Левый взгляд на Исламскую революцию: трагедия иранских левых

Иранские левые сыграли важную роль в «разогреве» общественно-политической обстановки в шахском Иране 1960-1970-х годов, получив исторический шанс на реализацию своих идеалов в годы революционных потрясений, но не смогли им воспользоваться, проиграв исламскому движению, опиравшемуся на массовую народную поддержку и понятный народу язык религиозных символов и идей. В этой связи нам интересен левый взгляд на Исламскую революцию и рефлексия иранских левых авторов над своим историческим фиаско. В своем исследовании «Интеллектуальные дискурсы и политика модернизации: отрицание модерна в Иране» современный ирано-американский левый автор Али Мирсепасси исследует концепцию модерна, разоблачая европоцентрические предрассудки и враждебность к незападной культуре, которые характеризовали ее развитие. Автор утверждает, что Исламская революция была не простым столкновением между модерном и традицией, а попыткой включить модерн в ощущение подлинной исламской идентичности, культуры и исторического опыта.

Али Мирсепасси – профессор ближневосточных исследований и социологии в Нью-Йоркском университете.

---

Введение

История иранских левых в период подготовки к Революции 1979 года поучительна в нескольких важных аспектах. Изложение этой истории, конечно, сводится в конечном счете к объяснению трагического провала модернизма. Справедливости ради, однако, следует учесть, что иранские левые оказались в очень сложной и непростой ситуации, к которой они не были готовы. Исламский дискурс и главенствующая роль духовенства были объяснены как «надстроечные» проявления, спонтанные религиозные выражения и временные, поверхностные черты революционного процесса. Эта чрезмерная уверенность в теориях модерна и секуляризации (которую воспринял научный марксизм, как и ряд других модернистских идеологий) отражала и, возможно, превосходила даже догматическую и неумолимую привязанность самого государства Пехлеви к гегемонистским концепциям современности. Отказ левых от религиозной политики как от инструмента реализации их потенциала не только заставил их упустить из виду этот заметный и важный источник революционной силы, но и привел к поддержке многими левыми организациями и интеллектуалами исламской политики, основанной на той же самой недоступной восприятию причине. Мы можем сказать, что левые, в отличие от многих других иранских политических сил, стали жертвой общей неспособности модернистов рассматривать ислам как мощную и жесткую пружину власти, какой он и был. Как деструктивно и бесполезно оказалось в их случае цепляться за эти жесткие и предвзятые модернистские разграничения, когда события разворачивались перед их глазами по совершенно иным линиям; и концептуальная повязка на их глазах, которая избавляла их от необходимости сомневаться в себе, крепко держалась до последнего и горького момента расплаты. Именно в этом важном контексте история иранских левых четко вписывается в общий доминирующий нарратив современности, который мы описали в этой книге.

С другой стороны, внимательный взгляд на историю иранских левых показывает, что революция была далеко не исключительно исламским явлением. Другие силы, прежде всего светские левые и либеральные националисты, предлагали идеи, которые подпитывали революцию, а также подпитывали самих исламских радикалов. Значительная и показательная часть общества присоединилась к революции и участвовала в ней со светской/левой точки зрения. Основополагающая роль левых, как мы покажем в этой главе, не была случайной: традиция левого активизма глубоко укоренилась в современной иранской политической истории.

Что интереснее всего и, пожалуй, противоречит расхожим представлениям об исламском радикализме, так это то, что исламисты оказались гораздо более прагматичными с точки зрения политического мышления, чем сами левые. Именно исламисты беззастенчиво присваивали себе большую часть левого дискурса в своих собственных целях, в то время как сами левые упорно цеплялись за свои абстрактные модернистские границы в ущерб практической политике. По иронии судьбы, именно так называемые «фундаменталисты» больше всего стремились соединить и смешать расходящиеся в разные стороны идеологические потоки одной лишь силой своего политического воображения, в то время как левые оставались слепо и решительно привязанными к принятым ими «научным» категориям социального анализа. Более того, последствия этого массового перехвата интеллектуальной инициативы оставались незамеченными большинством мыслителей левых, приведя к хорошо известным и катастрофическим последствиям. Политическое разоружение иранских левых было заранее предопределено их интеллектуальным разоружением усилиями исламских радикалов, и этот критический удар произошел, оставшись почти полностью без их внимания или сколько-либо серьезного рассмотрения.

Тем не менее, сами недостатки левых – особенно их наивный, редукционистский и догматический стиль политической мысли – показывают, что условия, исключающие неудачу левых в данном случае, вряд ли предполагают неуместность или неизбежный провал левых или секуляристских проектов для Ирана. Тот факт, что идеи классового неравенства и секуляризма получили столь широкое распространение в критические моменты современной иранской истории, еще больше показывает, что неудача левых в иранской революции проистекала из их собственных произвольных и в конечном счете самоубийственных ограничений, а не из какой-либо враждебности к этим идеям, присущей иранской почве. Принимая во внимание весьма значительную роль левых, радикальных и светских идей в современной иранской истории, было бы совершенно ошибочно предполагать, что такие влияния де-факто являются мертворожденными или не имеют отношения к политическому и социальному развитию страны.

 

Краткая история социалистических движений в Иране

Стоит отметить, что социалистическое движение в Иране является одним из старейших не только на Ближнем Востоке, но и во всей Азии. Максим Родинсон указывает, что в начале ХХ века на Ближнем Востоке возникло рабочее профсоюзное движение и различные социал-демократические организации, контактировавшие со Вторым интернационалом. Среди них были иранские рабочие, работавшие на Российском Кавказе, в частности в Баку. Либеральная мысль возникла в предыдущем столетии, и немногочисленная иранская интеллигенция активно участвовала в Конституционной революции 1906-1911 годов в Иране, в Реште, Мешхеде, Тебризе и Тегеране. Конституционная революция позволила социалистическим профсоюзам и политическим организациям развиваться дальше и прочно укорениться в самом Иране. Иранские социалисты приняли участие в большевистской революции в России и были сильно вдохновлены ею. Аветис Микаилян из Персии, более известный как Солтанзаде, был одним из видных марксистов Азии, наряду с индийским М. Н. Роем, и стал делегатом Коминтерна. Иранская коммунистическая партия принимала участие в националистических движениях и борьбе за автономию в 1920-х годах, и один из ее ведущих деятелей, Хайдар Амугли-хан, был основателем недолговечной (1921) Гилянской Советской Республики.

Рабочее движение в Иране развивалось в тандеме с социалистическими и коммунистическими партиями, как это было во многих других странах. Первые профсоюзы – печатников и телеграфистов – были созданы в 1906 году в Тегеране и Тебризе, а к 1944 году в Иране существовала одна из крупнейших в Азии трудовых конфедераций, связанная с коммунистической партией Туде. Формирование иранских левых растянулось на несколько десятилетий и оставило неизгладимый след в политической культуре. Некоторые слова и понятия, считавшиеся левыми или социалистическими по происхождению, стали частью лексикона представителей народа и интеллектуальных кругов. Эволюция левых ни в коем случае не была гладкой или непрерывной: за эти годы социалистическое движение потерпело серьезные неудачи и потеряло многих своих деятелей и ведущих интеллектуалов в тюрьмах и в результате расстрелов. Тем не менее, на протяжении всего столетия и вплоть до последней революции им удавалось быть последовательной социально-политической силой, которая также представляла культурную альтернативу как традиционализму исламских сил, так и «псевдомодернизму» монархистов.

Чтобы суммировать траекторию роста и деятельности левых вплоть до последней революции, мы выделили четыре отдельных этапа (см. Таблица 1). Первым был период 1906-1937 годов, когда происходили его зарождение и рост как воинствующего революционного коммунистического движения, обладавшего сильными связями с формирующимся рабочим классом и акцентом на профсоюзы. Этот период закончился с приходом к власти самодержца Реза-шаха (правил в 1926-41 гг.), который положил конец леворадикальной деятельности путем принятия законов и применения вооруженной силы. Второй период пришелся на 1941-1953 годы, междуцарствие между двумя диктатурами, когда активисты 1920-х годов вновь вышли из тюрем, вернулись ссылки и подпольного существования, чтобы сформировать партию Туде («Массы»). Имея тесные связи с Советским Союзом, партия стала крупным политическим актором, обладавшим формальными связями с иранской конфедерацией труда, одной из крупнейших в Азии. Другой крупной силой в этот период был Национальный фронт, группа либеральных и националистических партий, выступавших за конституционное правление и сильный парламент. Этот период закончился спонсируемым ЦРУ государственным переворотом против премьер-министра Мохаммада Мосаддыка (август 1953 года) и возобновлением самодержавия. Третий период, 1954-1970 годы, начался в пост-коминтерновском контексте без наличия коммунистического центра: на международном уровне царили холодная война и американская гегемония, шах был тесно связан с глобальными и региональными экономическими и военными интересами США. В региональном плане этот период характеризовался подъемом антисионистских и антиимпериалистических движений. Внутри страны партия Туде и профсоюзы были подавлены и запрещены: был инициирован проект капиталистического развития, который был осуществлен вторым правителем из династии Пехлеви, Мохаммад-Реза-шахом, совместно с западным капиталом, прежде всего американским. В этот период локус подпольной левой активности переместился с заводов в университеты. В начале 1960-х годов произошел краткий всплеск диссидентской активности, главным образом со стороны Национального фронта. В том, что Абрахамян назвал генеральной репетицией революции 1978-1979 годов, в протестах 1963 года против самодержавия шаха и растущих связей с США, участвовали студенты, учителя, торговцы базара, партия Туде и один из ведущих священнослужителей, который впоследствии был изгнан – аятолла Рухолла Хомейни.

Таблица 1. Иранские светские радикальные организации
Период	Политические партии	Деятельность
1906-1937	Социал-демократическая партия (позже Адалят и (коммунистические партии)	Профсоюзные организации, женские ассоциации, Гилянская Советская Республика
	Группа Арани	Издание «Донья»
1941-1953	Партия Туде	Профсоюзная организация, парламентская и политическая деятельность
	Ферге-йе Демократ	Азербайджанская Автономная Республика (1945-1946)
	Курдская демократическая партия	Мехабадская республика
	Ниру-йе Севом	Интеллектуальная и политическая деятельность
1954-1970	Партия Туде	В изгнании; студенческая организация в Европе
	Национальный Фронт (Второй), Ниру-йе Севом	Краткое возрождение в 1960-1963 гг., после этого активно участвовали в студенческом движении в Европе и США
1970-1978	Новое коммунистическое движение	Городская партизанская активность и подпольная деятельность
	Фидаины иранского народа
	Революционная организация Пейкар
	Палестинская группа
	Туфан
	Партия Туде	Антирежимная деятельность
	Конфедерация иранских студентов (США, Европа)	Повышение международной осведомленности; антирежимная деятельность
	Моджахеды иранского народа	Городская партизанская активность

 

На четвертом этапе, в 1970-1978 гг., возник новый тип левых: политические военизированные организации, поддерживавшие вооруженную борьбу против режима Пехлеви как региональной опоры американского империализма. В Иране, как и везде, в этот период была полностью сформулирована антиимпериалистическая парадигма, предполагавшая военную стратегию революции и расплывчатую социально-экономическую программу. В эти годы партизанскую деятельность в основном осуществляли Организация партизан-фидаинв иранского народа (ОПФИН, или Фидаины) и Организация моджахедов иранского народа (ОМИН или Моджахеды), наряду с рядом более мелких партизанских групп. Эти группы называли «воинствующими левыми» или «новым коммунистическим движением».

Рассуждая о противоречиях между «фундаментализмом» и светской критикой в арабском мире, Шараби отмечает «двойной недостаток» последней: «Она пользуется ограниченной властью на политической арене (отсутствие политической организации), и поскольку государственная цензура разрушает, ограничивает и устраняет ее эффективность, она также оказывается в оппозиции к массовому (религиозному) общественному мнению». Он отмечает, что новые радикальные критики подвергаются рутинным атакам, травле и притеснению большинством арабских режимов, тогда как представители фундаментализма могут не только свободно и публично провозглашать свои доктрины, но часто получают существенную помощь со стороны государственного институционального механизма и средств массовой информации. Так было и в Иране.

Важно отметить, что на протяжении 1960-х и 1970-х годов, в то время как левые и либерально-социал-демократические силы и их институты преследовались и запрещались государством Пехлеви, религиозный истеблишмент значительно расширился, а его институты распространялись по стране. Сети мечетей, семинарий и лекционных залов, издание религиозных журналов и книг, доступ к печатным и электронным средствам массовой информации, а также постоянный поток мулл (духовенства), выпускавшихся духовными школами Кума и другими заведениями, обеспечили лидерам политического ислама важную социальную базу, организацию, и ресурсы. Политическая война шаха против левых и либералов привела к ослаблению светского политического дискурса, левых организационных ресурсов и демократических институтов. Доминирующим языком протеста и оппозиции против государства Пехлеви была религия, хотя присутствовали и элементы других дискурсов (тьермондизма, марксизма, популизма). Когда армия и монархия рухнули в феврале 1979 года, клерикалы оказались в гораздо более выгодном положении, чем любая другая политическая сила, сумев взять власть в свои руки и завоевать народную лояльность.

 

Революция и левые

В Иране революция была «сделана» – но, заметим, не какой-либо из современных революционных партий на иранской сцене: ни исламскими партизанами, ни марксистскими партизанами, ни коммунистической партией («Туде»), ни светско-либеральным Национальным фронтом.

При описании опыта левых во время и после революции 1979 года можно выделить четыре этапа. Первой была сама революционная конъюнктура 1978-1979 годов, которая катапультировала левых в политику как массовую силу, к чему они были в значительной степени не готовы. Второй важный период – 1980-1981 годы, когда обострилась борьба между левыми, либералами и исламистами. Третья фаза началась в июне 1981 года, когда левые организации ушли в подполье и проиграли битву с исламистами. Четвертая фаза, которая длится до сих пор – это возобновление политики изгнания и изменение политического мышления и практики.

Когда разразилась революция, все обстоятельства серьезным образом развернулись против левых. Двадцать пять лет систематического подавления социалистических и либеральных сил и отсутствие каких-либо демократических институтов оставили политический и институциональный вакуум, который быстро занял религиозный истеблишмент. Консолидация исламистского правления, однако, ни в коем случае не была предопределена; скорее, она последовала за затяжным политическим конфликтом и идеологической борьбой между исламистами, социалистами и либералами. Отсутствие понимания природы политического ислама со стороны левых, разобщенность в их рядах и нежелание создавать либерально-левый альянс подрывали светский проект и способствовали господству исламистов.

Может показаться неожиданным, что Иранская революция произошла в отсутствие каких-либо политических партий, открыто действовавших в стране. Партии, организации и группы, о которых писали во время революции – Национальный фронт, Движение за свободу, Партия Исламской Республики (ПИР), партия Туде – существовали лишь номинально. (ПИР была образована сразу после революции, но имела явные преимущества, о которых пойдет речь в следующем разделе). Годы подпольного существования и изгнания оставили партию Туде, Национальный фронт, партизан-фидаинов, моджахедов и других без социальной базы, ресурсов, массового членства и других политических средств, необходимых для реальной и жизнеспособной политической организации. Особенно это касается новых революционных организаций, образовавшихся в 1970-е годы. Наши интервью с бывшими и нынешними активистами и лидерами «Пейкар», фидаинов, партии Туде и небольших маоистских групп показывают, что накануне революции, в 1977 году, большинство их сотрудников находились в тюрьме. Некоторые из них жили и работали за пределами Ирана, а остальные члены были малочисленными и очень неорганизованными. Бывший лидер «Пейкар» рассказал нам, что в конце 1977 года в его организации было около 50 членов; лидер фидаинов насчитал около 25 членов. Несмотря на долгую историю политической деятельности партии Туде и тот факт, что она воздерживалась от вооруженной борьбы (и поэтому потеряла меньше кадров), она смогла организовать только две или три ячейки. Если сравнивать с многочисленностью членов партии Туде в начале 1950-х годов, накануне революции она была довольно маленькой группой. Действительно, студенческое движение за рубежом, организованное в Конфедерацию иранских студентов, было на самом деле больше по количеству членов, чем любая из внутренних партий. По мере усугубления революционной ситуации в 1978 году существовавшие тогда левые организации начали расходиться между собой во мнениях относительно правильного подхода, метода и действий. Серьезные споры вокруг теоретических и политических вопросов внутри организации фидаинов привели к тому, что некоторые ее члены покинули группу и присоединились к партии Туде.

 

Революционная конъюнктура

Революционная конъюнктура изменила положение левых и дала им простор для маневра. Имея базу среди студентов университетов и бывших политзаключенных, левые обрели авторитет в результате участия в вооруженной борьбе против шаха. Действительно, морально-психологическое воздействие городского партизанского движения было важным фактором в привлечении большого числа радикально настроенной молодежи и интеллигенции к фидаинам. Таким образом, в процессе революции левые превратились в массовую силу и в 1979 году стали представлять собой серьезный вызов исламистам. Их социальная база состояла главным образом из студентов университетов и старших классов, но также включала учителей, инженеров и некоторых квалифицированных рабочих. Кроме того, левые были активны среди этнических и религиозных меньшинств, особенно курдов и туркмен. Их сторонники в студенческой среде были организованы в различные студенческие группы (Пишгам, Данешджуян-е Мобарез, Демократ и т. д.), учителя и инженеры также становились их членами или активными сторонниками, организовывались рабочие советы, левые организации способствовали борьбе за этнические права и региональную автономию. В таблице 2 перечислены основные светские левые организации и их характеристики.

Таблица 2. Характеристика основных светских левых организаций, 1979-1983
Организация	Ориентация	Формирование/Продолжительность
Организация партизанов-фидаинов иранского народа (ОПФИН)	Независимые, неприсоединившиеся, коммунисты	Образована в 1970 году; раскололась в 1980 году на два крыла –  меньшинство и большинство
Пейкар	Маоисты	Образована в 1974 году из моджахедов; расформирована в 1983 году
Партия Туде Ирана	Просоветские коммунисты	Образована в 1941 году; руководство арестовано в начале 1983 года; раскололась в 1985 году, объявила Народно-демократическую партию Ирана
Комале	Бывшие маоисты, неприсоединившиеся	Образована в 1978 году как левая альтернатива КДПИ; продолжает действовать в Курдистане
Демократическая партия Иранского Курдистана (ДПИК)	Социал-демократы/ националисты/федералисты	Образована в 1945 году; раскололась в 1988 году, создала «Революционную ДПИК»
Фидаины-партизаны (группа Ашрафа Дехгани)	Сторонники вооруженной борьбы	Образована в 1978 году из ОПФИН; претерпела несколько расколов
Рах-э Каргяр	Независимые коммунисты	Образована в 1978 году; все еще активна
Ранджбаран	Маоисты	Образована в 1979 году; распущена в 1985 году
Эттехад-е Мобарезан	Маоисты	Образована в 1979 году; распущена в 1981 году
Союз коммунистов	Маоисты	Образована в 1976 году; распущена в 1982 году
Хезб-е каргяран-е сосиалист	Четвертый интернационал, троцкисты	Образована в 1979 году; распущена в 1982 году

Важно подчеркнуть конъюнктурный характер поддержки левых, что было в значительной мере связано с революционным энтузиазмом, политическим пространством, созданным революцией после распада старого режима, отсутствием новой центральной власти и уважением к партизанским организациям, которое выросло, когда в начале 1979 года палачи САВАК рассказывали на суде о своем ужасном обращении с заключенными-коммунистами. Расширявшаяся база поддержки левых не была результатом многолетней политической организации и мобилизации – это была роскошь, которой они никогда себе не позволяли.

Следует также напомнить, что левые имели дело с очень сложной политической и идеологической ситуацией. Политический ислам был чем-то не очень понятным: у левых не было ничего, что могло бы теоретически или эмпирически помочь им лучше справиться с этим новым явлением. Конечно, иранские левые были не единственными, кто был сбит с толку ситуацией и не мог ответить на вызов политического ислама. Как в Иране, так и на международном уровне многие либеральные, прогрессивные и радикальные группы и отдельные лица не признавали опасности политического ислама, который под руководством аятоллы Рухоллы Хомейни захватил государственную власть в 1979 году. Возникновение ислама как массового движения не могло быть объяснено классовым анализом или другими модернистскими социологическими категориями.

 

Расширение и борьба

1979 год был годом экспансии иранских левых. Революция создала возможность для их более активного участия в политической жизни, включая участие в избирательной политике. Левые кандидаты баллотировались в Ассамблею экспертов и парламент (см. таблицу 3). Однако серьезным недостатком деятельности левых было отсутствие долгосрочной перспективы и программы. Вместо того чтобы создавать движение, иранские социалисты постоянно реагировали на действия режима. Например, любые меры, принятые режимом, которые казались прогрессивными, такие как национализация банков и конфронтация с Соединенными Штатами, вызывали внутри социалистических организаций дискуссию по поводу природы режима и его будущего курса развития. Таким образом, тотальность политического ислама была проигнорирована, и возможность всестороннего анализа режима от них ускользнула.

 

Таблица 3. Левые кандидаты, избранные в Тегеранскую Ассамблею экспертов
Кандидат	Голоса	Принадлежность к группе
Р. Данешгари	115 334	Фидаин
М. Мадани	100 894	Фидаин
Х. Раиси	90 641	Фидаин
М. Хаджгази	56 085	Фидаин
М. Аладпуш	49 979	Пейкар
Э. Табари	47 225	Туде
Н. Киянури	32 627	Туде
М. Амуи	25 792	Туде
М. Фарманфармайян	25 435	Туде
Б. Захраи	16 446	Хезб-е Каргяран-е Сосиалист

Источник: Эттелаат, 12 августа 1979 года

 

Теоретический дискурс, принятый большинством иранских левых организаций и интеллектуалов, не позволял им увидеть реалии политического ислама и ход событий в Иране. Социализм приравнивался к национализации экономики и антиимпериализму. Организация фидаинов опубликовала свою программу через год после революции, в феврале 1980 года. Главной заботой программы была ликвидация зависимого капитализма и империализма, национализация промышленности и внешней торговли. Таким образом, программа национализации, осуществлявшаяся исламским режимом, и его антиамериканская риторика и политика смутили иранских левых – как и многие левых в международном масштабе. Когда «ислам» обсуждался всерьез, это делалось в рамках экономистского и редукционистского дискурса, который рассматривал религию, культуру и идеологию как нечто надстроечное и, следовательно, производное. Например, анализируя результаты выборов в Ассамблею экспертов, фидаины предположили, что народная поддержка Хомейни была символической и эмоциональной и не представляла никаких классовых интересов.

Не уделив в своем анализе внимания непреодолимой природе политического ислама и будучи неспособными признать политический ислам как классовый проект, левые также оказались невнимательными к теократическому, антисекулярному и антидемократическому характеру режима. В газете «Кар» утверждалось, что исламские фанатики не имеют значения, и у них нет будущего, а центральное место в борьбе должны занимать либералы. Поскольку борьба с империализмом и зависимым капитализмом считалась первостепенной, социалистические организации дали отпор демократическим интересам, в том числе «буржуазному феминизму». В то время как социалисты на словах отстаивали права женщин, свободу печати и политические свободы, крупнейшие левые организации после короткого периода сотрудничества прекратили связи с Национальным демократическим фронтом, который сделал демократические права своим приоритетом. Левый дискурс был крайне популистским в своем обращении к «трудящимся массам» и крестьянам. Ни одна из социалистических групп не имела конкретных отсылок к проблемам и потребностям женщин или молодежи; все они были невнимательны к вопросам образования, отдыха, личных свобод и прав. В результате левые лишили себя прочной основы в среде современных социальных слоев, той основы, которая была бы необходима для реализации целей любой социалистической программы. Оказавшись неспособными сформулировать альтернативную демократическо-социалистическую программу, левые упустили шанс представить себя в качестве серьезного политического и идеологического соперника.

Еще одной упущенной возможностью было создание единого левого фронта. Даже после того, как антидемократический и антикоммунистический характер исламистского режима стал очевиден для всех, левые оставались раздробленными и сектантски замкнутыми, оказавшись неспособными объединиться, чтобы противостоять движениям исламистов. Если оглянуться назад, поразительно, что многие левые группы и организации игнорировали очевидный факт трансформации постреволюционного иранского общества в исламско-тоталитарное государство и не предпринимали никаких усилий по формированию широкого светско-радикального фронта для противостояния этой тенденции. Вполне возможно, что левых и либералов альянс изменил бы баланс сил. Но такая перспектива даже не рассматривалась. В некоторых случаях их сотрудничеству препятствовали оппортунизм и организационный фетишизм: особенно это касалось партии моджахедов и партии Туде, у которых были грандиозные планы. В других случаях догматическое упорство в вопросах идеологической и политической чистоты не только препятствовало межпартийным альянсам, но и в конечном итоге раскололо некоторые ключевые организации (такие как ОФИН, распавшаяся в 1980 и 1981 годах), почти приведя к их забвению. Тем временем ПИР, партия исламистов, расширяла сферу своего влияния и ослабляла контроль либералов внутри правительства и бюрократии. Не имея перспективы на будущее и заняв наивную и примитивную антиимпериалистическую позицию, левые обнаружили, что захват американского посольства студентами-сторонниками Хомейни в ноябре 1979 года представляет собой серьезный политический и теоретический вызов. После этого события разногласия внутри организации фидаинов относительно характера режима усилились, и организация официально раскололась в начале 1980 года. Фидаинское большинство приняло позицию партии Туде, считавшей, что режим является «антиимпериалистическим» и заслуживает поддержки левых.

В общем, этот критический период был отмечен расширением левых организаций и их ожесточенными внутренними спорами о природе нового режима; эффективностью исламского популизма в плане мобилизации народной поддержки и оспаривании мудрости коммунистических групп; ошибками и упущенными возможностями в области прав женщин и демократии; путаницей на выборах; и отсутствием единого фронта. Руководствуясь антиимпериалистической парадигмой, левые организации часто скатывались к популистской риторике, которая повторяла многие темы исламистов. Они, казалось, не могли предложить четкую, самостоятельную и альтернативную социалистическую повестку дня. Более того, в этот период усилились репрессии режима против левых; ожесточенные бои велись в Курдистане (август 1979 года) и Туркменсахре (январь 1980 года). Абольхасан Банисадр был избран президентом, но присоединился к «исламской культурной революции», которую возглавил его соперник аятолла Бехешти, глава ПИР, чтобы пресечь коммунистическое влияние в университетах (апрель 1980 года). В сентябре 1980 года иракцы вторглись в Иран, заставив левых столкнуться с новым вызовом и сформулировать «курс» на войну.

Захват американского посольства, раскол внутри фидаинов, вторжение Ирака в Иран и растущий раскол между Банисадром и ПИР – все это представляло собой новый и, по-видимому, непреодолимый вызов левым. Каждый раз, когда одна проблема решалась или, по крайней мере, ставилась на обсуждение, появлялась новая проблема, которая занимала левые организации. Как и в «Красной королеве» Льюиса Кэрролла, им приходилось бежать изо всех сил, чтобы не отстать, и все же события постоянно настигали их. В этот период исламисты получили значительные политические рычаги влияния:  программа исламизации в юридической и культурной сферах продолжала осуществляться быстрыми темпами, не встречая серьезных возражений со стороны либералов и левых.

Это был период значительных внутренних конфликтов и политической неразберихи для левых. Организация моджахедов заняла центральное место в оппозиции, в то время как светские организации стали второстепенными и маргинальными. Фидаинское большинство и партия Туде стремились стать «легальными марксистами»: их беспокоило только то, что ПИР и аятолла Хомейни отвергли их предложение о создании антиимпериалистического народного фронта.

С другой стороны, воинствующие левые (Фидаины-меньшинство, Пейкар, курдская организация Комале, Ашраф Дехгани, Организация коммунистического единства) в этот период приняли жесткую и непримиримую политику. Делались попытки присоединиться к моджахедам в рамках направленного против режима фронта, но светские левые не могли смириться с односторонним характером и командным тоном моджахедов. Моджахеды прекратили свою подпольную поддержку оказавшегося в изоляции Банисадра и устроили большие уличные демонстрации в его поддержку весной 1981 года. По мере того, как обострялось политическое противостояние между исламистами и их бывшими либеральными соратниками, меджлис, возглавляемый ПИР, проголосовал за импичмент и судебное преследование Банисадра. Когда моджахеды вышли на улицы в знак протеста, они подверглись жестоким нападкам. В результате стремительной серии событий Банисадр и лидер моджахедов Масуд Раджави сформировали Национальный совет сопротивления и бежали в Париж. Взрыв в штаб-квартире ПИР, в результате которого погибли почти сто высших руководителей партии, был встречен властями арестами и казнями. Порочный круг жестокости режима и ответных убийств со стороны моджахедов погрузил страну в ситуацию, близкую к гражданской войне и тотальным репрессиям, поскольку исламисты пытались восстановить порядок и свою власть.

Партия Туде и Фиданское большинство встали на сторону режима, критикуя «ультралевых». Сначала светские левые организации оставались в стороне, недовольные таким поворотом событий и собственным бессилием. В конце концов, они неохотно, но все же решили вступить в бой и впоследствии понесли огромные потери. Когда в конце 1982 года небольшая гражданская война наконец закончилась, режим ее выиграл. В 1983 году исламисты обратили свое внимание на партию Туде и фидаинское большинство, после чего последовала новая волна арестов, казней и репрессий. По иронии судьбы, партия, которая так долго придерживалась линии Хомейни (партия Туде), понесла еще большие потери, чем другие организации, главным образом потому, что она наивно обнародовала имена и адреса своих сотрудников, которых, следовательно, было легче поймать. После репрессий те активисты Туде, которые не были арестованы, бежали в Афганистан и в Европу, где они возобновили свою деятельность уже в изгнании.

 

Социальная база и состав левых

В книге об арабском обществе Шараби утверждает, что исламизм представляет собой «массовое низовое движение, в то время как секуляризм все еще состоит из внутренне разнообразного, в основном авангардного движения критических интеллектуалов, писателей, профессионалов, ученых и студентов». В этом разделе мы рассмотрим классовый состав и социальные основы левых в послереволюционном Иране. Мы намерены показать, что левые организации, идеологии и дискурсы соответствуют определенным социальным и культурным группам населения. Наше первое наблюдение состоит в том, что социально-экономической базой и опорой иранских левых в Иране и за рубежом были в основном студенты и современный средний класс, а также мужчины и женщины, представители религиозных меньшинств и всех этнических групп. Но чтобы сделать этот беглый анализ более объективным и придать ему эмпирическое содержание, мы проанализировали социальное происхождение примерно 900 членов социалистических групп, которые были убиты тем или иным способом (то есть под пытками, в тюрьме, посредством казни или в уличных боях) в период 1981-1983 годов, а в случае партии Туде – в период после 1983 года.

Данные показывают, что в случае новых революционных организаций члены были в основном урбанизированными, образованными и молодыми. В случае с партией Туде ее члены, как правило, были в значительной степени представлены пожилыми людьми. Иранцы, вовлеченные в левые организации, в основном принадлежали к нерелигиозному, высокообразованному, современному и городскому среднему классу (см. таблицу 4). Несмотря на популистские наклонности левых и желание привлечь «хальк» («народные массы»), наши данные показывают, что левые организации в основном состояли из городских, высокообразованных и профессиональных иранцев. Базары, традиционная городская мелкая буржуазия, сельские элементы и городская беднота не встречались в рядах левых в сколько-нибудь значительном количестве. Последние, по сути, с большей вероятностью были вовлечены в деятельность различных исламистских группировок. Было некоторое, хотя и не значительное, присутствие представителей рабочего класса. Наш политический вывод из эмпирических данных, подкрепленный данными таблиц, состоит в том, что левые организации могли и должны были занять более явно светскую и модернистскую культурную и политическую позицию, не отходя от своих социальных основ.

Прежде чем продолжить, необходимо упомянуть об источниках. Следующие данные составлены из списка из 10 231 имени лиц, которые были так или иначе убиты исламским режимом. Список содержится в июньском номере «Моджахеда», журнала ОМИН, за 1984 год. В наши таблицы не включены потери моджахедов, которые были самыми высокими (9 368). Вместо этого мы сосредоточимся на светских левых группах. Поскольку данные отражают период 1981-1983 годов, партия Туде и фиданское большинство не представлены, так как в то время они были легальными партиями и поддерживали режим. Однако отдельная таблица (таблица 5) отображает данные о жертвах репрессий режима в партии Туде. По двум троцкистским группам данных нет. В контексте развивающихся стран инженерные специальности – это элитарное занятие, играющее стратегическую роль в модернизации и рациональном переустройстве мира. Поэтому инженеры, как правило, политически активны (в отличие от инженеров в развитых индустриальных странах, которые склонны быть консервативными или спокойными). В Иране в течение многих лет наиболее радикальными академическими институтами были Технический колледж Тегеранского университета и другие инженерные университеты.

Таблица 4. Краткая характеристика иранских коммунистов (пол, возраст, занятость)

Примечания: Расшифровка заголовков: M — мужской; F — женский; NA — неизвестно; A – указанный возраст; AA – средний возраст; C –  колледж; HS – средняя школа; S – студент; T – учитель; E –  инженер; W – рабочий; P – крестьянин; MD – врач; M – военный; O – другое.

Источник: Эти данные были составлены на основе списка из 10 231 человека, которые были так или иначе убиты иранским государством. Наибольшее число погибших принадлежит к Организации моджахедов, но они исключены из этой таблицы. Таблица основана на характеристиках 863 членов светских левых организаций, в основном самопровозглашенных коммунистических групп, за исключением партии Туде.

Список был опубликован в специальном выпуске «Моджахеда», журнала организации моджахедов, в июне 1984 года. Эти данные относятся к периоду 1981-1982 годов, причем некоторые случаи смертей имели место в 1983 году.

Из 863 погибших коммунистов занятие 566 человек установить не удалось. Весьма вероятно, что многие из этих людей были профессиональными революционерами и поэтому не имели постоянной работы. Действительно, мы знакомы со многими именами, опознаем многих из них как ведущих членов и знаем, что они ранее были студентами университетов. Следовательно, число студентов в таблицах на самом деле является заниженным.

В таблице 4 приводится краткая характеристика иранских коммунистов. Перечисляются двенадцать основных левых организаций (опять же, за исключением партии Туде и фиданского большинства, которые в то время не были объектами репрессий режима), а их погибшие члены описываются по полу, возрасту, образованию и роду занятий. Организация с наибольшим числом погибших – это фидаинское меньшинство, но Пейкар, Комале и партизаны-фидаины (группа Ашрафа Дехгани) также потеряли многих членов. Подавляющее большинство их погибших – мужчины; средний возраст – 25 лет; почти все имеют по крайней мере среднее образование; почти половина из них – студенты или выпускники колледжей; инженерные специальности – самая распространенная профессия тех коммунистов, о которых имеется профессиональная информация.

Таблица 5. Погибшие члены партии Туде, 1983-1984
Члены	Всего
Мужчины	30
Женщины	0
Средний возраст	40 лет
Без данных	21
Средняя школа (а)	4
Колледж (б)	17
Студенты	2
Учителя	4
Рабочие	6
Военные	6
Пасдары	2
Государственные служащие	2
Инженеры	1
Всего	30

Примечания:

а) Включает в себя людей с несколькими годами образования, старшеклассников и выпускников средней школы.

б) Включает студентов и выпускников колледжей.

 

В таблице 4 приводится более подробная информация о занятиях погибших левых. Она показывает, что более половины из них были студентами (177 из 307). Также представлены профессионалы (учителя, врачи, инженеры и т. д., то есть современный средний класс), в то время как традиционные профессии и классовые характеристики (такие как крестьяне, торговцы базара и т. д.) незначительны. Рабочие представлены, но в незначительном количестве. Например, из общего числа 307 умерших левых определенных профессий только 39 были рабочими, наибольшее число которых были связаны с «Пейкар».

Из 835 погибших 768 (92%) были мужчинами, а 67 (8%) – женщинами. Это наводит на мысль о неравномерных моделях гендерного распределения. Это не обязательно означает недостаточную представленность женщин среди рядовых членов. Однако это указывает на то, что руководящие посты занимали мужчины. В этой связи мы можем выдвинуть предположение, что нечувствительность левых к правам женщин была отчасти связана с доминированием мужчин в руководстве и тем фактом, что в соответствующих организациях женские кадры были менее влиятельны, чем мужчины.

Почти все погибшие коммунисты имели высшее образование. Чуть меньше половины (49,58%) от общего числа были студентами или выпускниками колледжей, а остальные 50,42% — старшеклассниками или выпускниками школ. Это еще раз подтверждает, что левые организации мели базу в среде современных, образованных и профессиональных социальных групп.

Данные таблицы 4 подтверждают наши впечатления и более ранние предположения о том, что средний возраст участников «нового коммунистического движения» составлял около двадцати пяти лет. Следует отметить, что в результате высокой рождаемости Иран имеет большую долю молодого населения. Как мы упомянули ранее, молодые люди, как правило, бы в большей степени вовлечены в деятельность новых и воинствующих левых организаций, чем старых и более традиционных партий. Впрочем, та же критика, которую мы привели выше, относится и к этому вопросу: программы левых организаций не отражали их собственной социальной базы. Они не обращались к нуждам, проблемам и чаяниям современного, образованного, профессионального среднего класса, в том числе принадлежавших к нему молодых людей и женщин.

В 1983 году режим настроился против партии Туде, и внезапная волна арестов и казней почти уничтожила ее. Наши данные (таблица 5) показывают, что в 1983 и 1984 годах погибло 30 членов Туде. Эта информация исходит из собственных источников партии Туде, в частности из «Донья», политического и теоретического органа Центрального комитета Партии Туде Ирана (№ 2, новая серия, 1985). В таблице 5 представлена информация о погибших членах Туде. Прежде всего следует отметить, что таблица основана на 30 лицах, описанных в номере «Донья». Хотя это небольшая статистическая база, мы считаем, что она достаточно репрезентативна для общих характеристик партии Туде. В таблице все члены – мужчины; средний возраст – 40 лет; большинство членов имеют высшее образование; большинство их занято в профессиональной деятельности. В отличие от «новых коммунистических» организаций, партийные кадры Туде были в большей степени мужчинами, старше по возрасту (средний возраст 40 лет, а не 25) и более высокообразованными (преимущественно выпускниками университетов, а не средней школы). Воинствующие левые в основном состояли из студентов, в то время как партия Туде была широко представлена профессионалами. Еще одно различие между партией Туде и новыми коммунистическими организациями состоит в том, что партия имела опору внутри армии. Политика партии состояла в том, чтобы поступить на государственную службу, войти в состав бюрократии, армии или революционной гвардии (Пасдаран). Действительно, высокопоставленным военным офицером, который также был членом партии Туде, был адмирал Бахрам Афзали, командовавший иранским флотом. Он был арестован и казнен в 1983 году.

 

Критика левых

После поражения моджахедов, коммунистов и либералов, а также консолидации исламистского государства, с их стороны выдвигалось много взаимных обвинений. В частности, левых обвиняют в наивности и неопытности, коллаборационизме и оппортунизме, сексизме, предательстве социалистических идеалов, чрезмерной ориентации на рабочих, тьермондизме, популизме, «оторванности» от иранской культуры и языка, недостаточно последовательном атеизме, недостаточной нерелигиозности. В этом разделе мы рассмотрим источники основных критических замечаний и дадим им свою оценку. Эти споры разгорелись с особой силой в 1980-е годы.

Мы начинаем с массовой атаки консерваторов на левый праксис. Главный аргумент монархистов и других иранских консерваторов состоит в том, что левые были ответственны за возникновение и доминирование политического ислама; они способствовали приходу к власти Хомейни и сотрудничали с исламистами после революции. Консервативные критики также рассматривали современных левых как явную и реальную опасность (если заимствовать фразу из американского контекста). В своих речах и сочинениях (которые появлялись в газете «Кайхан в-изгнании», издаваемой в Лондоне, а также в журнале «Саханд») они стремились разоблачить сохранявшуюся левую угрозу и предупредить о проникновении левых сил и бюрократии в Иран. Они представляли очень нелестную картину левых, изображая левых как непопулярных, лишенных социальных корней и полностью дискредитированных в глазах народа. В этом заключается противоречие их аргументации: левые представлены одновременно как непопулярные и присутствовавшие почти во всех политических событиях в Иране. Эта характеристика левых проистекает из фундаментально конспирологического менталитета правых, который в какой-то момент убедил их в том, что один высокопоставленный чиновник Исламской Республики, генеральный прокурор Мусави-Хоэниха, был просоветским коммунистом. Правые интеллектуалы были одержимы левыми и стремились приписать падение шаха и успех исламистов левым организациям. И те, и другие преувеличивали роль левых в антишахском движении и предлагали конспирологическую версию коммунистического влияния в Исламской Республике.

Для либералов и националистов главной проблемой левых было то, что они были чужды иранской культуре и политике. Левые представляются слишком молодыми и неопытными, чтобы быть эффективными, и слишком радикальными для ситуации в иранском обществе. Они также обвиняли исламский режим в принятии левых дискурсов, революционного курса и того набора политических мер, который является неисламским и неиранским. Таким образом, в рамках либеральной и националистической критике и левые, и исламисты оказывались чужаками, пытавшимися с разной степенью успеха навязать языки, идеи и институты, которые являются чуждыми, странными и неуместными для иранцев.

В либеральном и националистическом представлении левые обвиняются в послереволюционных беспорядках и конфликтах, потому что они настаивали на радикальных изменениях и революционных преобразованиях и тем самым одновременно поощряли исламистов в этом направлении и подрывали программу постепенных преобразований либералов. Левых также сурово осуждали (в данном случае правильно) за поддержку исламистов и нападки на либералов в 1979 году, а также за недостаточную восприимчивость к необходимости демократии. Они утверждают, что в результате всех их ошибок и поражения, которое они потерпели от режима в период 1981-1983 годов, у левых в Иране нет будущего. Таким образом, либерально-националистическая критика истории левых и их перспектив сосредоточилась на следующих моментах: (1) левые чужды иранской культуре; (2) левые потерпели серьезное поражение и слишком слабы, фрагментированы и деморализованы, чтобы быть полезными в будущем; (3) левая программа слишком радикальна для реалий иранского общества, религия и национализм являются структурными препятствиями для любого социалистического движения в Иране; (4) левые антидемократичны и авторитарны, и они сотрудничали с режимом, когда не должны были этого делать, то есть после того, как либералы были устранены с политической арены в 1981 году. По этой причине они особенно враждебно относятся к партии Туде, которая поддерживала режим вплоть до своего собственного краха в 1983 году.

Исламистская критика левых перекликается с некоторыми темами, встречающимися в критике правых, а также либералов и националистов. Левые обвиняются в том, что они слишком вестернизированы, нетрадиционны и экономикоцентричны; во время и после Революции они были полностью оторваны от жизни и чаяний простых мусульман и поэтому не имели никакого отношения к ним. Исламисты воспринимают левый проект как чуждое вторжение в политику и культуру традиционной иранской жизни; отсюда следует, что деятельность левых является частью западного заговора против исламских ценностей и практик. Исламисты также обвиняют левых в безнравственности в их образе жизни и в их программе гендерного равенства. Исламистская критика включает в себя философские аргументы против марксизма и материализма, а также альтернативный акцент на духовном измерении жизни.

 

Ответ на критику

Консервативная критика левых политически мотивирована и очень идеологична. Нет никакой логики в утверждении, что иранские левые несут ответственность за революцию или за гегемонию политического ислама. Нет ничего реального и в мифе о существовании заговора международного сообщества и интеллектуалов с целью свержения шаха. Дело в том, что (а) во время революции не было мощной левой организации, и (б) Иранская революция была действительно массовым движением, в котором участвовали все классы и социальные слои. Предположение, что левые поддерживали исламистский режим и были ответственны за его приход к власти, также является искажением истории. На референдуме 1 апреля 1979 года за Исламскую Республику проголосовало более 90% избирателей. Более того, левые (за исключением партии Туде) бойкотировали референдум, поскольку возражали против формулировки «Вы за или против Исламской Республики?» Иранские левые ответственны за многие ошибки, но утверждение о том, что они ответственны за подъем политического ислама, является абсурдом.

Мы также не согласны с характеристикой нынешнего исламского режима как левого. Идеология политического ислама (велаят-е фахих) и практика Исламской Республики за последние десять лет должны развеять миф о сближении с левым политико-культурным проектом. Конверегенция наблюдается только по некоторым аспектам экономической организации, таким как национализация. Либеральная критика левых основана на двойных стандартах. Например, все основные пункты их претензий против левых состоят в том, что левые были отчуждены от иранских масс, что они сотрудничали с исламским режимом, были разобщены, уделяли недостаточное внимание демократическим правам, потерпели серьезное поражение от рук исламистов, больше не пользуются доверием иранцев,  могут быть развернуты и использованы против самих либералов. Первый и самый очевидный момент, который следует отметить, состоит в том, что именно либералы, а не левые, были частью новой государственной структуры. Члены основных либерально-националистических группировок, Национального фронта и Движения за свободу, занимали посты в кабинете министров и были частью официальной правительственной структуры, а также теневого Революционного совета в 1979 году. Первым президентом Исламской Республики стал либерал Абольхасан Банисадр. Либералы не были первыми диссидентами, они присоединились к оппозиционному движению гораздо позже. Во-вторых, сами либералы обвиняются в западничестве (гарбзадеги) или в излишней вестернизации. В-третьих, в отличие от левых организаций, которые сопротивлялись режиму и были побеждены только после кровопролитного конфликта, почти все крупные либеральные группировки и отдельные лица разбежались, как только ситуация оказалась сложной. Сегодня единственной либеральной или националистической организацией, действующей в Иране, является Движение за свободу (Нехзат-э азади), возглавляемое бывшим премьер-министром Мехди Базарганом.

Имеется и другая критика левых, более изощренная и заслуживающая более серьезного внимания. Ряд иранских интеллектуалов в изгнании, а также некоторые европейские и американские ученые утверждали, что модернистское видение, представленное, в частности, левыми, является чуждым иранцам, и что священнослужители или мусульмане различных оттенков «ближе к народу» и представляют «подлинную» иранскую культуру и идентичность. Суть в том, что левые слишком вестернизированы, не «говорят на языке народа», оторваны от культуры и чувств традиционного иранского населения и не знают их. Эта критика основана на сомнительной претензии на «подлинность» и в конечном счете является проявлением взгляда, основанного скорее на ностальгии и романтике, чем на реалиях иранского культурного контекста. Как и идеология, культура должна рассматриваться не как изначальная и неизменная, а как случайная и изменчивая. В сложном, развивающемся и гетерогенном обществе существует не одна культура, а множество, причем все они «легитимны» и «аутентичны». Более того, как нам кажется, за утверждениями об «аутентичной культуре» Ирана стоит подтекст: левые подвергаются нападкам за то, что они являются левыми, то есть за то, что они поддерживают идеи, цели и институты, связанные с социал-демократическими, социалистическими или коммунистическими традициями.

Что касается тех, чья критика иранских левых основана на понятии большей «подлинности» политического ислама, и кто считает Али Шариати и Але-Ахмада квинтэссенцией иранцев, мы указали бы им на многочисленные конфликты, которые характеризовали послереволюционный Иран, и поставили бы под сомнение полезность понятий «аутентичности» в гетерогенных и сложных обществах. Очевидно, что нет единого мнения относительно того, что такое «иранская идентичность», кто определяет «идентичность» и «культуру», как различные культурные практики и дискурсивные традиции могут сосуществовать в рамках одного общества. По поводу чего шла борьба в послереволюционном Иране, если не по поводу навязывания центральной идеи о том, как должна выглядеть Исламская Республика, и многочисленных реакций на нее? «Возвращение к исламу» – с присущей ему двусмысленностью и многозначностью, а также абсолютистской подоплекой – вряд ли является решением политического и культурного кризиса в Иране.

Ирану нужна политическая и культурная открытость, а не монолитная и тоталитарная политико-культурная модель, которую пытаются навязать исламисты. Последнее основано на ошибочном предположении о единой «мусульманской культуре» и населении, подготовленном и восприимчивом к прямому клерикальному правлению и постоянным идеологическим увещеваниям, мобилизации и манипуляциям.

Али Мирсепасси

Источник: Intellectual Discourses and Politics of Modernization: Negotiating Modernity in Iran (Cambridge University Press, 2000). Pp. 159-179.