тоже должны писать письма. Сотни представителей духовенства должны подписать их… Сообщите о них миру. Вы не можете связаться с миром из Ирана, отправляйте [свои письма] за пределы страны, чтобы они были опубликованы, или каким-то образом отправляйте их сюда, и мы их опубликуем. Пишите критические замечания, пишите о проблемах и передайте письма им самим [правительственным чиновникам], как те немногие люди, которых мы видели, которые шевелились, долго высказывались и подписывались своими именами. Никто им ничего не сделал…

Это возможность, которую нельзя упускать, и я боюсь, что этот никчемный человек, шах, согласовывает свои планы с [американцами]. Даже сейчас они заняты согласованием… Не дай Бог, чтобы это увенчалось успехом, и чтобы [шах] считал свое положение устойчивым. Это время не похоже на предыдущие. Это время нанесет серьезный ущерб исламу»[56].

Хомейни, по-видимому, был оптимистичен в отношении ограниченных возможностей, порожденных либерализацией, и он призвал исламистскую оппозицию последовать примеру умеренной оппозиции, написать открытые письма правительству и международным организациям. Если эта речь о чем-либо свидетельствует, то исламистская оппозиция, возможно, почувствовала, что международное давление может привести к подлинной либерализации. Как позже вспоминал аятолла Хосейн Монтазери, один из главных последователей Хомейни: «Мы не ожидали, что Картер будет защищать шаха, потому что он религиозный человек, который выдвинул лозунг защиты прав человека. Как может Картер, набожный христианин, защищать шаха?» (цит. по: Rubin 1981: 195)[57]. Однако Хомейни и его сторонники внутри Ирана не придерживались стратегии написания открытых писем[58].

В конце лета 1977 года оппозиционные группы начали организовывать полупубличные митинги протеста, к которым силы безопасности относились относительно снисходительно[59]. Десять вечеров подряд в середине октября в Ирано-Германскую ассоциацию в Тегеране приходили тысячи людей, делавших резкие высказывания, и присутствующие не подвергались преследованиям[60]. Крупные и политические по духу церемонии траура по старшему сыну Хомейни Мостафе, который скоропостижно скончался в Ираке, прошли в конце октября по всей стране и сопровождались относительно небольшими беспорядками, и только после того, как церемонии выплеснулись на улицы и превратились в демонстрации, они были подавлены (Kurzman 2003). Однако репрессии по-прежнему продолжались, но в другой форме. В августе 1977 года аятолла Махмуд Талегани, высокопоставленный религиозный лидер, был приговорен к 10 годам тюремного заключения за антиправительственную деятельность[61]. Осенью 1977 года несколько других религиозных оппозиционеров были арестованы или высланы из страны[62].

Тем не менее, частичная терпимость режима к оппозиционной деятельности сошла на нет в результате новых репрессий после встреч шаха с Картером в ноябре 1977 г.[63] Переговоры с Картером «прошли хорошо», сосредоточившись в основном на глобальных проблемах, в достаточно теплой атмосфере, если судить по заключительной версии автобиографии шаха (Pahlavi 1980: 152). Картер почти не упоминал о правах человека (Public Papers of the Presidents 1978: 2028-29, 2033)[64]. Возможно, шах теперь чувствовал себя более уверенно в поддержке своего режима со стороны США. В любом случае мирные оппозиционные митинги больше не были защищены от государственных репрессий. Чтение стихов в Техническом университете Арьямехр в Тегеране 15 ноября 1977 года было запрещено, однако зал был заполнен, и студенты, уже находившиеся внутри, отказались уходить, пока их не убедили покинуть зал по-хорошему. Этот процесс занял всю ночь, но глава университета, наконец, получил заверения от сил безопасности. Когда студенты уходили, на них все равно напали[65]. 19 ноября газета Washington Post (22 ноября 1977 года, A14) сообщила:

«…по словам очевидцев, более 350 сотрудников спецназа в шлемах американского производства и вооруженных деревянными дубинками вторглись в Тегеранский университет и без разбора избивали студентов. Около 65 человек, включая четырех профессоров, получили ранения, а 100 студентов были арестованы. Нападение произошло через несколько часов после того, как шах вернулся в страну из Парижа, где он остановился после визита в США».

На следующей неделе группа умеренных оппозиционеров собралась в частном саду в Кередже, неподалеку от Тегерана. В сад ворвались ввтобусы, набитые «людьми с дубинками», которые ломали руки и проламывали черепа. Для пущей убедительности они также разбили припаркованные снаружи машины[66]. Иранское правительство «приняло в конце ноября довольно жесткие меры», сообщило посольство США. «После визита шаха в Вашингтон, — по словам Мехди Базаргана, ведущего деятеля умеренной оппозиции, — репрессии снова стали в порядке вещей». «После возвращения из своего визита в Америку, — писала оппозиционная группа в конце 1977 года, шах «взял новый курс, призванный отомстить восставшему народу Ирана и всем стремившимся к свободе»[67].

Таким образом, протесты в Куме в июне 1975 года и январе 1978 года произошли вскоре после незначительных сдвигов в сторону репрессий. В 1975 году это означало введение однопартийной политической системы, а в 1978 году – возврат к негласному запрету на оппозиционные собрания после нескольких месяцев относительной терпимости. Протесты в Куме 1975 и 1978 годов были встречены серьезными проявлениями государственной власти, в том числе стягиванием войск из других городов, бряцанием военным оружием и вооруженными нападениями на безоружные группы студентов. Тем не менее, репрессии 1975 года, хотя и осуждались лидерами оппозиции, сопровождались небольшой протестной активностью, тогда как в конце 1977 и начале 1978 года за репрессиями последовали еще более смелые протесты. Изменения в политических возможностях не коррелировали с этими различными ответами.

Организационные изменения

Третье потенциальное изменение связано с организацией оппозиции. Согласно этому подходу, протестное движение породила и поддержала приверженность оппозиции организационным ресурсам[68]. Естественно, эта приверженность может быть связана с экономическими или политическими изменениями, и они будут отмечены ниже там, где это будет уместно. В следующих разделах рассматриваются три категории оппозиционных активистов: революционные левые, умеренные и революционные священнослужители.

Революционные левые

Левые революционеры очень слабо отреагировали на протесты в Куме. Две основные левые группы, Организация моджахедов иранского народа (ОМИН) и Организация партизанов-фидаинов иранского народа (ОПФИН), находились в кризисе после того, как подверглись жестоким государственным репрессиям и пережили раскол идеологические на фракции за предыдущие несколько лет. В ОМИН вовсю шли внутренние дебаты о том, следует ли продолжать вооруженную борьбу (Behrooz 1999: 73; Kian-Thiebault 1998: 179; Abrahamian 1989: 171; Rajavi 1983: 160)[69]. Члены ОПФИН, по словам одного из их лидеров, «распались и исчезли» в середине 1970-х годов, после чего «ставили своей целью главным образом самозащиту» и занимались лишь «разрозненными действиями», чтобы показать, что они все еще существуют[70]. Группа решила из идеологических соображений, что объективных условий для революции не существует (Behrooz 1999: 59, 68), и организация взяла на себя ответственность лишь за несколько акций, в том числе протесты жителей трущоб, прошедшие летом 1977 года (Guzarishati az mubarizat 1977) и реакцию на протесты в Куме, которая имела место через месяц после этих событий, 8 февраля 1978 года, когда они заложили бомбы в полицейский участок и здание партии «Растахиз» в Куме (Sazman-i Charikha 1978). Третья левая партия, Партия коммунистических масс (Туде), в то время практически не имела организованного присутствия в Иране, если судить по ее собственным отчетам (Zindah bad junbish 1978; Javidan bad khatirah 1978; Posadas 1979: 24; Iktishafi 1998: 385-86), свидетельству советского агента в Тегеране (Kuzichkin 1990: 204), и оценкам Центрального разведывательного управления США[71]. Ни одна из этих групп не взяла на себя ответственность за акции студентов семинарии, последовавшие за протестами в Куме в январе 1978 года. Принимая во внимание ограниченную активность левых в начале 1978 года и кровавые репрессии против левых групп в течение предыдущих нескольких лет, организационная мобилизация радикальных левых, по-видимому, никак не объясняет различия в реакции на два протеста в Куме.

Умеренные оппозиционеры

Как отмечалось выше, умеренные оппозиционеры, в отличие от революционных левых, мобилизовали в 1977 году больше сил, чем в 1975 году. Они были очень чувствительны к незначительным изменениям в политических возможностях, и избрание Картера подтолкнуло многих из них к оппозиционной деятельности, начавшейся с публикации открытых писем в начале 1977 года и достигшей пика в виде поэтических вечеров в октябре 1977 года.

Однако после репрессий в ноябре 1977 года умеренная оппозиция благоразумно отступила, больше не участвуя в публичных протестах до следующей оттепели, начавшейся летом 1978 года. В этот период было создано несколько новых умеренных оппозиционных групп (Karimi-Hakkak 1985: 212-13), но их деятельность ограничивалась лишь несколькими относительно мягкими заявлениями (Zamimah-yi Khabar-namah [Supplement to The newsletter {Tehran}], 1 December 1977–June 1978; Safahati az tarikh 1984). В середине января 1978 года Национальный фронт Ирана выступил с единственным заявлением в поддержку забастовки на тегеранском базаре (Zamimah-yi Khabar-namah, 31 January 1978 года, 7-8)[72]. Иранский комитет защиты прав человека направил премьер-министру письмо, почтительно требуя полного отчета за трагедию в Куме, но не призывал к общественному протесту (Safahati az tarikh 1984 [2]:85-87). Даже такая ограниченная оппозиционная деятельность, как отметил лидер комитета на пресс-конференции 11 января 1978 года, «с большой вероятностью вызовет у нас трудности и ограничения» (Там же: 95). Умеренные оппозиционеры обвиняли друг друга в том, что они боялись «сурового ответа со стороны правительства» (Sanjabi 1989: 284) и так сильно беспокоились о том, что «они арестуют нас всех», что после особенно бурного совещания по планированию в начале 1978 года «это политическое движение было приостановлено»[73]. В целом, мобилизация умеренных оппозиционеров в 1977 году повлияла на реакцию Ирана на протесты в Куме в январе 1978 года по большей части косвенно, поскольку сами эти оппозиционеры были ограничены в своей деятельности в начале 1978 года.

Революционные исламисты

Радикальная исламистская оппозиция не мобилизовала свои силы в 1975 году, но попыталась мобилизоваться в конце 1977 года. В середине 1975 года лидеры религиозной оппозиции не верили, что Иран готов к революции, и поэтому не выделяли значительных ресурсов на протесты, тогда как осенью 1977 года, напротив, религиозные революционеры решили, что страна «пробудилась». Это различие в ощущении эффективности исламистской оппозиции в эти два периода времени, я полагаю, вполне может объяснить разную реакцию иранцев на два протеста в Куме. Хомейни и его последователи давно стремились свергнуть иранскую монархию и установить исламскую республику, но даже самые ярые революционеры не думали, что это будет осуществимо в краткосрочной или среднесрочной перспективе. После жестоко подавленных протестов 1962-1964 годов Хомейни и другие религиозные радикалы решили, что страна еще не готова к исламской революции. Как предположил Хомейни (Khomeini 1981: 132-33) в своих лекциях об «исламском правлении», прочитанных в Наджафе в 1970 году: «Наша цель – это цель, для достижения которой потребуется время. … Мы должны продолжать наши усилия, даже если они могут не принести результатов до следующего поколения». По этой причине исламистская оппозиция уделяла особое внимание распространению своего послания среди молодежи[74]. В то же время исламистская оппозиция в основном воздерживалась от открытого протеста (Материал Курцмана, который готовится к публикации). Распространять это послание было достаточно рискованно[75]. Набожные молодые люди, интересовавшиеся более прямыми действиями, вступали в ячейки радикальных групп[76], которые Хомейни назвал «отклонившимися от шиитской религии… которых я считаю предателями страны, ислама и религии»[77]. Кроме того, 1 июля 1975 года, всего через несколько недель после подавления протестов в Куме, по организации Хомейни был нанесен удар, когда правительство Ирака, которое недавно достигло соглашения с шахом, больше не испытывало необходимости в постоянной иранской оппозиции (Khomeini 1982b: 21).

Реакция Хомейни на протесты в Куме в 1975 году, возможно, была смягчена этим множеством трудностей, хотя он, казалось, сохранял уверенность в том, что усилия предыдущего десятилетия в конечном итоге принесут плоды. «Однако, несмотря на все эти трудности, пробуждение нации – это дрожжи надежды», — высказался Хомейни 11 июля 1975 года, имея в виду активность студентов университетов и семинарий (Khomeini 1982а: 232; Davani 1998, 6:464). «Один очевидный момент в этих недавних событиях, который я нахожу обнадеживающим, — писал Хомейни 22 сентября 1975 года, — это просвещение и пробуждение молодого поколения и движение интеллектуалов, которые быстро развиваются» (Khomeini 1982a: 237).

Два года спустя надежды Хомейни, казалось, рассеялись, несмотря на возможности, предоставляемые ограниченной политической либерализацией шаха. В речи, произнесенной 28 сентября 1977 года, Хомейни отметил, что «определенная возможность [для протеста] появилась, и следует надеяться, что, с Божьей помощью, появятся хорошие возможности». Однако в голосе Хомейни звучало почти отчаяние от возможности воспользоваться такими возможностями. Он начал свою речь с извинений за то, что повторился в предыдущей лекции: «Когда люди стареют, и их одолевает маразм, все их способности ослабевают». Хомейни, казалось, вернул свой прежний энтузиазм, продолжая дальше выступление, но он вряд ли походил на человека, который ожидал, что возглавит революцию: «Из-за всей этой проституции [как в прямом, так и в переносном смысле] добрые люди Ирана ничего не говорят. Я не знаю, почему они ничего не говорят… Когда они собираются высказаться, сказать что-нибудь и выразить протест?» (Khomeini 1977: 5, 15-16, 1982a: 251, 262-63).

Более смелые элементы внутри оппозиции фактически выступали и протестовали в это время, как отмечалось выше, и Хомейни стало известно об этой деятельности в течение следующего месяца. 1 ноября 1977 года, после нескольких дней уединения, последовавших за смертью его сына[78], Хомейни произнес обнадеживающую речь (которая была подробно процитирована ранее). Однако менее чем через две недели, 12 ноября 1977 года, Хомейни выразил скептицизм по поводу подлинности этой «возможности»:

«Я вынужден предостеречь народ от большой опасности, чтобы спасти нацию от обмана и уловок иностранцев и их чиновников. Эта недавняя невнимательность режима, которая дала возможность авторам писать, а ораторам – говорить, представляла собой большой трюк с целью оправдать шаха и изобразить провозглашение свободы, а также приписать преступления администрации, которая является не чем иным, как марионеткой. Писатели также не могут в этой репрессивной и запугивающей атмосфере указать на центр преступлений, то есть самого шаха… [Шах хочет] закрепить свое положение бессмысленной и ограниченной свободой и тем самым подготовить атмосферу для продолжения своего правления, а потом снова начать свое ожесточенное наступление с гораздо большей жестокостью и драматизмом… Теперь долг всех мусульман, особенно великих улемов и интеллектуалов… воспользоваться возможностью рассказать и написать все, что следует сказать международным структурам и другим организациям человечества… Я подчеркиваю, что достойные и ответственные люди – это те, которые проявляют инициативу, избегают заявлять о себе и учатся на прошлом опыте». (Khomeini 1978: 107, 109-10; оригинал на персидском языке в: Davani 1998, 6:534–37; Khomeini 1982a: 268–71; Shahidi digar 1977: 148–54; Zamimah-yi Khabar-namah, 1 December 1977, 56, 4)

Как и прежде, Хомейни рекомендовал обратиться с письмом к международным структурам, хотя его последователи продолжали игнорировать этот совет. Однако теперь Хомейни назвал либерализацию «большим трюком», призванным перенаправить критику с монархии на правительство. Действительно, эта диверсия, возможно, имела место быть. По словам одного осведомленного наблюдателя, оппозиционеры в Иране были менее откровенны, чем диссиденты в Советском Союзе, и до ноября 1977 года они критиковали только конкретную политику, а не сам режим (Cottam 1977: 10; Pakdaman 1986: 63). Последнее предостерегающее замечание Хомейни, призывавшее «достойных и ответственных людей» «не давать о себе знать», противоречит его предыдущему призыву писать открытые письма и позволяет предположить, что Хомейни не считал, что его последователи защищены от репрессий. Возможно, он опасался сценария репрессий, подобного «Ста цветам в Китае», которым позволили ненадолго расцвести, прежде чем наступили заморозки[79]. Хомейни четыре дня спустя повторно выразил эту позицию, со всей ее внутренней напряженностью, в послании его сторонникам за пределами Ирана, сославшись на «временную возможность, которая появилась» в Иране, но назвав заявления оппозиции «ограниченными и лицемерными» и призвав своих сторонников «проявлять инициативу с полной осторожностью и проницательностью» (Davani 1998, 6:537–40; Khomeini 1982a: 272–77; Shahidi digar 1977: 157–63; Zamimah-yi Khabar-namah, 1 December 1977, 2-3).

Эта речь отражает подозрительное отношение к политической либерализации, но она также предполагает значительно возросший оптимизм. Хомейни и его последователи, по-видимому, воспряли духом от небольших траурных церемоний, последовавших за смертью сына Хомейни Мостафы, рассматривая их как признак того, что полтора десятилетия пропагандистской работы исламистской оппозиции принесли свои плоды. Послание Хомейни от 12 ноября (Khomeini 1978: 106-7, 108) превратило эти небольшие протесты в события гораздо более значительные, чем участие в них максимум 20 000 иранцев из более чем 30-миллионного населения[80].

«Такая грандиозная демонстрация по этому случаю была словесным и активным ответом на многолетние нелепости этого некомпетентного агента. … [Это было] проявлением ненависти к тираническому режиму [шаха] и фактическим референдумом и вотумом недоверия предательскому режиму. …Вся нация — от духовенства и академиков до рабочих и крестьян, мужчин и женщин —пробудилась».

Соратники и последователи Хомейни, по-видимому, согласились с этой оценкой. Молодое поколение, на которое ориентировались исламистские революционеры, созревало с «неожиданной скоростью», как писал один исламистский священнослужитель[81]. По словам студента семинарии, выступавшего за Хомейни, «Мусульманская нация Ирана пробудилась и больше не поддастся обману этих певчих птиц»[82]. Другой исламистский священнослужитель писал в ноябре 1977 года, что «мусульманские массы все больше осознают истины ислама и теперь понимают, что Коран призывает своих последователей вооружаться, быть готовыми в военном отношении к вооруженному восстанию» (Ruhani 1982, 1:932). В январе 1978 года исламистский священнослужитель среднего ранга в Куме прокомментировал то же самое в своей речи перед активистами: «Наше пробужденное мусульманское общество, сознательное общество, [обратило] полный надежды взор на путь великого лидера, уважаемого источника подражания, нашего имама, нашего учителя [ага], достопочтенного великого аятоллу Хомейни»[83].

Такое восприятие массового пробуждения, вероятно, было не вполне точным. Большинство иранцев не были достаточно «пробужденными» в конце 1977 года, чтобы присоединиться к революционным протестам: до конца лета 1978 года такие протесты редко привлекали более нескольких тысяч участников. Даже внутри религиозного истеблишмента революция не получила полной поддержки: лишь меньшинство студентов семинарии поддерживало радикализм Хомейни, и еще меньшее количество высокопоставленных ученых хотели рисковать, участвуя в открытом протесте, о чем свидетельствует их осторожность во время обоих протестных выступлений в Куме (Kurzman 1994: 60-67). И все же это восприятие, независимо от того, насколько оно было точным, имело значение. Это наводит на мысль, что Хомейни и его ведущие последователи полагали, что достигнут тот порог, который делает возможным участие в революционном движении против прочно сидевшего на своем троне правителя.

В соответствии с этим изменением восприятия исламистская оппозиция активизировала свою мобилизацию после репрессий, начавшихся в середине ноября 1977 года, как раз когда умеренная оппозиция отступила. Исламистские протесты не только участились, они стали более конфронтационными, дополняя структуру политических возможностей уличными демонстрациями. В Куме 2 декабря 1977 года прошла траурная церемония по случаю сорокового дня после кончины Мостафы Хомейни, которая привела к резким антиправительственным выступлениям и политической резолюции из 14 пунктов, получившей всеобщее одобрение. После этого толпа, возглавляемая молодыми священнослужителями, вышла из мечети и направилась к семинарии Фейзийе, которая была закрыта государственными властями после июньских протестов 1975 года. Силы безопасности избивали демонстрантов и стреляли в воздух, но улицы были настолько переполнены, что они не смогли разогнать толпу (Shahidi digar 1977: 250–55; Zamimah-yi Khabar-namah, December 1977, 34–36, 20; Davani 1998, 6:528–30; Asnad va tasaviri 1978, 1[3]:14)[84]. Ранним вечером, после дополнительных молитв, последовала еще одна демонстрация, вновь сопровождавшаяся провокационными лозунгами. Силы безопасности избили протестующих палками и дубинками и арестовали некоторых из них, а демонстрантам удалось, со своей стороны, разбить восемь окон в банковских отделениях и полицейский киоск[85]. 21 декабря в двух городах ежегодная религиозная церемония Ашуры превратилась в политические демонстрации. В Тегеране тысячи людей с транспарантами вышли с территории большого базара, подвергшись нападению и будучи арестованы властями. В соседнем Рее территория мечети была окружена полицией, которая наблюдала за ходом церемонии. Демонстранты придерживались традиционного порядка, но во время перерывов грозили кулаками полиции и городским властям (Javidan bad khatirah 1978: 3-4).

Эти события, всего на несколько недель предшествовавшие протестам в Куме в январе 1978 года, сигнализируют о мобилизации исламистской оппозиции, которая значительно отличается от менее частых выступлений левой и умеренной оппозиции зимой 1977-1978 годов. Я полагаю, что это различие было результатом восприятия исламистскими революционерами того, насколько была близка победа. В декабре 1977 года активисты в Куме обрели оптимистический настрой и почувствовали, что «можно что-то сделать», как вспоминал один из их лидеров[86]. По словам активиста торговцев, они спрашивали друг у друга: «Каким будет наш следующий повод для того, чтобы поднять народ против режима?»[87] Хомейни, который назвал протесты в Куме в июне 1975 года «обнадеживающим» событием, ответил на протесты в Куме в январе 1978 года в совершенно ином ключе: «Благородному народу Ирана я приношу весть о том, что деспотический режим шаха испускает свой последний вздох»[88].

«Я должен поблагодарить народ Ирана. Нация пробуждена, нация сознательна и сопротивляется, ведь в тот самый момент, когда она видит все это угнетение и отправляет всех этих людей на смерть, она сопротивляется угнетению. Этот подъем, и эта стойкость достигнут своей цели. Когда нация пробудилась, и даже женщины протестуют против государства и против угнетателей, такой нации нетрудно одержать победу»[89].

У нас есть только косвенные доказательства, связывающие решение исламистов мобилизовать свои силы с протестной активностью, последовавшей за событиями в Куме в начале января 1978 г.[90] Мы знаем, что Хомейни и его последователи призывали к такой активности, чего они не делали в 1975 г., на сей раз заменив всеобщее возмущение планами конкретных протестов[91]. Например, группа «борющихся мусульманских студентов университетов» призвала «все слои народа», в частности торговцев базара, к забастовке «в знак протеста против этого жестокого преступления шахского антиисламского режима» (Dar-barah-yi qiyam 1978, 1:126). Мы также знаем, что многие протестующие, откликнувшиеся на этот призыв, прямо ссылались на активность исламистских лидеров, как, например, в заявлении, сделанном тегеранскими базари в знак солидарности с «борющимися священнослужителями» (Там же: 137).

Однако основной момент, позволяющий документально подтвердить тот сдвиг, который произошел в исламистской оппозиции в конце 1977 года, заключается в том, чтобы в соответствии со сравнительным методом представить доказательства взаимосвязи между причиной и результатом, а не доказательства (в настоящее время недоступные) существования прямого механизма, связывающего эту причину и этот результат. Мобилизация исламистов в конце 1977 и начале 1978 года и ощущение эффективности, возникшее в связи с этой мобилизацией, по-видимому, представляют собой единственное существенное изменение между протестами в Куме 1975 и 1978 годов, которое можно правдоподобно увязать с появлением массовых протестов в январе 1978 года и отсутствием таких массовых протестов в июне 1975 года.

Заключительные замечания

Репрессии долгое время рассматривались как палка о двух концах: они могут либо подавить протест, либо спровоцировать его. Два случая репрессий в Куме, имевшие место в июне 1975 года и январе 1978 года, иллюстрируют именно эту прописную истину. В первом случае атака сил безопасности на протест студентов семинарии сдержала дальнейшее развитие оппозиционной деятельности. Во втором случае нападение сил безопасности на протестующих студентов семинарии вызвало бурю новых протестов по всей стране. В этой статье была рассмотрена пара аналогичных событий, произошедших с разницей в 31 месяц, чтобы изучить модель изменения причинно-следственного объяснения. Главный вопрос заключается в следующем: что такого изменилось за это время, чтобы вызвать такую разную реакцию общественности на эти события? Были рассмотрены три объяснения, представляющие теоретический интерес: объяснение на основе экономических изменений, в котором подчеркивается важность краткосрочного экономического спада для судеб нации, объяснение на основе политических изменений, в котором подчеркивается влияние победы на выборах президента Картера в 1976 году, и объяснение на основе организационных изменений, в котором рассматриваются заявления и действия основных оппозиционных групп.

Имеющиеся свидетельства указывают на существенные изменения только в самосознании и деятельности исламистской оппозиции. Экономические условия были в основном одинаковыми на протяжении всего периода, и экономический спад 1977 года, которому часто приписывают время Иранской революции, по многим показателям, по-видимому, был не глубже, чем предыдущий спад 1974-1975 годов. Политические условия также в основном не изменились, а за частичной либерализацией 1976-1977 годов — еще одной часто упоминаемой причиной выбора времени для революции — последовали репрессии, начавшиеся в ноябре 1977 года, которые повторили репрессии, имевшие место в марте 1975 года. Среди оппозиционных групп революционные левые и умеренная оппозиция очень слабо отреагировали на протесты в Куме, а мобилизация умеренной оппозиции в 1977 году, которую часто называют вступительным актом революции, приостановилась из-за репрессий шаха, начатых осенью того же года.

Из всех причин, выявленных в литературе об Иранской революции, значительный сдвиг можно обнаружить только в исламистской оппозиции. Заявления Хомейни и его последователей имеют заметно разный тон до и после начала ноября 1977 года, в частности, высказывания по теме предполагаемого «пробуждения» иранского народа и его готовности к революции. Эта тема пробуждения иранского народа, по-видимому, нашла отражение в мобилизации исламистской оппозиции в рамках нескольких конфронтационных акций протеста, состоявшихся осенью 1977 года, даже несмотря на то, что ограниченные политические возможности, связанные с кампанией администрации Картера по защите прав человека, рассеялись после встречи шаха с Картером в ноябре 1977 года. Однако тематический сдвиг не может быть окончательно связан с ускорением протестов из-за отсутствия доказательств в пользу внутренней работы исламистской оппозиции, поэтому аргумент основывается на простой корреляции. В соответствии с методом различия, измененный результат приписывается измененному предварительному условию. Это не означает, что у революции отсутствовали долгосрочные причины, а только то, что такие долгосрочные причины сами по себе не были достаточными, чтобы вызвать эту реакцию. Если бы их было достаточно, то можно было бы ожидать, что они привели бы к аналогичному результату в середине 1975 года.

Чарльз Курцман

Источник: Kurzman, Charles (2003). «The Qum Protests and the Coming of the Iranian Revolution, 1975 and 1978». Social Science History. 27 (3): 287–325.

Список источников и литературы:

Abbasi, Muhammad (1980) Tarikh-i inqilab-i islami [History of the Islamic Revolution].

Tehran: Intisharat-i Sharq.

Abrahamian, Ervand (1978) ‘‘Iran: The political challenge.’’ MERIP Reports 69: 3–8.

________(1982) Iran betweenTwo Revolutions. Princeton, NJ: Princeton University Press.

________ (1989) The Iranian Mojahedin. New Haven, CT: Yale University Press.

Akhavi, Shahrough (1980) Religion and Politics in Contemporary Iran. Albany: State University of New York Press.

________ (1983) ‘‘The ideology and praxis of Shi ism in the Iranian revolution.’’ Comparative Studies in Society and History 25: 195–221.

Alam, Asadollah (1991) The Shah and I: The Confidential Diary of Iran’s Royal Court, 1969–1977. London: I. B.Tauris.

Amra i, Suhbatullah (1982) ‘‘Barrasi-yi muqi yat-i ijtima‘i-yi shuhada-yi inqilab-i islami az Shahrivar 1357 ta akharin-i Bahman 1357’’ [Analysis of the social background of the martyrs of the Islamic Revolution from August 1978 to late February 1979]. M.A. thesis, University of Tehran.

Amuzegar, Jahangir (1991) The Dynamics of the Iranian Revolution. Albany: State University of New York Press.

Arjomand, Said Amir (1988) TheTurban for the Crown: The Islamic Revolution in Iran.

New York: Oxford University Press.

Ashraf, Ahmad (1988) ‘‘The bazaar-mosque alliance.’’ International Journal of Politics, Culture and Society 1: 538–67.

Ashraf, Ahmad, and Ali Banuazizi (1985) ‘‘The state, classes, and modes of mobilization in the Iranian revolution.’’ State, Culture, and Society 1: 3–40.

Asnad va tasaviri az mubarizat-i khalq-i musalman-i Iran [Documents and pictures from the struggles of the Muslim people of Iran] (1978) 2 vols.Tehran: Abuzar.

Asnad-i inqilab-i islami [Documents of Islamic revolution] (1990–96) 5 vols. Tehran: Markaz-i Asnad-i Inqilab-i Islami.

Asnad-i lanah-yi jasusi [The spy nest documents] (1980–91) 77 vols. Tehran: Danishjuyan- i Musalman-i Payru-i Khat-i Imam.

Badamchiyan, Asadollah (1995) Shinakht-i inqilab-i islami va rishah ha-yi an [Understanding the Islamic revolution and its roots].Tehran: Danishgah-i Azad-i Islami.

Bakhash, Shaul (1990) The Reign of the Ayatollahs. Rev. ed. New York: Basic.

BankMarkazi Iran [Central Bank of Iran] (1974) Annual Report and Balance Sheet.Tehran: Bank Markazi Iran.

________ (1976) Annual Report and Balance Sheet.Tehran: Bank Markazi Iran.

________ (1978) Annual Report and Balance Sheet.Tehran: Bank Markazi Iran.

Bashiriyeh, Hossein (1984) State and Revolution in Iran, 1962–1982. New York: St. Martin’s.

Bauer, Janet (1983) ‘‘Poor women and social consciousness in revolutionary Iran,’’ in Guity Nashat (ed.)Women and Revolution in Iran. Boulder, CO:Westview: 141–69.

Bayat, Assef (1987) Workers and Revolution in Iran. London: Zed.

Bazargan, Mahdi (1984) Inqilab-i Iran dar du harikat [The Iranian Revolution in two movements].Tehran: Daftar-i Nahzat-i Azadi-yi Iran.

Behn,Wolfgang (1984) Iranian Opposition to the Shah. Zug, Switzerland: Inter Documentation Co.

Behrooz,Maziar (1999) Rebels with a Cause: The Failure of the Left in Iran. London: I. B. Tauris.

Benedick, Richard Elliot (1964) Industrial Finance in Iran: A Study of Financial Practice in an Underdeveloped Economy. Boston, MA: Harvard Business School.

Burke, Edmund III, and Paul Lubeck (1987) ‘‘Explaining social movements in two oilexporting states: Divergent outcomes in Nigeria and Iran.’’ Comparative Studies in Society and History 29: 643–65.

Carter, Jimmy (1989) ‘‘Revolution: A president’s perspective,’’ in Terry Boswell (ed.) Revolution in theWorld-System. New York: Greenwood: 217–30.

Cottam, Richard W. (1977) ‘‘Statement of Richard W. Cottam,’’ in Human Rights in Iran: Hearing before the Subcommittee on International Organizations, Committee on International Relations,U.S. House of Representatives, 95th Cong., 1st sess., 26 October 1977: 8–14.

________ (1979) Nationalism in Iran (Updated through 1978). Pittsburgh, PA: University of Pittsburgh Press.

Dahnavi, [Muhammad] (1981) Qiyam-i khunin-i 15 Khurdad bih ravayit-i asnad [The bloody uprising of 5 June {1963} according to the documents].Tehran:Mu asisah-yi Khidmat-i Farhangi-yi Rasa.

Dar-barah-yi qiyam-i hamasah-afarinan-i Qum va Tabriz [On the epic uprising of Qum and Tabriz] (1978) 3 vols.Tehran: Nahzat-i Azadi-yi Iran.

Davani, Ali (1998) Nahzat-i ruhaniyun-i Iran [The movement of the clerics in Iran]. 2d ed. 10 vols. in 5.Tehran: Markaz-i Asnad-i Inqilab-i Islami.

Davies, James C. (1969) ‘‘The J-curve of rising and declining satisfactions as a cause of some great revolutions and a contained rebellion,’’ in Hugh Davis Graham and Ted Robert Gurr (eds.) Violence in America. New York: Bantam: 690–730.

Denoeux, Guilan (1993) Urban Unrest in the Middle East: A Comparative Study of Informal Networks in Egypt, Iran, and Lebanon. Albany: State University of New York Press.

Emigh, Rebecca Jean (1997) ‘‘The power of negative thinking: The use of negative case methodology in the development of sociological theory.’’ Theory and Society 26: 649–84.

Fischer, Michael M. J. (1980) Iran: From Religious Dispute to Revolution. Cambridge: Harvard University Press.

Food and Agriculture Organisation of the United Nations (1980) Food Balance Sheets.

Rome: Food and Agriculture Organisation.

Foran, John (1993) Fragile Resistance: Social Transformation in Iran from 1500 to the Revolution. Boulder, CO: Westview.

Ghandchi-Tehrani, Davoud (1982) ‘‘Bazaaris and clergy: Socio-economic origins of radicalism and revolution in Iran.’’ Ph.D. diss., City University of New York.

Graham, Robert (1980) Iran: The Illusion of Power. Rev. ed. New York: St. Martin’s.

Green, Jerrold M. (1982) Revolution in Iran: The Politics of Counter-mobilization. New York: Praeger.

Gulabdarah i, Mahmud (1986) Lahzah ha [Moments]. 3d printing. Tehran: Intisharat-i Kayhan.

Gurr,Ted Robert (1970) Why Men Rebel. Princeton, NJ: Princeton University Press.

Guzarish-i kamil 1976-i tazahurat-i 15–17 Khurdad ’54 [Complete report on the demonstrations of 5–7 June 1975] (1976) Springfield, MO: Nahzat-i Azadi-yi Iran: Kharij az Kishvar; reproduced in Behn 1984: doc. 20:42; and Dahnavi 1981: 223–47.

‘‘Guzarish-i sharh-i vaqayi -i Qum’’ [Descriptive account of the Qum events] (1978) Zamimah-yi Khabar-namah [Supplement to The newsletter {Tehran}] 13: 15–21.

Guzarishati az mubarizat-i daliranah-yi mardum-i kharij az mahdudah [Reports of the brave struggles of the people [living] outside the [city] limits] (1977) N.p.: Sazman-i Charik ha-yi Fada i-yi Khalq-i Iran.

Hajj-Sayyid-Javadi, Ali-Asghar (1977) Afzal al-jihad [The virtue of struggle]. 2d printing.

N.p.: Intisharat-i Mudaris; reproduced in Behn 1984: doc. 20:33.

Halliday, Fred (1979) Iran: Dictatorship and Development. Harmondsworth, U.K.: Penguin.

Hetherington, Norriss S. (1982) ‘‘Industrialization and revolution in Iran.’’ Middle East Journal 36: 362–73.

Hooglund, Eric J., ed. (1990) Iran: The Making of U.S. Policy, 1977–1980.Washington, DC, and Alexandria,VA: National Security Archive and Chadwyck-Healey.

Ikani, Azizollah (1987) The Dynamics of Inflation in Iran, 1960–1977. Tilburg, the Netherlands: Tilburg University Press.

Iktishafi, Parviz (1998) Khatirat-i Sargard-i Havayi Parviz Iktishafi [Memoirs of Air Force Major Parviz Iktishafi], ed. Hamid Ahmadi. Köln, Germany: Murtazavi.

Inqilab-i islami bih ravayit-i asnad-i SAVAK [The Islamic Revolution according to SAVAK documents] (1997–99) 4 vols. Tehran: Surush; Markaz-i Barrisi-yi Asnad-i Tarikhi-yi Vizarat-i Ittila at.

International Monetary Fund (IMF) (1980) International Financial Statistics Yearbook, 1980.Washington, DC: IMF.

Ioannides, Christos P. (1984) America’s Iran: Injury and Catharsis. Lanham, MD: University Press of America.

Iran: Vagues d’offensive populaire dans plus de 50 villes [Iran:Waves of the popular offensive in more than 50 cities] (1978) Paris: Union des Etudiants Iraniens en France; reproduced in Behn 1984: doc. 20:73.

Issawi, Charles (1971) The Economic History of Iran, 1800–1914. Chicago: University of Chicago Press.

Javidan bad khatirah-yi qiyam-i khunin-i Tabriz: Dar-barah-yi mubarizat-i tudah i, zimistan 1356 [Long live the memory of the bloody uprising of Tabriz: On the mass struggles of winter 1977–78] (ca. 1978) N.p.: Intisharat-i Sazman-i Inqilabi-yi Hizb-i Tudah-yi Iran.

Jazayeri, Ahmad (1988) Economic Adjustment in Oil-Based Economies. Aldershot,U.K.: Avebury.

Kamrava, Mehran (1990) Revolution in Iran. London: Routledge.

Karimi-Hakkak, Ahmad (1985) ‘‘Protest and perish: A history of theWriters’ Association of Iran.’’ Iranian Studies 18: 189–229.

Kazemi, Farhad (1980a) Poverty and Revolution in Iran. New York: New York University Press.

________ (1980b) ‘‘Urban migrants in the revolution.’’ Iranian Studies 13: 257–77.

Keddie, Nikki R. (1981) Roots of Revolution: An Interpretive History of Modern Iran. New Haven, CT: Yale University Press.

________ (1983) ‘‘Iranian revolutions in comparative perspective.’’ American Historical Review 88: 579–98.

Khomeini, Ruhullah (1977) Matn-i sukhanrani [Text of the speech]. Paris: Ruhaniyun-i Mubariz-i Iran; reproduced in Behn 1984: doc. 20:51.

________ (1978) ‘‘Ayatollah Khomeini’s letter to the Iranian people, November 12, 1977,’’ trans. Liberation Movement of Iran. Review of Iranian Political Economy and History (RIPEH) 2: 105–10.

________ (1981) Islam and Revolution, trans. Hamid Algar. Berkeley, CA: Mizan.

________ (1982a) Majmu ah i az maktubat, sukhanrani ha, payam ha va fatavi-yi Imam Khomeini [A collection of letters, speeches, messages, and legal opinions of Imam Khomeini], ed. Muhammad Dahnavi.Tehran: Intisharat-i Chapkhass.

________ (1982b) Zamimah-yiMajmu ah i az maktubat, sukhanrani ha, payam ha va fataviyi Imam Khomeini [Supplement to A collection of letters, speeches, messages, and legal opinions of Imam Khomeini], ed. Muhammad Dahnavi. Tehran: Intisharat-i Chapkhass.

________ (1991) Sahifah-yi nur: Majmu ah-yi rahnamud ha-yi Hazrat Imam Khomeini [The book of light: Collection of the guidance of the honorable Imam Khomeini].

2d ed. 11 vols. Tehran: Sazman-i Madarik-i Farhang-i Inqilab-i Islami, Gruh-i Intisharat.

Kian-Thiébault, Azadeh (1998) Secularization of Iran. Paris: Diffusion Peeters.

King, Gary, Robert O. Keohane, and Sidney Verba (1994) Designing Social Inquiry: Scientific Inference in Qualitative Research. Princeton, NJ: Princeton University Press.

Kurzman, Charles (1994) ‘‘A dynamic view of resources: Evidence from the Iranian revolution.’’ Research in Social Movements, Conflicts and Change 17: 53–84.

________ (1996) ‘‘Structural opportunities and perceived opportunities in social-movement theory: Evidence from the Iranian revolution of 1979.’’ American Sociological Review 61: 153–70.

________ (2003) ‘‘Une déploration pour Mustafa: Les bases quotidiennes de l’activisme politique’’ [Mourning for Mustafa: Everyday bases of political activism], in Mounia Bennani-Chraïbi and Olivier Fillieule (eds.) Résistances et protestation dans les sociétés musulmanes [Resistance and protest inMuslim societies]. Paris: Presses de Sciences Po: 177–96.

________ (forthcoming) The ‘‘Unthinkable’’ Revolution in Iran, 1977–1979. Cambridge: Harvard University Press.

Kuzichkin, Vladimir (1990) Inside the KGB: My Life in Soviet Espionage, trans.

Thomas B. Beattie. New York: Pantheon.

Lafue-Veron,Madeleine (1978) Voyage au pays de la peur, Iran 1978 [Voyage to the Land of Fear, Iran 1978]. Geneva: Comité Suisse de Défense des Prisonniers Politiques Iraniens.

Liu, Michael Tien-Lung (1988) ‘‘States and urban revolutions: Explaining the revolutionary outcomes in Iran and Poland.’’ Theory and Society 17: 179–209.

Looney, Robert E. (1982) Economic Origins of the Iranian Revolution. New York: Pergamon.

Mahoney, James (2000) ‘‘Strategies of causal inference in small-N analysis.’’ Sociological Methods and Research 28: 387–424.

Majidi, Abdolmajid (1998) Khatirat-i AbdolmajidMajidi [The memoirs of Abdolmadjid Madjidi], ed. Habib Ladjevardi. Cambridge: Iranian Oral History Project, Center for Middle Eastern Studies, Harvard University.

McAdam, Doug (1982) Political Process and the Development of Black Insurgency, 1930– 1970. Chicago: University of Chicago Press.

Milani, Mohsen (1994) The Making of Iran’s Islamic Revolution. 2d ed. Boulder, CO: Westview.

Mill, John Stuart (1949) A System of Logic. 8th ed. London: Longmans, Green.

Mohammedi-Nejad, Hassan (1977) ‘‘The Iranian parliamentary elections of 1975.’’ International Journal of Middle East Studies 8: 103–16.

Moin, Baqer (1999) Khomeini: The Life of the Ayatollah. London: I. B.Tauris.

Momayezi, Nasser (1986) ‘‘Economic correlates of political violence: the case of Iran.’’ Middle East Journal 40: 68–81.

Moshiri, Farrokh (1985) The State and Social Revolution in Iran. New York: Peter Lang.

Nabard-i tudah ha: Chand guzarish az Iran [The struggle of the masses: Several reports from Iran] (1978) Frankfurt amMain: Ittihadiyah-yi Danishjuyan-i Irani dar Alman.

Pakdaman, Nasir (1986) ‘‘TaTabriz: Nazari bih ruyidad ha-yi inqilab-i Iran ta 29 Bahman 1356’’ [To Tabriz: A view of the events of the Iranian revolution up to 18 February 1978]. Chishm-andaz [Perspective] 1: 61–94.

Pahlavi, Mohammad Reza (1980) Answer to History. New York: Stein and Day.

Parsa, Misagh (1989) The Social Origins of the Iranian Revolution. New Brunswick, NJ: Rutgers University Press.

Parsons, Anthony (1984) The Pride and the Fall: Iran, 1974–1979. London: Jonathan Cape.

Parvin, Manoucher, and Amir N. Zamani (1979) ‘‘Political economy of growth and destruction: A statistical interpretation of the Iranian case.’’ Iranian Studies 12: 43–78.

Penn World Table, Mark 5.6 (1994) Cambridge, MA: National Bureau of Economic Research [distributor].

Pishtazan-i shahadat dar inqilab-i Sivvum [The front ranks of martyrdom in the third revolution] (1981) Qum, Iran: Daftar-i Intisharat-i Islami.

Posadas, J. (1979) The Permanent Process of the Revolution in Iran. London: Scientific, Cultural, and Political Editions.

Public Papers of the Presidents: Jimmy Carter, 1977 (1978) Washington, DC: U.S. Government Printing Office.

Radjavi, Kazem (1983) La révolution iranienne et les moudjahedines [The Iranian revolution and the Mujahidin]. Paris: Editions Anthropos.

Ragin, Charles C. (1987) The Comparative Method. Berkeley: University of California Press.

Richards, Helmut (1978) ‘‘Carter’s human rights policy and the Pahlavi dictatorship,’’ in Ali-Reza Nobari (ed.) Iran Erupts. Stanford, CA: Iran-American Documentation Group: 90–114.

Rubin, Barry (1981) Paved with Good Intentions: The American Experience and Iran. New York: Penguin.

Ruhani (Ziyarati), Hamid (1982) Bar rasi va tahlili az nahzat-i Imam Khomeini [Explanation and analysis of Imam Khomeini’s movement]. 11th ed., vol. 1. Tehran: Intisharat-i Rah-i Imam.

Saduqi, Mahmud (1983) Majmu ah-yi ittila iyah ha-yi sivvumin shahid-i mihrab Hazrat Ayatullah Saduqi [Collection of pronouncements of the third holy martyr, the honorable Ayatullah Saduqi].Tehran: Vizarat-i Irshad-i Islami.

Safahati az tarikh-i mu asir-i Iran: Asnad-i Nahzat-i Azadi-yi Iran [Pages from the contemporary history of Iran: Documents of the Liberation Movement of Iran] (1984) Vol. 9, pts. 1 and 2.Tehran: Nahzat-i Azadi-yi Iran.

Saikal, Amin (1980) The Rise and Fall of the Shah. Princeton, NJ: Princeton University Press.

Salehi, M. M. (1988) Insurgency through Culture and Religion: The Islamic Revolution of Iran. New York: Praeger.

Salehi-Isfahani, Djavad (1989) ‘‘The political economy of credit subsidy in Iran, 1973– 1978.’’ International Journal of Middle East Studies 21: 359–79.

Sanjabi, Karim (1989) Umid ha va na-umid ha: Khatarat-i siyasi-yi Duktur Karim Sanjabi [Hopes and despairs: Political memoirs of Dr. Karim Sanjabi]. London: Jebhe; Intisharat-i Milliyun-i Iran.

SAVAK va ruhaniyat: Bulitin ha-yi nubah-yi SAVAK az tarikh-i 49/12/25 ta 57/6/30 [SAVAK and the religious scholars: Periodic SAVAK bulletins from 16 March 1971 to 19 September 1978] (1992) Tehran: Hawzah-yi Hunari-yi Sazman-i Tablighat-i Islami; Daftar-i Adabiyat-i Inqilab-i Islami; Markaz-i Asnad-i Vizarat-i Ittila at.

Sazman-i Charik ha-yi Fada i-yi Khalq-i Iran (1978) Girami bad 19 Bahman [Cherished Be 8 February]. N.p.: Confederation of Iranian Students.

Shahidi digar az ruhaniyat [Another martyr from the clergy] (ca. 1977) Najaf, Iraq: Ruhaniyat-i Mubariz-i Irani, Kharij az Kishvar, Najaf-i Ashraf.

Shirkhani, Ali (1998a) Hamasah-yi 17 Khurdad 1354-i Madrasah-yi Fayziyah [The Fayziyah Seminary uprising of 7 June 1975]. Tehran: Intisharat-i Markaz-i Asnad-i Inqilab-i Islami.

________ (1998b) Hamasah-yi 19 Dey [The Uprising of 9 January]. Tehran: Intisharat-i Markaz-i Asnad-i Inqilab-i Islami.

Sick, Gary (1985) All Fall Down: America’sTragic Encounter with Iran. New York: Random House.

Smelser, Neil J. (1976) Comparative Methods in the Social Sciences. Englewood Cliffs, NJ: Prentice-Hall.

Snow, David A., and Susan E.Marshall (1984) ‘‘Cultural imperialism, social movements, and the Islamic revival.’’ Research in Social Movements, Conflicts and Change 7: 131–52.

Stempel, John D. (1981) Inside the Iranian Revolution. Bloomington, IN: Indiana University Press.

Taheri, Amir (1986) The Spirit of Allah: Khomeini and the Islamic Revolution. Bethesda, MD: Adler and Adler.

Thaiss, Gustav (1971) ‘‘The bazaar as a case study of religious and social change,’’ in Ehsan Yar-Shater (ed.) Iran Faces the Seventies. New York: Praeger: 189–216.

Yaran-i Imam bih ravayit-i asnad-i SAVAK[The friends of the Imam according to SAVAK documents] (1998–2001) 21 vols. Tehran; Markaz-i Barrasi-yi Asnad-i Tarikhi-yi Vizarat-i Ittila at.

Zabih, Sepehr (1979) Iran’s Revolutionary Upheaval. San Francisco, CA: Albany.

Zindah bad junbish-i tudah i-yi Aban va Azar mah 56 [Long live the mass movement of November and December 1977] (ca. 1978) N.p.: Intisharat-i Sazman-i Inqilabi-yi Hizb-i Tudah-yi Iran.

[1] Автор хотел бы поблагодарить Хамида Алгара, Саида Амира Арджоманда, Ахмада Ашрафа, Шауля Бахаша и Махмуда Садри за их помощь в подготовке этого эссе.

[2] Документы о событии 1975 года взяты из трех основных источников. Во-первых, рассказ того времени, по-видимому, написанный анонимным участником (Guzarish-i kamil, 1976). Во-вторых, в Иране были опубликованы отдельные документы секретной полиции (SAVAK va ruhaniyat 1992). В-третьих, недавно опубликованная книга содержит устные истории 19 студентов, участвовавших в протесте (Shirkhani 1998a).

[3] Хосейн Гаффари, интервью в: Shirkhani 1998a: 115; отчеты САВАК от 9 июня и 23 сентября 1975 г. (SAVAK va ruhaniyat 1992: 328, 126).

[4] Отчет САВАК от 9 июня 1975 г. (ibid.: 329).

[5] Хосейн Мусави-Табризи, интервью в: Shirkhani 1998a: 211.

[6] Mujtaba Qa’id-Amini, interviewed in ibid.: 125.

[7] Списки арестованных САВАК, без даты, там же: 256-66; отчеты САВАК от 9 июня и 23 сентября 1975 года (SAVAK va ruhaniyat 1992: 328, 126).

[8] Исчерпывающее исследование события, проведенное Ширхани, не выявило каких-либо смертельных случаев (Shirkhani 1998a: 19). Из четырех открытых писем, написанных религиозными лидерами Кума через неделю после инцидента с протестом против избиений и арестов, только в одном упоминалась возможность гибели людей (Asnad-i inqilab 1990–96, 1:392–93, 5:161–63; Dahnavi 1981: 254– 58; Guzarish-i kamil 1976: 20–22; Shirkhani 1998a: 225–29). Кроме того, в кратком отчете об инциденте 1979 года, составленном студентами семинарии Кума, которые стремились продемонстрировать отвратительность режима Пехлеви, не упоминается ни о каких смертельных исходах (Davani 1998, 6:466-69).

[9] Guzarish-i kamil 1976: 9; pronouncement of the Religious Circle of Qum, 31 May 1976 (Asnad-i inqilab 1990–96, 4:310).

[10] Guzarish-i kamil 1976: 19; также опубликовано в основных документальных сборниках исламского движения: Dahnavi 1981: 252; Davani 1998, 6:464; Khomeini 1982a: 232, 1991, 1:360.

[11] Мохаммад Шоджаи и Мохаммад-Хасан Зарифи-Йегане, интервью в: Shirkhani 1998b: 85, 226. Этот источник включает в себя устные истории 17 участников протестов 1978 года в Куме. О фотокопировании см. Багер Садр и Хосейн Мусави-Табризи, интервью в: Shirkhani 1998a: 71, 192; Эсмаил (респондент 65), опрошен автором в Стамбуле (Турция), 5 декабря 1989 г.

[12] Хосейн Мусави-Табризи, интервью в: Shirkhani 1998b: 172.

[13] Хосейн Мусави-Табризи, Мохаммад Момин и Хосейн Нури, интервью в: ibid.: 173, 186, 191.

[14] Студент семинарии Али (респондент 7), опрошен автором в Форт-Ли (штат Нью-Джерси) 14 февраля 1989 г.

[15] Джафар Салахи, опрошен в: Shirkhani 1998b: 115.

[16] Этот анонимный отчет, наиболее подробный отчет о событии того времени, был воспроизведен в: Asnad va tasaviri (1978, 1[3]: 26–32); Dar-barah-yi qiyam (1978, 1:39–58). См. также: интервью с Шоджаи в: Shirkhani 1998b: 86–91.

[17] Сейед Хасан Тахери Хоррамабади и Момин, опрошенные в: ibid.: 125, 186.

[18] В шестимесячном отчете о религиозной оппозиции, датированном 14 марта 1978 года, САВАК (SAVAK va ruhaniyat 1992: 207) сообщил об этом с несколько иной формулировкой, но с тем же смыслом: «Я огорчен и опечален содержанием газет. Я считаю, что в этом вопросе необходимо предпринять шаги, но боюсь, что, если здесь заговорят о подобном, они закроют это место, как семинарию Фейзийе».

[19] Мохаммад Мехди Акбарзаде и Хосейн Вафи, интервью в: Shirkhani 1998b: 38, 201-3.

[20] Последовательные, но четкие отчеты были даны Шоджаи, Салахи, Абдолькаримом Абедини и Вафи: ibid.: 88, 117, 143, 201–3.

[21] Аналогичное заявление, сообщенное Акбарзаде, Шоджаи и Абедини в: ibid.: 37, 86, 143.

[22] Вафи, опрошен в: ibid.: 200.

[23] Шоджаи, Реза Садеги, Абедини, Сейед Зия Мортазавиян, Хосейн Мусави-Табризи и Вафи, опрошенные в: Ibid.: 88, 110, 144, 152, 174, 204.

[24] Аятолла Шехабоддин Наджафи-Мараши, речь от 8 января 1978 года (Ibid: 242).

[25] Моини, руководитель САВАК в Куме, меморандумы от 8-10 января 1978 года (Inqilab-i islami 1997–99, 2:1–9).

[26] Моини, меморандум от 8 января 1978 года (Там же: 2).

[27] Моини, меморандум от 9 января 1978 года (Там же: 10); Хосейн Мусави-Табризи и Момин, интервью в: Shirkhani 1998b: 174–76, 186.

[28] Guzarish-i sharh 1978: 19; Моини, меморандумы от 9 января 1978 года (Inqilab-i islami 1997-99, 2:11, 14).

[29] Guzarish-i sharh 1978: 19-21; Shirkhani 1998b; меморандум САВАК от 10 января 1978 года (Inqilab-i islami 1997-99, 2:16).

[30] Меморандумы посольства США от 16 и 26 января 1978 года (Hooglund 1990: docs. 1282, 1291). Этот источник включает соответствующие документы правительства США, захваченные в посольстве США в Тегеране и опубликованные в 77 томах под названием «Аснад-и лана-и джасуси» (1980-1991).

[31] Меморандум САВАК от 10 января 1978 года (Inqilab-i islami 1997-99, 2:17); студенты семинарии Мохаммад-Али Даст-Афкан и Зарифиян-Йегане, опрошенные в: Shirkhani 1998b: 74, 226.

[32] Зарифиян-Йегане, интервью в: ibid.: 226.

[33] Сводная информация о религиозной оппозиции за шесть месяцев, 23 сентября 1975 года (SAVAK va ruhaniyat 1992: 128); отчеты САВАК за июнь 1975 года и допрос Абдолькарима Хашеми-Нежада, без даты (Yaran-i Imam 1998-2001, 5:616-38).

[34] Абедини, опрошенный в: Shirkhani 1998a: 96.

[35] Меморандумы посольства США от 16, 18 и 26 января 1978 года (Hooglund 1990: docs. 1282, 1284, 1291).

[36] Dar-barah-yi qiyam (1978, 1:137); also published in Davani 1998, 7:40; and Zamimah-yi Khabar- namah [Supplement to The newsletter {Tehran}], February–March 1978, 31.

[37] Сравнение во времени вызывает определенные сложности, например, в более поздний период времени люди могут оглядываться назад и рассматривать более ранний период (см., например, Ragin 1987: 38). В этом исследовании, однако, такие ретроспективные взгляды только подкрепляют аргумент: например, когда иранцы ссылались в 1978 году на опыт 1975 года, они делали это, чтобы подчеркнуть непрерывность политического контекста, добавляя дополнительные доказательства против причинно-следственной значимости политических изменений в промежуточный период.

[38] К авторам, приводящим этот аргумент — не обязательно исключающим другие объяснения, — относятся: Shahrough Akhavi (1983: 207), Shaul Bakhash (1990: 13), Michael Fischer (1980: 189) John Foran (1993: 375–78), Norriss Hetherington (1982: 364), Nikki Keddie (1983: 589–91), Michael Liu (1988: 179, 190); Robert Looney (1982: 260, 265),Mohsen Milani (1994: 97–100); Nasser Momayezi (1986: 76), Amin Saikal (1980: 187), Gary Sick (1985: 159), and Sepher Zabih (1979: 49). Некоторые из этих авторов ссылаются на концепцию «относительной депривации» из работ Джеймса Дэвиса и Теда Гурра: James Davies (1969) and Ted Gurr (1970).

[39] Данные Центрального банка Ирана и Международного валютного фонда приводятся в соответствии с иранским солнечным календарем, с 21 марта по 20 марта. В данных Penn World Table (1994) сообщается о годовом приросте с 1 января по 31 декабря.

[40] По мнению Алама (Alam 1991: 370), эта кампания планировалась более года.

[41] Меморандумы Центрального разведывательного управления США от 17 апреля и 14 мая 1975 года (Hooglund 1990: docs. 948, 957).

[42] Протесты в Куме в июне 1975 года произошли в середине отчетного цикла Пенна и в первом квартале года по иранскому календарю, используемому Центральным банком и МВФ, а протесты в Куме в январе 1978 года произошли через несколько дней после завершения 1977 года по западному календарю и третьего квартала иранского года.

[43] Данные МВФ за 1974-1977 гг. из Международной финансовой статистики: International Financial Statistics [Washington], April 1978, 182–83. Quarterly Economic Review: Iran data for 1973–74: 1st quarter 1975, 16; for 1975: 4th quarter 1976, 18; for 1976–77: 1st quarter 1978, 19; for 1977: 3d quarter 1979, 20.

[44] Было процитировано Шаулем Бахашем во время интервью с автором в Фэрфаксе (штат Вирджиния) 5 октября 1989 года.

[45] Респондент 31, опрошенный автором в Стамбуле 8 ноября 1989 года.

[46] О неэкономических корнях недовольства базари см. Denoeux (1993: 147); противоположную точку зрения см. в Parsa (1989: 101-3).

[47] Dar-barah-yi qiyam 1978, 1:136–39; Davani 1998, 7:38–41; Zamimah-yi Khabarnamah, 31 January 1978, 9–10, and February–March 1978, 28–32; and Hooglund 1990: docs. 1282, 1284, 1291.

[48] К авторам, приводящим этот аргумент, относятся: Ervand Abrahamian (1982: 500–1, 505), Jahangir Amuzegar (1991: 242–5), Said Arjomand (1988: 108–9), Ahmad Ashraf and Ali Banuazizi (1985: 19–20), Hossein Bashiriyeh (1984: 104–7), Richard Cottam (1979: 351), Michael Fischer (1980: 192), Robert Graham (1980: 210–11), Mehran Kamrava (1990: 31–32), Moshen Milani (1994: 106–12), Misagh Parsa (1989: 171, 206), Anthony Parsons (1984: 60, 144), and Gary Sick (1985: 24). Удивительно, но в литературе по Ирану мало внимания уделяется концепции «политических возможностей», популяризированной в работе Дуга Макадама (Doug McAdam 1982: 40-43). О связи объяснительной системы Алексиса де Токвиля с Иранской революцией см. Kurzman 1996.

[49] Меморандум посольства США от 10 июля 1975 года (Hooglund 1990: doc. 975); Mohammedi- Nejad 1977: 103-16.

[50] Другие религиозные лидеры воздержались от критики партии, заявив активистам, что она еще не сделала ничего плохого. См. Интервью с Хасаном Мусави-Табризи в: Shirkhani 1998a: 191.

[51] Заявление от 12 марта 1975 года (Davani 1998, 6:457; Khomeini 1991, 1:354).

[52] См. Hajj-Sayyid-Javadi 1977 г.; открытое письмо от июня 1977 г., подписанное тремя оппозиционерами (Graham 1980: 259-61); открытые письма писателей, юристов и судей в июле–сентябре 1977 г. (Index on Censorship [London], January–February 1978, 18–24).

[53] Абдолькарим Лахиджи, интервью с Марьям Шамлу в Париже, 4 и 26 января 1985 года (Программа устной истории Фонда иранских исследований, Бетесда, Мэриленд, стенограмма, 57).

[54] Шапур Бахтияр, интервью 3 июля 1977 года (Graham 1980: 241).

[55] Цитируется в меморандуме посольства США от 25 июля 1977 года (Hooglund 1990: doc. 1201).

[56] Речь от 1 ноября 1977 года (Shahidi digar 1977: 56-57), переведенная с помощью Ашрафа и Бануазизи: Ashraf and Banuazizi 1985: 27. См. также несколько иную версию в: Zamimahyi Khabar-namah, 8 January 1978, 23; перепечатано в: Khomeini 1982b: 39–40. В других источниках даются разные даты для этой речи: Bazargan 1984: 26 (цит. по: Milani 1994: 110); и Khomeini 1991, 1:255 (цит. по: Parsa 1989: 209). Однако 1 ноября 1977 года считается наиболее правдоподобной датой из-за упоминаний в речи о недавно полученных соболезнованиях в связи со смертью его старшего сына Мостафы.

[57] Другие революционеры позже отрицали какие-либо подобные ожидания, в том числе ходжат оль-эслам Мохаммад-Джавад Бахонар, у которого в феврале 1980 года в Иране брал интервью Кристос П. Иоаннидис (Christos P. Ioannides 1984: 33): «Ничего хорошего для нас из Америки прийти не могло. У нас никогда не было никаких надежд или ожиданий, что из Америки может прийти что-то позитивное».

[58] Одно письмо планировалось отправить в конце 1977 года в рамках подготовки к визиту генерального секретаря ООН в Иран, но оно не было отправлено. Хоррамабади, интервью в: Shirkhani 1998b: 122-23. Аятолла Садег Хальхали написал в Amnesty International в декабре 1978 года. Хамид Алгар сообщил автору, что Хальхали передал ему письмо в Париже и попросил перевести и переслать его.

[59] Меморандум посольства США от 12 декабря 1977 года (Hooglund 1990: doc. 1253); Bashiriyeh 1984: 112; Milani 1994: 111; Bazargan 1984: 26; Pakdaman 1986: 66; Khabar-namah [The newsletter {Tehran}], November–December 1977, 1–7.

[60] Организатор Ассоциации поэтов и писателей Голам-Хосейн Саади, интервью с Зиёй Седги в Париже, 5 апреля 1984 года (Сборник устной истории Ирана Гарвардского университета, стенограмма записи 2, 17-19). См. также описание, которое дается в анонимном письме из Ирана в публикации Объединенных коммунистов Ирана: Zamimah-yi Haqiqat [Supplement to Reality], January 1978, 1–2.

[61] Меморандум посольства США от 1 февраля 1978 года (Hooglund 1990: doc. 1296); и открытое письмо адвокатов Талегани от 23 августа 1977 года, опубликованное в: Khabar-namah, November–December 1977, 1, 3.

[62] Меморандумы посольства США от 26 января и 1 февраля 1978 года (Hooglund 1990: docs. 291, 1296); полугодовые сводки САВАК о религиозной оппозиции, 12 сентября 1977 года и 14 марта 1978 года (SAVAK va ruhaniyat 1992: 190, 256).

[63] Относительно немногие работы по Ирану определяют репрессии в ноябре 1977 года как важное событие, в том числе см.: Foran 1993: 378-79; Graham 1980: 212; Parsa 1989: 179.

[64] В открытой части встреч Картер вообще не упоминал о правах человека, если судить по резюме Белого дома от 16 ноября 1977 года, не внесенному в каталог Архива национальной безопасности (Вашингтон, округ Колумбия). В частной части встречи Картер предупредил шаха о «серьезных проблемах в вашей стране» (Carter 1989: 219). Затем Белый дом опубликовал заявление, в котором указывалось, что двое лидеров рассмотрели позитивные шаги, предпринимаемые Ираном в области прав человека (New York Times, 17 ноября 1977 года, 3).

[65] Студент, находившийся в зале (респондент 3), опрошенный автором в Беркли (штат Калифорния), 13 сентября 1989 года; Lafue-Veron 1978: 9–10; Iran: Vagues d’offensive 1978: 6–7; Zamimah-yi Khabar-namah, 1 December 1977, 12.

[66] Абольгасем Лебасчи, организатор мероприятия, беседовал с Хабибом Ладжеварди в Париже 28 февраля 1983 года (Harvard Oral History Collection, transcript of tape 2, 20–21); Lafue-Veron 1978: 17–18; Richards 1978; меморандум посольства США от 12 декабря 1977 года Hooglund 1990: doc. 1253); Zamimah-yi Khabar-namah, 1 December 1977, 9–11.

[67] Меморандумов посольства США от 1 февраля и 25 мая 1978 года (Hooglund 1990: docs. 1296, 1399); Safahati az tarikh 1984, [1]:58).

[68] См., например, Burke and Lubeck 1987: 647, 650; Green 1982: 82–83; Kazemi 1980a: 88; Liu 1988: 198; Moshiri 1985: 111–12; Parsa 1989: 22–23, 88; Salehi 1988: 139; Snow and Marshall 1984: 138.

[69] В меморандуме от 16 января 1978 года посольство США заявило о причастности ОМИН к недавнему нападению партизан (Hooglund 1990: doc. 1282).

[70] Алиреза Махфузи, интервью с Зиёй Седги в Париже, 7 апреля 1984 года (Harvard Oral History Collection, transcript of tape 1, 8, 16).

[71] U.S.Central Intelligence Agency, ‘‘Soviet Involvement in the Iranian Crisis,’’ 12 February 1979: 8–10, Declassified Documents Reference System 1986: doc. 2499.

[72] Сторонник Хомейни на Тегеранском базаре назвал заявление Национального фронта «смехотворной» и «никчемной» попыткой связать себя с уже имевшимися планами по организации забастовки (Dar-barah-yi qiyam 1978, 1:139).

[73] Лахиджи, Foundation for Iranian Studies Program of Oral History, transcript, 64; Абдолькарим Лахиджи, интервью с Зиёй Седги в Париже, 5 марта 1984 года (Harvard Oral History Collection, transcript of tape 5, 2–4).

[74] Khomeini 1981: 129, 149; Аятолла Мухаммад Хосейни Бехешти обсуждает свою деятельность за границей (Pishtazan-i shahadat 1981: 15); несколько работ аятоллы Мортазы Мотаххари (цит. по: Akhavi 1980: 123-24, 144); бывший студент университета и религиозный активист (Респондент 15), интервью с автором в Стамбуле, Турция, 31 октября 1989 года.

[75] Неполный перечень государственных репрессий против религиозной оппозиции в 1970-х годах см. Kurzman 1994: 67-74.

[76] О религиозном бэкграунде партизан и их разочаровании в клерикальных исламистах см. Abrahamian 1989: 149-52.

[77] Заявление от октября 1976 года (Khomeini 1982а: 249).

[78] Хадж Эбрахим Дардашти, интервью в Тегеране в 1978 году: Amir Taheri (1986: 182, 307).

[79] Насколько я знаю, Хомейни никогда не ссылался именно на китайский опыт.

[80] Количество участников оценивается на основе сообщений самой исламистской оппозиции в: Shahidi digar (1977).

[81] Аятолла Махмуд Садуги, письмо ходжат оль-эсламу Абольфазлю Мусави, 7 сентября 1978 года (Saduqi 1983: 87).

[82] Анонимный студент в Куме, декабрь 1977 года (Shahidi digar 1977: 256).

[83] Речь Хосейна Мусави-Табризи, 8 или 9 января 1978 года (Shirkhani 1998b: 268).

[84] Пакдаман (Pakdaman 1986: 63) цитирует резолюцию, в которой два пункта отличаются от приведенной здесь версии. Резолюция датирована 9 января 1978 года в: Abbasi 1980: 724; Abrahamian 1978: 6; and Fischer 1980: 194.

[85] Shahidi digar (1977: 252); Zamimah-yi Khabar-namah, November–December 1977, 35; меморандумы САВАК от начала декабря 1977 года (Inqilab-i islami 1997-99, 1:211-12).

[86] Хосейн Мусави-Табризи, интервью в: Shirkhani 1998b: 170.

[87] Садеги, интервью: Там же: 109.

[88] Речь от 22 января 1978 года (Davani 1998, 7:48; Khomeini 1982а: 299).

[89] Речь от 21 января 1978 года (Dar-barah-yi qiyam 1978, 1:23; Khomeini 1982а: 285). Хомейни (Khomeini 1991, 2:1-2 неправдоподобно датирует речь 9 января 1978 года, то есть тем же днем, когда произошли жертвы в Куме.

[90] Несколько авторов предполагают, что существует документ 1976 или 1977 года, в котором Хомейни давал своим последователям в Иране инструкции по поводу мобилизации против шаха (Badamchiyan 1995: 144; Moin 1999: 180–81; Taheri 1986: 171, 180-81). Однако мне не удалось найти такой документ.

[91] Этот аргумент основан на предположении, что если бы Хомейни и его последователи решили мобилизоваться в 1975 году, они получили бы такую же общественную поддержку, как и в начале 1978 года. Нет никакой возможности проверить этот противоречащий фактам сценарий, но я не знаю никаких свидетельств в пользу того, что исламисты были более популярны в январе 1978 года, чем в июне 1975 года.

Чарльз Курцман. Протесты 1975 и 1978 годов в Куме и начало Иранской революции

Актуальные темы