Мисаг Парса. Мечеть последней инстанции: государственная реформа и социальный конфликт в начале 1960-х годов
Американский исследователь Мисаг Парса в одной из глав коллективной монографии «Век революции: социальные движения в Иране» (A Century of Revolution: Social Movements in Iran. University of Minnesota Press, 1994) умело иллюстрирует способность теории мобилизации ресурсов Джона Форана объяснить события 1960-1963 годов в Иране, не получившие должного изучения. Финансовый кризис едва институционализированного государства Пехлеви в конце 1950-х годов пересекся с мощным внешним давлением со стороны мировой экономики и администрации Кеннеди с целью заставить шаха ускорить структурную трансформацию иранского общества. Парса помещает июньское восстание 1963 года в более широкий контекст протестов с участием светских сил, профсоюзов, студентов и базари, сопровождавших начало структурных реформ, предпринятых государством Пехлеви. Сочетание сотрудничества и репрессий позволило государству тогда стать сильнее, чем когда-либо, что привело к роковым последствиям, приведшим к социальной революции примерно пятнадцать лет спустя.
Существует по меньшей мере четыре теоретических подхода, которые могут быть использованы для объяснения социальных конфликтов и коллективных действий. Они включают в себя модель социального распада, J-образную кривую Дэвиса, теорию революции Маркса и мобилизацию ресурсов. Все эти теории, за исключением мобилизации ресурсов, недостаточны для объяснения конфликтов и коллективных действий 1960-х годов в Иране.
Модель социального распада утверждает, что крупномасштабные социальные преобразования, такие как коммерциализация, урбанизация или индустриализация, имеют тенденцию разрушать традиционные ценности и отношения власти и порождать условия, в которых возникают конфликты. Иранская революция 1979 года и подъем фундаментализма часто интерпретировались с использованием этой модели[1]. Когда эта модель применяется к политической мобилизации в Иране в 1960-е годы, становятся очевидными две ключевые проблемы. В то время иранское общество еще не испытало ни одной из тех масштабных социальных трансформаций, которые якобы ведут к аномии. Вместо этого Иран переживал экономический спад, который наносил ущерб широким слоям населения. Почву для конфликтов и коллективных действий создали не эрозия традиционных ценностей или провал рынка, а скорее неблагоприятные последствия государственной экономической политики в сочетании с рядом ранее существовавших конфликтов, неразрешенных государственным переворотом 1953 года и попытками политической либерализации. Вторая проблема касается вариантов мобилизации: почему мобилизация и коллективные действия, отмеченные в начале июня 1963 года, вспыхнули во время исламских священных дней и почему они направлялись через религиозные учреждения? Важно отметить, что на протяжении всех конфликтов начала 1950-х годов основные социальные группы мобилизовывались через светский Национальный фронт и партию Туде. Переворот 1953 года практически уничтожил партию Туде и ослабил Национальный фронт. Либерализация в начале 1960-х годов позволила фронту вновь мобилизоваться и потребовать политических перемен. Но к июню 1963 года, когда вспыхнули народные протесты, сочетание репрессий и внутренних разногласий резко ограничило возможности Национального фронта в плане мобилизации. В то время у политической оппозиции не оставалось иного выбора, кроме как мобилизоваться внутри мечети и религиозных структур. Эти факты не подтверждают теорию аномии и социального распада.
J-образная кривая Джеймса Дэвиса объясняет мобилизацию в условиях внезапного экономического спада, который противоречит растущим ожиданиям населения[2]. Анализ Маркса указывал бы на экономический кризис и его неблагоприятные последствия для социальных классов, ведущие к классовому конфликту. Но ни одно из этих объяснений не является достаточным. J-образная кривая Дэвиса предполагает существование организаций и структур солидарности, необходимых для мобилизации и коллективных действий. Это предположение весьма проблематично. Социальные группы, оказавшиеся в неблагоприятном положении, очень часто испытывают нехватку ресурсов и структур солидарности для обеспечения устойчивой мобилизации и коллективных действий. Марксистский классовый анализ страдает от двух проблем. Во-первых, он предполагает, что экономически структурированные классы неизбежно организуют и революционные социальные конфликты и вовлекаются в них. Применительно к конфликтам начала 1960-х годов становится очевидным, что крестьянство и рабочий класс были наименее мобилизованными из всех классов в Иране и фактически не участвовали в политических процессах национального уровня. Более того, теория Маркса предполагает, что государство не играет самостоятельной роли, а является скорее инструментом господства высшего класса. В случае с Ираном этот анализ ошибочен, поскольку государство является наиболее важным субъектом, имеющим собственные интересы, которые могут противоречить интересам высшего класса. Более удачной является формулировка Скочпол, поскольку она наделяет государство потенциальной автономией и подчеркивает важность разделения между государством и господствующим классом[3]. Однако ее анализ не дает полного объяснения тому, почему конфликты начала 1960-х годов в Иране не привели к революции, хотя в то время некоторые слои высшего класса действительно отделились от государства.
Я буду утверждать, что можно дать более удовлетворительное объяснение конфликтам и коллективным действиям этого периода с точки зрения более широкой перспективы, опирающейся на модель мобилизации ресурсов[4]. Объяснительная сила этой модели заключается в том, что она фокусируется на ряде важных переменных, включая интересы, организацию, подавление, облегчение и возможность действий, в частности. Интересы определяются в терминах общих преимуществ или недостатков, которые возникают у группы при взаимодействии с другими группами. Под организацией понимается степень общей идентичности и объединяющей структуры между индивидами в группе. Подавление относится к издержкам коллективных действий, тогда как облегчение относится к действиям, которые снижают издержки коллективных действий. Возможность коллективных действий определяется как степень уязвимости групп, являющихся объектами нападения.
Для того чтобы эта модель была полностью эффективной, она должна включать в себя государство в качестве главного действующего лица, поскольку многие политические конфликты в развивающихся странах в течение XX века были частично обусловлены государственной политикой, направленной на обеспечение социальных изменений и экономического развития. Такая политика создает почву для конфликтов, перераспределяя ресурсы и власть и предоставляя возможности для коллективных действий и конфликтов. В Иране большинство конфликтов ХХ века возникали в контексте политического и экономического кризиса, затрагивающего государство, социальные группы и классы, а также внешние силы, исходящие от сильных государств.
Экономический кризис начала 1960-х годов и разделение внутри господствующего класса —особенно между землевладельцами и государственными управленцами-бюрократами – создали почву для мобилизации и конфликта. Это обстоятельство увеличивало уязвимость государства и давало благоприятную возможность для мобилизации и коллективных действий.
Кроме того, внешнее давление со стороны Соединенных Штатов, направленное на либерализацию, снизило издержки репрессий и облегчило мобилизацию. Сокращение репрессий также обеспечило благоприятную возможность для мобилизации и появления объединительных структур. Наконец, экономический кризис и государственная политика отрицательно сказываются на интересах широких слоев населения, тем самым повышая вероятность того, что они будут действовать коллективно.
По окончании июньских конфликтов 1963 года шах был единственным победителем. Слабость внутри оппозиции и отсутствие эффективного формирования коалиции позволили правительству подавить оппозицию. Эти репрессии фактически положили конец народной мобилизации и коллективным действиям вплоть до революционного периода 1977-79 годов. Шах централизовал свою власть за счет других социальных групп, в частности землевладельческого высшего класса, который был его традиционной опорой.
Хотя ряд других ученых изучали этот период, ни один аналитик не представил теоретического объяснения социальных движений начала 1960-х годов[5]. Цель данной главы состоит в том, чтобы изучить причины и результаты этих конфликтов начала 1960-х гг. Каковы были экономические и политические условия, создавшие почву для конфликта? Кто же был участником кратковременного, но драматического восстания в июне 1963 года? Почему восстание провалилось? Ответы на эти вопросы могут косвенно пролить свет на причины, по которым те же самые группы, которые участвовали в этом восстании, оказались более успешными полтора десятилетия спустя.
Сцена
После второй мировой войны экономическое развитие Ирана стало главной заботой Соединенных Штатов. Американские политики рассматривали экономическое развитие как важнейший аспект антикоммунистической и антисоветской борьбы. По их мнению, экономический крах должен был привести к революции и, возможно, даже к коммунизму. Победа националистов или коммунистов в Иране лишила бы западные нефтяные корпорации иранской нефти, которую им удалось контролировать после переворота 1953 года. Для шаха в 1950-е годы также было привлекательным экономическое развитие, потому что оно расширило бы базу его поддержки внутри страны. Учитывая, что его правление началось в 1941 году и было спасено в 1953 году внешними силами, экономическое развитие было призвано увеличить его популярность и, следовательно, обеспечить его политическое выживание. Государство, которое он унаследовал от своего отца, уже было в высшей степени интервенционистским и гиперактивным в содействии экономическому росту и развитию. Американская помощь и растущие цены на нефть должны были обеспечить средства, с помощью которых государство смогло бы еще больше стимулировать экономическое развитие.
Однако активизация усилий правительства в области развития несет в себе зачатки экономического спада и финансового кризиса. К концу 1950-х годов, по мере быстрого расширения внутреннего и международного кредитования, увеличились и государственные расходы на второй семилетний план развития (1955-1962 гг.). Хотя доходы от продажи нефти продолжали расти, амбициозный семилетний план в сочетании с увеличением военных расходов вынудил правительство прибегнуть к дефицитному финансированию и заимствованиям из-за рубежа. Как отмечает Абрахамян, «дефицит финансирования, усугубленный плохим урожаем в 1959-1960 годах, привел к тому, что индекс стоимости жизни, который был довольно стабильным в 1954-1957 годах, поднялся более чем на 35% между 1957 и I960 годами»[6].
Правительство также ослабило денежно-кредитный и налоговый контроль, свободно выдавало разрешения на импорт и ввозило в огромных масштабах иностранные товары. К 1959 году импорт Ирана подскочил более чем в шесть раз по сравнению с уровнем 1954 года[7]. Несмотря на увеличение нефтяных доходов, быстрый рост импорта наряду с необходимостью погашения внешних займов создал торговый дисбаланс и истощил резервы иностранной валюты. По рекомендации Международного валютного фонда и при поддержке Всемирного банка правительство осуществило в сентябре 1959 года программу стабилизации, которая запретила импорт предметов роскоши, повысила импортные пошлины на несущественные товары и ограничила как банковские кредиты, так и продажу иностранной валюты. Эта политика оказала негативное воздействие на частный сектор и привела к ряду банкротств, в том числе банкротств банков. Жесткий контроль за кредитованием привел к увеличению неофициальной процентной ставки в деловом секторе до 30 процентов. Стоимость городских земель резко упала – на 500%[8]. В то же время жесткие экономические меры почти на три года стабилизировали экономику до состояния полной стагнации и обеспечили условия, благоприятствовавшие возникновению конфликтов[9].
В контексте этих экономических сложностей[10] возник ряд дополнительных факторов давления. Рост инфляции спровоцировал забастовки рабочих, ставшие возможными отчасти благодаря отмене военного положения в 1957 году, хотя такие забастовки все еще считались незаконными. Абрахамян отмечает: «Число забастовок, которые в 1955-1957 годах составляли не более трех, в 1957-1961 годах подскочило до более чем двадцати»[11]. Другой источник сообщает, что в период с 1957 по 1960 годы рабочие бастовали по меньшей мере в четырнадцати отдельных случаях[12]. Политика правительства также привела к росту банкротств и экономической стагнации на базарах, создав благоприятный климат для мобилизации и коллективных действий. Инфляция, в сочетании с низкими зарплатами, также породила экономические проблемы для нового среднего класса, особенно учителей, которые начали бастовать за повышение заработной платы.
Наряду с этими внутренними событиями, некоторые внешние изменения оказывали давление на иранское правительство, побуждая его двигаться в направлении реформ. 14 июля 1958 года в результате революции было свергнуто правительство Ирака, что заставило Соединенные Штаты и Иран задуматься о перспективах политической нестабильности. Несколько месяцев спустя, 1 января 1959 года, эти опасения усилила очередная революция на Кубе. Ближе к концу года Соединенные Штаты начали поощрять шаха к тому, чтобы он в какой-то мере улучшил положение в обществе. Во время краткой остановки в Тегеране 14 декабря 1959 года президент Эйзенхауэр заметил в обращении к членам иранского парламента: «Одна только военная сила не приведет к миру и справедливости. Духовное и экономическое здоровье свободного мира также должно быть укреплено»[13].
В ответ на внутренние экономические условия и внешнее политическое давление летом 1960 года шах объявил о серии реформ, которые представляли собой драматический отход от прежней политики. Эти меры, включавшие в себя разрешение оппозиционным группам участвовать в предстоящих выборах, в конечном итоге привели к росту мобилизации и коллективных действий, перестройке внутри господствующего класса и, в частности, существенному подрыву позиций как помещиков, так и исламского духовенства.
Ограниченная либерализация
В начале 1960-х годов шах объявил, что предстоящие выборы в Меджлис будут открыты для независимых кандидатов. Он планировал контролировать парламент и подорвать позиции землевладельческого высшего класса, введя две партии, имеющие связи с шахским двором. Кандидаты от этих партий в основном набирались из числа профессионалов и государственных служащих. Откликнувшись на возможность политических послаблений, несколько независимых кандидатов также заявили о своем намерении баллотироваться в Меджлис; среди них были Хосейн Макки, Али Амини и несколько членов второго Национального фронта, в частности Аллахьяр Салех. Второй Национальный фронт, основанный 21 июля 1960 года, в восьмую годовщину восстания, восстановившего Мосаддыка на посту премьера, начал готовиться к выборам в двадцатый Меджлис. Правительство приняло меры для обеспечения того, чтобы кандидаты от Национального фронта сталкивались с трудностями в проведении предвыборной кампании. Премьер-министр Икбал (Манучехр Эгбал – Иран-1979) даже публично заявил, что сторонникам бывшего премьер-министра Мосаддыка не будет позволено баллотироваться на этот пост[14]. Выборы в августе были явно сфальсифицированы, и правительство повсюду вмешивалось, чтобы обеспечить победу своих любимых кандидатов. Общество с возмущением отвергло результаты и вынудило шаха аннулировать их, а Икбал был вынужден уйти 27 августа в отставку. В начале сентября, чтобы предотвратить протесты оппозиции, правительство запретило людям собираться публично без специального разрешения[15].
На повторных выборах в Меджлис, состоявшихся в январе 1961 года, шах был вынужден пойти на компромисс с представителями народа[16]. Салех был единственным оппозиционным кандидатом от второго Национального фронта, которому позволили победить. Очевидное повторение фальсификаций на выборах было встречено новыми протестами членов Национального фронта. 30 января 1961 года группа лидеров Национального фронта устроила сидячую забастовку в Сенате в знак протеста против выборов. Студенты университетов и базаров организовали ряд демонстраций от имени фронта. Протесты были настолько сильны, что правительство было вынуждено закрыть Тегеранский университет[17].
Началу нового этапа в развитии страны способствовали два крупных события этого периода: забастовка учителей в Иране и избрание Джона Ф. Кеннеди на пост президента США. В частности, забастовка учителей, о которой идет речь ниже, получила большую поддержку со стороны других социальных групп и в условиях растущей мобилизации, эскалации конфликтов и внешнего давления привела к свержению правительства премьер-министра Шарифа Имами. Шах был вынужден искать новые направления и, неохотно, начать радикальные реформы.
Реформы сверху: возможность для мобилизации оппозиции
В этот период Соединенные Штаты сыграли важную роль в том, чтобы заставить шаха установить реформистское правительство. Будучи еще сенатором, Кеннеди, наряду с другими ведущими демократами, выражал недовольство политикой США по отношению к коррумпированным режимам в странах третьего мира, особенно в Иране[18]. Будучи президентом, Кеннеди впервые начал беспокоиться о политической нестабильности в Иране в апреле 1961 года, когда советский премьер Никита Хрущев заявил Уолтеру Липпманну, что Иран движется к революции[19]. По словам бывшего посла США Армина Мейера:
«Администрация Кеннеди была очень обеспокоена ситуацией в Иране и немедленно создала целевую группу, результатом которой стало указание нашему послу, что мы предоставим помощь в размере 35 миллионов долларов в обмен на то, что мы ожидаем от иранцев различные шаги, которые мы считаем необходимыми для достижения прогресса, включая даже предложения относительно кандидата на пост премьер-министра, которого мы считаем наиболее подходящим для проведения предлагаемых реформ»[20].
В ответ на действия США давление и растущие внутренние конфликты, в частности забастовку учителей, шах назначил Али Амини премьер-министром. Амини, родственник Мосаддыка и министр финансов в его администрации, выступал за земельную реформу с середины 1940-х гг. Вступив в должность, он распустил новоизбранный двадцатый Меджлис; выслал из страны генерала Бахтияра, главу САВАК; даровал свободу печати; позволил Национальному фронту возобновить общественную деятельность; и, что самое важное, назначил министром сельского хозяйства Хасана Арсанджани, радикального журналиста с социалистическими взглядами, который выступал за земельную реформу с начала 1940-х годов.
Ключевой чертой нового кабинета министров стала земельная реформа. Решение шаха о земельной реформе было чрезвычайно сложным как в экономическом, так и в политическом отношении. Будучи крупнейшими землевладельцами страны, члены шахской семьи должны были бы быть серьезно затронуты любыми реформами, которые могли бы задеть их экономические интересы и уменьшить их ресурсы для политического маневрирования[21]. Проведенное в 1951 году исследование показало, что владения шахской семьи были обширны. Они включали в себя 300 000 акров возделываемых земель, 131 000 акров необработанных пахотных земель и 494 000 акров земель, которые могли быть пригодными для возделывания при надлежащем орошении. В шахских поместьях проживало 49 117 семей[22]. Смещение Мосаддыка в 1953 году вернуло верхушке землевладельческого класса ее господствующее положение в политике; благодарные представители этой группы продолжали составлять главную социальную базу поддержки шаха. 60% депутатов девяднадцатого Меджлиса, созванного в 1959 году, составляли представители земельной верхушки; даже два года спустя 58% депутатов все еще принадлежали к верхушке землевладельческого класса[23]. Кроме того, обладавшие политическим влиянием представители духовенства также контролировали обширные земельные владения и, несомненно, должны были быть ущемлены любой программой земельной реформы.
В то же время можно было бы получить определенные выгоды от проведения аграрной реформы. Хуглунд предположил, что эти преимущества были в первую очередь политическими. Во-первых, центральное правительство могло распространить свою власть на сельские районы, где традиционно доминировали крупные землевладельцы. Во-вторых, шах мог представить себя реформатором, заинтересованным в благополучии своего народа. В-третьих, земельная реформа должна была создать новую базу народной поддержки в виде крестьянства. И в-четвертых, перераспределение земель должно было быть благосклонно воспринято администрацией Кеннеди в Соединенных Штатах, которая настаивала на проведении земельной реформы в странах третьего мира[24].
В то же время чрезвычайно убедительными были также более широкие экономические соображения, как указывал Наджмабади: «некоторые ключевые особенности мер земельной реформы, такие как освобождение всех механизированных хозяйств независимо от их размера или исключение широких слоев сельского населения из системы льгот, было бы непонятно или даже контрпродуктивно, если бы главной целью таких реформ было создание социальной стабильности и уничтожение крупных земельных владений»[25]. Далее Наджмабади утверждает, что, хотя точное время проведения земельной реформы является по большей части политическим решением в каждой стране, в которой она проводится, политические объяснения земельной реформы не учитывают многих ее важных особенностей. Например, интерпретация земельной реформы как попытки снизить социальную напряженность и добиться политической стабильности игнорирует тот факт, что программы реформ были совместимы с потребностями экономического развития и фактически были продиктованы ими.
Наджмабади предположил, что причины земельной реформы коренятся в экономическом развитии и широких международных факторах. Аграрный сектор рассматривался реформаторами третьего мира не только как источник излишков для накопления, но и как источник рабочей силы и внутренний рынок для развития промышленности. С этой целью докапиталистические аграрные отношения должны были быть ликвидированы, товарно-денежные отношения расширены, а производство усилено[26].
Объяснения Хуглунда и Наджмабади не являются несовместимыми. Обе точки зрения в значительной мере проливают свет на причины иранской земельной реформы. Политические соображения имеют большое значение для объяснения программ аграрной реформы, особенно когда господствующие классы глубоко разделены между собой. Например, в начале 1950-х годов произошел конфликт между иранскими роялистами и либералами, причем каждый из этих лагерей пытался одержать верх. Распределение шахом земельных владений короны вызвало бы определенную политическую поддержку монарха в сельской местности, против чего, несомненно, выступил бы Национальный фронт. Национальный фронт возражал против этой процедуры, требуя, чтобы земли распределялись правительством, а не самим шахом. Фронт утверждал, что эти земли первоначально принадлежали народу и были незаконно присвоены Реза-шахом.
Экономические факторы также помогают объяснить иранскую земельную реформу. После второй мировой войны Соединенные Штаты проявили интерес к экономическому развитию Ирана. В то время правительство США создало крупномасштабную программу расширения сельского хозяйства в Иране с целью стимулировать развитие сельских районов. Распределение земель короны, по-видимому, поощрялось Соединенными Штатами в 1950г.[27] Сам шах часто выражал свою приверженность земельной реформе и установлению предела размеров землевладения для достижения экономического развития. На пресс-конференции, состоявшейся 25 января 1959 года, вскоре после Кубинской революции, он заявил:
«Как я уже неоднократно заявлял, Я хотел бы, чтобы работа по распределению земли была закончена в одночасье. Но, к сожалению, это требует времени. Несомненно, после распределения коронных и государственных земель наступит черед ограничения [частной] собственности на землю, именно ограничения, а не ликвидации. Мы хотим ограничить право собственности и увеличить число собственников. Затем мы изучим ситуацию на местах и посмотрим, сколько земли каждый человек способен возделывать. Наша цель — создать ситуацию, когда каждый собственник будет иметь возможность управлять своей собственной землей. Эта система, при которой землевладельцы сидят в Тегеране, Нью-Йорке и Париже, а местный управляющий ежегодно поставляет им доходы от их земли, должна быть искоренена. В этой системе ни землевладелец не получает выгоды от своей земли, ни делопроизводитель. Но, возможно, если собственник будет сам управлять частью своего имущества напрямую, его доход увеличится во много раз»[28].
Хотя заявление шаха отражает его озабоченность по поводу развития и позитивного воздействия реформ на него, сроки его выступления также указывают на его озабоченность политической нестабильностью. Тот факт, что в сентябре того же года правительство заключило контракт с миссией агентства США по международному развитию в Иране на разработку закона об аграрной реформе, также может свидетельствовать об обеспокоенности политической нестабильностью после Кубинской революции.
Полученный в результате план, который ограничивал бы владение сельскохозяйственными угодьями до 200 гектаров орошаемых земель или 600 гектаров богарных земель, так и не был осуществлен[29]. Меджлис, в котором доминировали землевладельцы, резко изменил первоначальный законопроект о реформе, что чрезвычайно затруднило его реализацию. Ко времени принятия этого закона в 1960 году границы земельных владений были увеличены до 400 гектаров орошаемых земель и 800 га богарных земель. Дальнейшее изменение первоначального законодательства позволило землевладельцам в течение двух лет передавать своим законным наследникам любые владения сверх лимита; дополнительная земля могла быть продана другим лицам, если владельцы уплачивали 50-процентный налог с продаж. Наконец, потребовались длительные исследования, которые затянули бы эту процедуру на годы, практически лишив ее какого-либо отношения к аграрным проблемам страны.
Два фактора в 1961 году способствовали возобновлению интереса к реформе и побудили шаха предпринять более серьезные шаги в направлении некоего подобия земельной реформы. Аятулла Буруджерди, лидер иранских шиитов и главный противник земельной реформы, умер в марте 1961 года, устранив тем самым препятствие на пути осуществления этой программы. Во-вторых, администрация Кеннеди была озабочена стабильностью Ирана, которая должна была быть достигнута с помощью развития. Уже тогда шах, будучи крупнейшим землевладельцем-одиночкой, не желал проводить радикальную земельную реформу. Он отдавал предпочтение исключительно выборочному перераспределению земли, направленному против тех землевладельцев, которые с ним конкурировали. Наконец, шах хотел получить кредит на проведение реформ[30].
Амини и второй Национальный фронт
Амини надеялся выполнить свою программу и ограничить власть шаха с помощью сотрудничества с Национальным фронтом. Он также надеялся воспользоваться влиянием Национального фронта для осуществления своих реформ, в частности земельной реформы. Он даже провел закрытую встречу с ведущими членами Национального фронта, чтобы объяснить, что он ничего не имеет лично против них. Он утверждал, что серьезно относится к земельной реформе и принял пост премьера только при условии, что шах распустит Меджлис. Он объяснил, что не может провести выборы до проведения земельной реформы, потому что в противном случае землевладельцы и люди шаха снова будут доминировать в этом процессе. Амини сказал лидерам Национального фронта, что экономика находится в удручающем положении и что любое дальнейшее ухудшение сыграет на руку шаху. В конце концов, утверждал он, если шаху удастся устранить его, Национальный фронт также будет ликвидирован. Хотя лидеры Национального фронта отнеслись к этому с сочувствием, никакого формального или неформального соглашения между двумя партиями достигнуто не было[31].
В качестве жеста доброй воли Амини инициировал некоторые либеральные реформы, такие как разрешение на публикацию в иранской прессе фотографий Мосаддыка (7 мая 1961 года)[32]. Он также разрешил националистам провести 18 мая массовый митинг на поле Джалалийе, в котором приняли участие 80 000 человек. Национальная пресса, которой было запрещено даже признавать существование второго Национального фронта, начала соревноваться друг с другом, делая публикации о взглядах и политике этой организации[33].
Однако Национальный фронт не поддержал Амини в его реформах. Даже на встрече в Джалалийе такие ораторы, как Карим Санджаби, нападали на него, заявляя, что иранский народ не хочет, чтобы премьер-министр был навязан Америкой[34]. В последующие несколько месяцев фронт усилил свои атаки на правительство Амини. Сторонники Национального фронта в Тегеранском университете призывали к отставке Амини, а сам фронт требовал «немедленных всеобщих выборов»[35].
Фронт не был един в своем подходе к Амини, разделившись на радикальное и умеренное крыло. Радикальное крыло предпочитало массовую мобилизацию и конфронтацию с шахом. Государственные деятели более старшего возраста, представлявшие умеренную фракцию, отдавали предпочтение частичным переговорам с шахом и надеялись, что давление США заставит его обратиться к ним[36]. Радикальное крыло хотело воспользоваться расколом между Амини и шахом, укрепив Амини. Те, кто находился в умеренном крыле, не были заинтересованы в противостоянии шаху, но предпочитали атаковать Амини. Их главным требованием были свободные выборы, которые Амини не мог гарантировать.
В условиях нежелания Национального фронта сотрудничать, усугублявшегося растущими социальными конфликтами и нараставшей мобилизацией населения, силы шаха начали движение против Фронта и Амини. 21 января 1962 года студенты Тегеранского университета, поддерживавшие Национальный фронт, выступили против исключения из школы двух старшеклассников за их политическую деятельность. Демонстрация была атакована десантниками. Это нападение было направлено на то, чтобы демобилизовать студентов и, возможно, свергнуть правительство Амини. В ответ на диверсионный налет на университет, ректор Тегеранского университета, доктор Дж. Ахмад Фархад подал в отставку со своего поста. В своем заявлении об отставке он отметил: «Я никогда не видел и не слышал, чтобы со стороны правительственных сил исходило столько жестокости, садизма, зверств и вандализма. Некоторые девочки в классах подверглись преступному нападению со стороны солдат. Когда мы осматривали университетские здания, то столкнулись с такой же ситуацией, как если бы армия варваров вторглась на вражескую территорию»[37].
В свою очередь, Амини поспешно опроверг мнение о том, что он имеет какое-либо отношение к репрессиям. Тем не менее его правительство просуществовало еще несколько месяцев, вплоть до 17 июля, когда после четырнадцати месяцев пребывания на своем посту он подал в отставку в ходе спора с шахом о размере военных расходов. Хотя этот вопрос вызвал отставку Амини, его администрация не смогла заручиться поддержкой общественности и трех основных действующих лиц. Реализация им рекомендованной МВФ программы стабилизации негативно сказалась на большинстве социальных групп и классов. Шах с подозрением относился к Амини и опасался его независимости; ему также не нравилось заигрывание премьер-министра с Национальным фронтом. Национальный фронт отказался сотрудничать с ним до тех пор, пока он не распустит САВАК и не проведет свободные выборы. Наконец, Амини не удалось заручиться поддержкой США в своем несогласии с шахом по поводу военных расходов[38]. Он ожидал, что Соединенные Штаты придут ему на помощь, но его надежда на поддержку так и не материализовалась. Во время своей поездки в Соединенные Штаты шах уже разорвал сделку; американские чиновники поняли, что Амини не имеет социальной базы поддержки и что он не может укрепить свою политическую власть перед лицом вызовов со стороны землевладельцев, Национального фронта, шаха и его военных[39].
Чтобы сменить Амини, шах назначил премьер-министром своего близкого друга Асадоллу Алама. Хотя Арсанджани оставался на посту министра сельского хозяйства еще один год, шах решил смягчить программу земельной реформы, одновременно проведя несколько других реформ. Он назвал этот пакет Белой революцией, которая позже также стала известна как «революция шаха и народа». Реформы включали в себя шесть пунктов: (1) аграрная реформа, (2) национализация пастбищ и лесов, (3) публичная продажа государственных заводов для финансирования земельной реформы, (4) распределение прибыли в промышленности, (5) Расширение прав женщин и (6) создание корпуса грамотности.
26 января 1963 года должен был состояться плебисцит, призванный утвердить программу из шести пунктов, предложенную шахом. Как духовенство, так и Национальный фронт выступили против этого и призвали к забастовке в знак протеста. Базар закрылся 22 января на три дня. Фронт также призвал к демонстрации 25 января, которая была запрещена правительством. В тот же день большинство лидеров Национального фронта были арестованы. Число лидеров фронта, находившихся в тюрьмах, в конце концов достигло четырехсот человек[40]. Правительство объявило, что нация, а именно пять с лишним миллионов избирателей за исключением 4115 человек, полностью поддержали референдум. Однако в течение нескольких месяцев режиму пришлось бороться с народными протестами.
Конфликты и коллективные действия
Экономическому спаду и политическому кризису способствовал ряд факторов, взаимно усиливавших друг друга и создававших почву для мобилизации и конфликта. В частности, пострадали три группы, которые в результате мобилизовались и действовали коллективно: торговцы базара (базари), чье экономическое положение было поставлено под угрозу; духовенство, сыгравшее важную роль в июньских событиях 1963 года; и учителя. Начнем с мобилизации и коллективных действий учителей.
Забастовки учителей
Школьные учителя были социальной группой, сыгравшей кратковременную, но значительную роль в конфликтах начала 1960-х гг. Уникальное положение учителей дает им возможность влиять на политические процессы через контакт с учащимися, которые в развивающихся обществах зачастую очень активны в политическом плане. Ученические сети имеют связи с другими элементами общества и могут активизироваться во время конфликтов. Эти сети часто играют решающую роль в формировании коалиций и эскалации конфликтов.
Сокращение репрессий, политическая открытость и обещание свободы политической деятельности в сочетании с тяжелым экономическим кризисом и ухудшением условий жизни для групп с низким и фиксированным доходом побудили учителей начальных и средних школ организовать весной 1961 года общенациональную забастовку. Подавляющее большинство учителей получали ежемесячную зарплату, эквивалентную 40 – 65 долларов США. В середине апреля учителя в Тегеране распространяли листовки и призывали к общенациональной забастовке 2 мая, в то время как правительство готовилось контролировать ожидаемую волну демонстраций и протестов. В назначенный день учителя по всей стране покидали место работы[41]. В Тегеране тысячи бастующих учителей прошли маршем по улицам и собрались перед зданием Меджлиса на площади Бахарестан, чтобы произнести речи и выбрать представителей для встречи с парламентом. Когда демонстранты начали выкрикивать свои требования, правительство направило пожарных со шлангами, чтобы разогнать их. В то же время прибыли вооруженные силы и арестовали многих демонстрантов. Они открыли огонь, убив доктора. Ханали, учителя средней школы, и ранили еще трех учителей и ученика[42].
Учитывая контекст других конфликтов и растущую мобилизацию сил против правительства, в рамках которого происходили эти репрессии, это событие быстро получило политический смысл, а мобилизация и коллективные действия стали стремительно нарастать. 3 мая студенты университета бастовали в поддержку преподавателей и участвовали в похоронах доктора Ханали. Во время похорон учителя потребовали наказать виновных в его смерти. На третий день своей забастовки учителя провели сидячую забастовку с участием 30 000 человек перед зданием Меджлиса, требуя отставки правительства. Они направили шесть представителей для обсуждения этих вопросов с членами парламента. 6 мая тысячи учителей собрались в клубе «Мехреган», чтобы послушать выступление главы общества учителей Мохаммада Дарахшеша. Парламентарии пообещали разобраться с требованиями учителей с целью предотвращения дальнейшей мобилизации и политизации.
Из-за экономического кризиса и жесткой экономической политики правительства учителя вызвали сочувствие у других слоев населения Тегерана. Университеты закрылись в знак поддержки их забастовки, этот шаг также поддержали базари и некоторые рабочие. Несколько рабочих синдикатов в Тегеране выступили с заявлениями о своей поддержке. Базари на площади Бахарестан закрыли свои магазины в поддержку учителей, а перед центральным базаром прошли демонстрации. На седьмой день после смерти доктора Ханали тысячи учителей, студентов, базари и рабочих отправились на кладбище, чтобы отдать дань его памяти. Представитель базара заявил: «Базари поклялись продолжать поддерживать учителей и их требования»[43].
Скоординированная общенациональная забастовка учителей и поддержка, выраженная другими социальными группами, вынудили правительство занять оборонительную позицию. Как только началась забастовка, шах объявил о своем намерении улучшить условия работы учителей. Министерство культуры сразу же объявило о выделении дополнительно 30 миллионов риалов для прибавки к заработной плате учителей, которая в среднем составляла менее 6000 риалов (около 75 долларов) в месяц. Кроме того, власти обещали, что учителям будут предоставлены страховка, повышение зарплаты, новые больницы и приоритет при получении государственного жилья[44]. Однако в то же время правительство продолжало арестовывать многих учителей и студентов в провинциях.
Ни обещания шаха, ни аресты не положили конец этому движению. Учителя поклялись продолжать забастовку до тех пор, пока не будут удовлетворены все их требования. На четвертый день забастовки, в разгар растущей политизации и демонстраций, премьер-министр Шариф Имами подал в отставку вместе со своим правительством и был заменен Али Амини. Новый премьер-министр несколько раз встречался с учителями и в конце концов согласился с их требованиями, включая повышение заработной платы и наказание в течение шести месяцев тех, кто несет ответственность за смерть доктора Ханали. Правительство также обещало создать банк для учителей и предоставить им жилищные кредиты. 13 мая тысячи учителей, собравшихся в клубе «Мехреган», проголосовали за то, чтобы положить конец их двенадцатидневной забастовки.
Помимо экономических уступок, которые получили учителя, их забастовка имела два важных политических последствия. Во-первых, она бросила вызов правительству Шарифа Имами и ускорила его замену на Али Амини. Кроме того, она способствовала мобилизации других социальных групп, которые также выступали против правительства.
Мобилизация базари
Торговцы базара (базари) неизменно играли решающую роль в политических конфликтах Ирана ХХ века благодаря особой структуре центральных базаров и их ресурсов. Базар порождает структуру с сильной солидарностью благодаря своей пространственной концентрации и торговой специализации. В большинстве крупных городов центральный базар сосредоточен в одном месте вдоль ряда узких переулков, которые облегчают взаимодействие и общение. Внутри базаров производство или продажа одной линии товаров сосредоточены на одной и той же улице или переулке. Хотя близость и зависимость от специализированных товаров могут порождать в обычных условиях конкуренцию, они также могут создавать общую судьбу в отношении рыночных условий, появления новых конкурентов за пределами базара и влиятельных субъектов, таких как государство. Кроме того, базары обладают значительными ресурсами. В начале 1960-х годов центральный базар Тегерана занимал площадь в шесть квадратных миль и контролировал большую часть внутренней и внешней торговли страны. Несколько сотен ростовщиков, расположенных на базаре, контролировали часть кредитования в частном секторе. Сочетание этих факторов позволило различным слоям населения базара, в отличие от других групп и классов, мобилизоваться и действовать сообща для защиты своих интересов.
Как и в прежние времена, базари мобилизовались для коллективных действий в конфликтах начала 1960-х гг. Их коллективные действия можно объяснить в терминах рассмотренной выше модели мобилизации ресурсов. Политика правительства в начале 1960-х годов отрицательно повлияла на интересы базари, подготовив почву для их мобилизации. Частичная либерализация и сокращение репрессий облегчили действия базаров. Наконец, создание второго Национального фронта и клерикальной оппозиции правительству в июне 1963 года обеспечило возможности для формирования коалиции и оппозиции.
Давайте рассмотрим коллективные действия базари. В рамках программы стабилизации, введенной в 1960 году, правительство сократило объем кредитов и займов для базаров, утверждая, что деньги, которые базары брали в долг у банков, выдавались другим по более высоким ставкам. Правительство также ввело жесткий контроль над некоторыми видами импорта, который был встречен с неодобрением импортерами базара[45]. Благодаря содействию проправительственных купеческих гильдий правительство разработало новую ставку налогообложения для базара, несмотря на протесты рядовых базари. По мнению лавочников и ремесленников, бремя налогов переносилось на более бедные слои базара, в то время как руководители купеческих гильдий платили мало налогов[46]. В знак протеста они более трех лет отказывались платить налоги и жаловались, что правительство ничего не делает для развития торговли[47].
Программа стабилизации, вызванная ею рецессия и правительственные ограничения приводили к банкротству все большего числа базари[48]. Несмотря на недовольство политикой правительства в среде базари, они были организационно слабыми и неспособными мобилизоваться для коллективных действий. Базару не хватало ни руководства, ни автономных организаций. Общество купеческих гильдий и ремесленников, которое занимало центральное место в мобилизации против шаха в 1950-х годах, было распущено, и его место заняла новая купеческая гильдия. Эта последняя организация находилась под контролем правительства и вряд ли была автономной организацией торговцев базара. Из-за своей слабой организации базари не могли осуществлять действия при отсутствии благоприятных возможностей. Такая возможность ненадолго представилась в начале 1960-х годов в результате ослабления репрессий и частичной либерализации, приведшей к созданию второго Национального фронта. В феврале 1961 года, когда несколько десятков лидеров фронта организовали сидячую забастовку в Меджлисе, требуя гарантировать свободные выборы в Меджлис, базари присоединились к этой усиливавшейся политической оппозиции и закрыли свои магазины, чтобы поддержать студентов и второй Национальный фронт, который они полностью одобряли[49]. Они также встали на сторону бастующих учителей в мае 1961 года во время их протестов. В октябре 1961 года сотни базари организовали Союз защиты Конституции и прав личности и выразили свое несогласие с реформой кабинета министров и приостановкой работы парламента. Важно отметить, что они потребовали, чтобы новая экономическая политика правительства была свернута[50].
В январе 1963 года, когда реформы Белой революции шаха были одобрены на референдуме, и второй Национальный фронт, и духовенство бойкотировали референдум, получив поддержку у базари, которые закрылись на три дня в знак протеста против голосования. Тридцать два участника протеста были арестованы, в том числе все руководство второго Национального фронта и большинство активистов базара, в частности Махмуд Маниян и Мохаммад Шанечи[51]. Когда руководство Национального фронта находилось в тюрьмах, сторонники базаари сотрудничали с духовенством, которое также выступало против правительства. Например, Абульгасем Лабаши, базари и член Национального фронта, вынужденный скрываться, отправился в Кум, чтобы забрать антиправительственные листовки, выпущенные духовенством для распространения в Тегеране[52].
Правительство запустило новый виток нападений на базари. В мае 1963 года правительство начало расследование в отношении лиц, не уплативших налоги. Только в Тегеране было зафиксировано 300 000 случаев отказа платить налоги, большинство которых исходили от торговцев, ремесленников и мелких лавочников[53]. Кроме того, правительство предупредило о проведении антиспекулянтской кампании, направленной против базари, которые отказывались снижать цены в условиях растущей инфляции[54]. В конце апреля и еще раз в середине мая ценовому контролю подверглись пекари и мясники[55]. Подобные нападения и ограничения еще больше угрожали положению широких слоев базари в коммерческом секторе.
Эти события заложили основу для того, чтобы в июне оппозиция базари была направлена против правительства. Однако базари были неорганизованными и не реагировали на эти угрозы единым фронтом. Лавочники и ремесленники активно протестовали против действий правительства, но торговцы воздерживались от открытой оппозиции. В выборке из 579 человек, арестованных или убитых в ходе протестов, самую большую группу составляли лавочники и ремесленники; только один из них был торговцем[56]. Как только демонстрации приняли ожесточенный характер и раздались выстрелы, базари быстро покинули ряды протестующих[57]. За пределами центрального базара некоторые лавочники вообще не участвовали в акциях, и в результате их лавки были разгромлены и даже разграблены.
Таким образом, мобилизация и коллективные действия базари в этот период были обусловлены рядом факторов, включая их экономические интересы, организационный вакуум или слабость, а также возможность коллективных действий. Интересы базари были откровенно поставлены под сомнение политикой и действиями правительства. С уменьшением репрессий базари мобилизовались против этой политики, но их коллективные действия были быстро подавлены всплеском правительственных репрессий.
Духовенство и государство
Отношения между государством и духовенством начали портиться в декабре 1959 года, когда шах предложил земельную реформу. Большая часть духовенства выступала против земельной реформы, которая значительно сократила бы владения как мечетей, так и отдельных священнослужителей. По крайней мере один высокопоставленный священнослужитель, аятолла Боруджерди, открыто выразил недовольство земельной реформой, предложенной правительством, но он умер в марте 1961 года, прежде чем реформы были осуществлены[58]. В мае 1961 года шах приказал правительству осуществить программу реформ, включая земельную реформу. В то же время он распустил Меджлис, в котором доминировали помещики. В октябре 1962 года правительство одобрило законопроект, который предусматривал создание местных советов по всей стране. В том же законопроекте содержались и другие меры, которые многие священнослужители сочли неприемлемыми, включая избирательное право для женщин. В отличие от предыдущих статутов, законопроект также объявлял, что кандидаты и избиратели не обязаны придерживаться ислама, а избранные члены советов не обязаны приносить присягу на Коране[59]. Большинство священнослужителей считали этот законопроект противоречащим исламу и указывали на Конституцию 1906 года, которая запрещала любые законы, направленные против ислама. Улемы выразили протест с помощью телеграмм и петиций, направленных премьер-министру Аламу. Последние игнорировали нараставшие протесты вплоть до 1 ноября, когда духовенство призвало к всенародной молитве и протесту. Рано утром того же дня правительство капитулировало, связавшись с религиозными лидерами в Куме и Тегеране и объявив, что законопроект о местных советах был приостановлен[60].
Однако правительство не отказалось от всех положений этого законопроекта. В частности, оно сохранило те меры, которые предусматривали земельную реформу и предоставление женщинам избирательных прав. Эти пункты позже были включены в Белую революцию и представлены на всеобщее одобрение в январе 1963 года. После голосования правительство заявило, что реформы получили поддержку подавляющего большинства народа.
Реакция духовенства на реформы была неоднозначной. Только небольшое меньшинство, поддерживавшее связь с правительством, выразило поддержку шаху; среди них были аятолла Махдави, Алламе Вахеди и пятничный имам Тегерана[61]. Большинство представителей духовенства выступало против земельной реформы и избирательного права для женщин, но они придерживались различных позиций по этим вопросам. В некоторых областях, в частности в Азарбайджане, Исфахане и Кермане, духовенство было крупным землевладельцем, который должен был понести урон в результате предлагаемых реформ. Предполагалось также конфисковать земли, принадлежащие мечетям и религиозным учреждениям. Для некоторых выдающихся священнослужителей, в том числе аятоллы Шариатмадари и Мохаммад-Резы Гольпайгани, предоставление избирательного права женщинам было неприемлемо, и они специально просили шаха отменить именно эту предложенную реформу. Однако другие священнослужители, в том числе аятоллы Талегани, Занджани и Махаллати Ширази, заняли совершенно иную позицию. Они критиковали диктатуру шаха и законы о капитуляции, выступая за справедливость для бедных[62].
Рухолла Мусави Хомейни был одним из выдающихся священнослужителей, хотя и относительно молодым и неизвестным в начале 1960-х годов. Его громкая оппозиция шаху и предложенным реформам вскоре сделала его хорошо известным. Он осудил практически все особенности Белой революции и их более широкие последствия для места Ирана в мире. Центральной темой многих из этих нападок была озабоченность Хомейни по поводу положения духовенства и ислама, которым, по его мнению, угрожали реформы. Избирательное право для женщин и их равноправие были отвергнуты как принцип бахаизма[63]. Земельная реформа была отвергнута отчасти из-за отсутствия ее поддержки в аграрном секторе, а отчасти из-за ее предполагаемых негативных экономических последствий[64]. Даже референдум, организованный шахом, был осужден как противоречащий интересам нации. Хомейни выступал против политики правительства, поскольку считал, что она укрепит иранских бахаистов, Израиль и американский империализм, которые представляли собой потенциальную угрозу исламу. Хомейни был единственным из выдающихся религиозных лидеров Ирана, кто выходил за рамки чисто религиозных вопросов и выступал с заявлениями, затрагивавшими интересы других социальных групп, тем самым способствуя коалиции с другими силами, противостоявшими шаху. Он осудил экономическое проникновение Израиля и Соединенных Штатов в Иран, потерю иранских рынков и банкротство фермеров и базаров[65].
Но самое важное, хотя этот момент был проигнорирован в других попытках анализа этого периода, Хомейни был единственным политическим или религиозным лидером того времени, который фактически призывал к свержению шахского режима. Готовясь к персидскому Новому году в марте 1962 года, Хомейни призвал провести это время в трауре, а не в празднествах, «чтобы пробудить мусульман и страну перед лицом опасностей, которые ждут их впереди»[66]. В этом послании Хомейни потребовал, чтобы «деспотичное правительство», нарушившее Конституцию, было свергнуто и заменено новым правительством, уважающим ислам и заботящимся об иранском народе. Во второй день Нового года студенты-священнослужители духовной школы Фейзийе в Куме организовали церемонию, посвященную мученической кончине имама Джафара ас-Садыка. Они были атакованы армией, и несколько студентов были убиты и ранены. Ответом Хомейни было яростное осуждение правящего аппарата и его «чингисхановой природы. Этим преступлением тиранический режим гарантировал себе провал и гибель»[67]. В последующие месяцы Хомейни неоднократно критиковал шахский режим, в частности его реформы, попиравшие ислам и Конституцию, а также его экономическую политику, которая отрицательно сказывалась на базаре. Его полное неприятие правительства и нежелание идти на компромисс сделали его хорошо известным и уважаемым в некоторых слоях иранского общества, особенно в прослойке торговцев базара.
В мае и июне 1963 года шиитский траурный месяц Мухаррам приобрел крайне политический оттенок. Это событие отмечается публичными религиозными церемониями траура, характеризующимися масштабными процессиями мужчин, марширующих по улицам, бьющих себя в грудь руками и скандирующих лозунги. Эти религиозные ритуалы давали уникальную возможность для выражения политической оппозиции и протеста против власти. 3 июня 1963 года действия участников «шествий Ашуры» были сильно политизированными. Хотя организаторы пытались блокировать лозунги, направленные против шаха, антишахские лозунги прозвучали, когда участники шествия достигли Мраморного дворца[68]. На следующий день после пика траурных церемоний, 5 июня, Хомейни был арестован вместе с рядом других священнослужителей по всей стране. Через несколько часов после ареста Хомейни народные протесты вспыхнули в Тегеране, Куме, Мешхеде, Исфахане, Ширазе, Тебризе и Кашане.
Это восстание продолжалось три дня, с 5 по 7 июня, и было встречено жестокими репрессиями. В конце концов восстание не смогло свергнуть режим, и решительные репрессии фактически укрепили власть правительства и шаха. Но ценой этого был разрыв шаткого союза, существовавшего между монархом и духовенством с тех пор, как шах впервые пришел к власти во время второй мировой войны.
Провал восстания
Траурные церемонии и арест аятоллы Хумейни и ряда других священнослужителей вызвали восстание, которое предоставило широким слоям населения уникальную возможность высказать свое несогласие с режимом. Однако движение не смогло добиться политических перемен, главным образом из-за слабости организационной структуры и отсутствия сильной коалиции.
В частности, два основных фактора способствовали провалу восстания. Одним из них было ослабление всех оппозиционных организаций после государственного переворота против премьер-министра Мосаддыка в 1953 году. В то время партия Туде была фактически ликвидирована, а Национальный фронт частично утратил способность к мобилизации. Другим фактором было отсутствие коалиции между основными слоями населения. В результате вооруженные силы смогли подавить и ликвидировать оппозицию на протяжении более чем десяти лет. Оба эти явления можно проиллюстрировать на примере второго Национального фронта и его неспособности мобилизовать широкие слои населения до и во время июньского восстания.
Второй Национальный фронт был организован в июле 1960 года, после объявления шахом разрешения оппозиционным группам участвовать в выборах. В течение трехлетнего периода между июлем 1960 года и июнем 1963 года Национальный фронт не смог восстановить свое прежнее видное положение в оппозиции шаху. Неудача фронта коренилась в ряде политических изменений, которые произошли в стране и в самом Национальном фронте.
В начале 1960-х годов государство Пехлеви находилось в более сильном положении по отношению к оппозиции, чем десять лет назад. Устранив Мосаддыка и его сторонников, государство, за небольшим исключением периода нахождения на посту премьер-министра Амини, оказалось более консолидированным и было способно действовать против своих противников более последовательно. Увеличение нефтяных доходов наряду с экономической и военной помощью со стороны Соединенных Штатов укрепило иранскую армию, а следовательно, и позиции шаха. Формирование САВАК способствовало усилению репрессивного потенциала государства, повысив цену мобилизации и коллективных действий для оппозиции.
На отчетливом контрасте с государством, Национальный фронт претерпел сокращение своих ресурсов и возможностей в плане мобилизации. В начале 1950-х годов фронт был частью властной структуры и мог использовать правительственные ресурсы, такие как иранское радио, главный инструмент СМИ в стране, чтобы мобилизовать оппозицию как против консерваторов, так и против роялистов. К началу 1960-х годов Национальный фронт и его члены уже не имели доступа к таким ресурсам. Этот недостаток в сочетании с правительственными репрессиями резко сократил сеть Национального фронта внутри страны и, следовательно, его влияние в провинциях. Мосаддык по-прежнему находился под домашним арестом и не мог участвовать в деятельности Национального фронта. Без мощного, популярного и всенародно известного лидера фронт испытывал большие трудности в мобилизации широких слоев населения. Отсутствие Мосаддыка также создало вакуум внутри организации, которому не хватало единства и эффективного руководства, чтобы заполнить его.
Внутри фронт был разделен на две фракции. Первая пользовалась поддержкой влиятельных лидеров из Центрального совета, в том числе Аллаяра Салеха, Карима Санджаби и Шапура Бахтияра. Эта фракция выступала за создание единой организации как единой партии для противостояния диктатуре в рамках правового поля. Вторая фракция выступала за существование фронта как коалиции политических партий и политических групп. Многие члены этой фракции выступали за конфронтационную, а не легалистическую тактику противостояния существующему режиму. Эта вторая фракция была представлена главным образом молодым поколением, особенно студентами университетов, а также Движением за свободу Ирана, возглавляемым Мехди Базарганом, членом кабинета Мосаддыка, и аятоллой Талегани, верным сторонником Мосаддыка, который не дрогнул после того, как другие религиозные лидеры, такие как Кашани, перешли на другую сторону. В течение всего рассматриваемого периода преобладала первая фракция, широко представленная в Центральном совете[69].
Фронт не смог представить единой программы, кроме требования свободных выборов, демократического правительства и принятия нейтральной внешней политики. Все остальное было слишком противоречивым с точки зрения внутренней логики. Фронт бойкотировал выборы в Меджлис зимой 1961 года главным образом потому, что его члены не смогли договориться о списке кандидатов[70]. Эта организация также весьма осторожно подходила к вопросу о земельной реформе. Высший совет фронта включал в себя несколько крупных землевладельцев. По словам Катузияна, Национальный фронт принял в свой Высший совет Амира Таймура (Калали), консервативного крупного землевладельца, в обмен на его вклад в размере 200 000 риалов (2500 долларов)[71].Фронт также не хотел враждовать с высокопоставленными священнослужителями, многие из которых выступали против земельной реформы[72]. Фронт дошел до того, что осенью 1962 года опубликовал брошюру, в которой утверждалось, что поскольку в Иране никогда не было феодализма, то нет необходимости в земельной реформе[73].
Более того, внутренняя структура Национального фронта сама по себе была недемократичной. Высший совет обладал огромной властью, которой он пользовался произвольно. Например, Совет заблокировал предоставление членства во фронте Социалистическому обществу Малеки, пользовавшемуся поддержкой многих студентов университетов, и Движению за свободу, созданному в 1961 году и пользовавшемуся поддержкой религиозных элементов. Присоединение этих групп повысило бы собственный потенциал фронта в плане более широкой мобилизации. Кроме того, места в Конгрессе Национального фронта распределялись между различными организациями-членами недемократическим способом, без учета количества их членов. Хотя Организация студентов университетов составляла почти половину от общего числа членов Национального фронта, она имела только 30 из 160 или 170 делегатов конгресса[74]. Кроме того, из 160 членов 100 были избраны в качестве представителей различных организаций, а 60, включая партийных лидеров, получили места в качестве частных лиц[75]. Фронт даже исключил из своей молодежной организации около 90 студентов по идеологическим соображениям, потому что они были левыми, что уменьшило поддержку организации среди студентов университетов. Эта политика привела Мехди Базаргана и его союзников к полному разрыву со вторым Национальным фронтом, когда в декабре 1962 года они резко отказались от участия в конгрессе[76].
Еще одним фактором, который уменьшил способность Национального фронта эффективно мобилизовать людей, были репрессии со стороны правительства. Хотя группе удалось получить дом 143 на проспекте Фахрабад в Тегеране, встречи там часто пресекались правительственными агентами. В конце концов, в 1961 году штаб-квартира Национального фронта была закрыта полицией. Неоднократные аресты руководителей фронта снижали их способность к мобилизации. Например, после произошедшего 21 января 1962 года нападения на студентов Тегеранского университета правительство арестовало некоторых лидеров организации, хотя они не имели никакого отношения к студенческому митингу.
Даже Амини в бытность премьер-министром накладывал на деятельность Национального фронта ограничения. Когда лидеры фронта, в частности Бахтияр и Санджаби, подвергли нападкам премьер-министра во время их митинга, он приказал арестовать большое количество членов фронта. Этот митинг был единственным законным мероприятием, организованным вторым Национальным фронтом. Амини не разрешил фронту отмечать 21 июля 1961 года годовщину возвращения Мосаддыка к власти в 1952 году. Фронт решил продолжать свои планы, несмотря ни на что, но после вмешательства полиции это событие превратилось в бунт. В ответ правительство арестовало многих лидеров и закрыло их клуб[77].
Ко времени июньского восстания 1963 года репрессии фактически парализовали деятельность второго Национального фронта. К тому времени в тюрьме находилось около четырехсот лидеров и активистов фронта. Репрессии и тюремное заключение его лидеров обеспечили отсутствие фронта в последующих конфликтах.
В отличие от Национального фронта, у духовенства было больше ресурсов для мобилизации. У них была национальная сеть мечетей с постоянными членами и посещаемостью. Кроме того, государство еще не подавляло духовенство в широких масштабах, хотя в Куме имели место нападения на семинаристов. Однако духовенство не смогло в полной мере использовать свои ресурсы против правительства. Одной из главных проблем были национальные разногласия, которые препятствовали разработке единой программы действий. За исключением аятоллы Хомейни и некоторых других, подавляющее большинство духовенства не было озабочено более широкими социальными, политическими и экономическими вопросами того времени. Аятолла Хомейни был единственным священнослужителем, который действительно требовал свержения правительства. Разногласия внутри духовенства нашли свое отражение в том факте, что арест Хомейни вызвал протесты лишь в полудюжине городов. В Тегеране ряд социальных групп не принимали участия в акциях протеста. Студенты университетов, участвовавшие в широкомасштабных выступлениях против шахского режима, не стали (за некоторыми исключениями) активно присоединяться к демонстрантам. Вместо этого они остались в университетском городке и выставили на видном месте знамя, гласившее: «Жестокий и кровожадный шах проливает кровь народа». Студенты также выкрикивали лозунги против диктатуры и в поддержку премьер-министра Мосаддыка[78].
К другим группам, чье участие в восстании было относительно незначительным (опять же за отдельными исключениями), принадлежали промышленные рабочие, белые воротнички и крестьянство. В приведенной ранее выборке только 2,9% участников из Тегерана были фабричными рабочими. Что еще более важно, нигде в стране не было ни одной забастовки рабочих, ни одного закрытия фабрики, и белые воротнички появлялись на своих рабочих местах без перерыва. Учителя также не принимали участия в протестах, поскольку они ранее успешно мобилизовались против правительства и добились выполнения всех своих требований. Еще больше бросалось в глаза отсутствие на политической сцене крестьянства. За исключением крестьян из Варамина, расположенного в девяноста милях к востоку от Тегерана, которые участвовали в тегеранских демонстрациях, крестьяне в других местах воздерживались от политических действий. Бездействие этих классов и групп не позволяло оппозиции консолидировать свои действия и способствовало успеху репрессий.
Различные этнические меньшинства, включая курдов, туркменов, арабов, бахтияров и белуджей, воздерживались в этот период от политической оппозиции. Это отчасти объясняется географическим фактором, поскольку большинство этих группировок расположено на периферии страны, тогда как оппозиция была ограничена несколькими крупными городами. Другая причина была связана с наличием среди суннитских этнических групп отдельной сети мечетей, которые не соблюдали шиитский священный месяц Мухаррам.
Отсутствие промышленных рабочих на этих мероприятиях отчасти объяснялось тем, что им не хватало независимых организаций, которые могли бы укрепить их способность действовать коллективно. Другая причина бездействия рабочих заключалась в том, что шахские реформы обещали ввести разделение прибыли для промышленных рабочих. Правительство утверждало, что несколько промышленных секторов уже были охвачены этим планом к началу 1963 года[79]. Обещание правительства повысить заработную плату и доходы вполне могло быть воспринято серьезно рабочими, которые поэтому воздержались от антиправительственной мобилизации. Кроме того, некоторые рабочие и служащие Белого дома, вероятно, рассматривали политику правительства по осуществлению земельной реформы и наделению женщин избирательным правом как справедливую и прогрессивную политику в интересах рабочего класса, особенно потому, что партия Туде и в некоторой степени элементы Национального фронта выступали за аграрную реформу еще в 1950-х годах.
Причины отсутствия крестьянства в политических конфликтах носят сложный характер. Начнем с того, что иранское крестьянство в целом не проявило высокой степени политизации. Крупных крестьянских восстаний в XX веке почти не было[80]. Отсутствие крестьянских организаций также способствовало их бездействию. Наконец, обещание правительства провести земельную реформу и перераспределение земель, вероятно, снизило интерес крестьян к политическим действиям. Правительство фактически начало перераспределять землю между крестьянами уже в марте 1962 года, начав с Мараге[81]. Хотя часть духовенства выступала против земельной реформы, крестьяне шли своим путем и брали землю, предложенную правительством. Нет никаких свидетельств того, что крестьяне где-либо отказывались от перераспределяемых правительством земель.
Отсутствие белых воротничков и профессионалов, промышленных рабочих, крестьян и студентов на демонстрациях и забастовках в начале июня 1963 года сыграло критически важную роль. Формирование широкой коалиции между этими группами и классами наряду с базари и духовенством могло бы сделать государство неспособным к решительным действиям. Такая широкая коалиция могла бы породить раскол и фракционность внутри армии, создав революционную ситуацию, как это и произошло пятнадцать лет спустя. Однако без консолидированной оппозиции правительственным репрессиям удалось подавить восстание и рассеять противников режима. Поражение этого восстания ознаменовало прекращение народных коллективных действий вплоть до революционного периода 1977-79 годов.
В заключение следует отметить, что политические и экономические события начала 1960-х годов привели к перестройке внутри системы и подготовили почву для конфликтов 1970-х годов. Благодаря земельной реформе землевладельческий высший класс утратил часть своей власти; что еще более важно, небольшая группа, представлявшая интересы промышленно-финансовых кругов, наряду с военной и государственной бюрократией, стала бенефициаром и новой базой поддержки государства. В сельской местности реформы сократили власть помещичьего высшего класса и расширили государственный контроль над крестьянством. В то же время земельная реформа создала новый класс мелких землевладельцев, ликвидировав при этом безземельных батраков и вытеснив их в городские районы. Наконец, государство стало более активно вмешиваться в экономику, что в конце 1970-х годов сделало правительство более уязвимым перед нападками и вызовами.
После событий 1963 года, роспуска парламента, распределения земель и подавления народных протестов и политической оппозиции, включая духовенство и второй Национальный фронт, шах смог сосредоточить власть в своих руках. Он контролировал все основные центры власти в стране, включая армию, правительственную бюрократию, кабинет министров, парламент и политические партии. Он лично принимал все важные политические решения. Он назначил всех высших чиновников правительства и бюрократии. Политические партии никогда не могли добиться от него независимости, и все политические кандидаты должны были утверждаться для того, чтобы баллотироваться на свои посты. Кроме того, он принимал все важные экономические решения, в том числе в сфере национального планирования. Даже крупные инвестиции в частный сектор требовали согласия и зачастую участия членов шахской семьи. Все средства массовой информации и пресса оказались под жестким контролем правительства. Правительство также расширило свой контроль над религиозными учреждениями и духовенством[82]. Все эти перемены стали возможны благодаря тому, что шах также командовал армией и САВАК, которые играли все большую роль в делах страны.
Мобилизация в период с 1960-1963 гг. отличалась от мобилизации в начале 1950-х гг. Ранее политическая мобилизация проходила в основном через политические партии, университеты и рабочие места, такие как базары и фабрики. К началу 1960-х годов оппозиционные политические партии, а также Национальный фронт были резко ослаблены, и государственные репрессии препятствовали эффективной мобилизации широких слоев населения. Большая часть мобилизации, которая действительно происходила, была ограничена университетами и базаром и в конечном счете направлялась через мечети. Такая же картина мобилизации имела место и в 1977 году. Светские политические группы, включая Национальный фронт, политически мобилизовались задолго до того, как духовенство приступило к коллективным действиям. Опять же, сочетание внутренних слабостей и правительственных репрессий в конечном итоге направило мобилизацию через мечеть, единственный институт с относительной автономией от государства, национальную сеть и безопасное пространство для выражения недовольства, трансляции новостей о правительственных репрессиях и организации коллективных действий. Хотя мечеть имела решающее значение для мобилизации, как в 1963, так и в 1978-79 годах, она не была мобилизационным вариантом, который определял исход конфликтов. Для объяснения революционного исхода 1979 года необходимо учитывать и другие переменные.
Примечания
Я хотел бы поблагодарить Джона Форана, Джина Гартуэйта и анонимного рецензента за полезные замечания по более раннему проекту этой главы.
Источник: Misagh Parsa. Mosque of Last Resort: State Reform and Social Conflict in the Early 1960s in: A Century of Revolution: Social Movements in Iran. Front Cover. John Foran. University of Minnesota Press, 1994. Pp. 135 – 159.
[1] Said Amir Arjomand, «Iran’s Islamic Revolution in Comparative Perspective,» World Politics 38 (1986): 383.
[2] James C. Davies, «Toward a Theory of Revolution,» American Sociological Review 27 (1962): 5-19.
[3] Theda Skocpol, States and Social Revolutions: A Comparative Analysis of France, Russia and China (Cambridge: Cambridge University Press, 1979).
[4] Charles Tilly, From Mobilization to Revolution (Reading, Mass.: Addison-Wesley, 1978), 54.
[5] Основополагающая работа Ерванда Абрахамяна «Иран между двумя революциями» (Iran between Two Revolutions. Princeton, N.J.: Princeton University Press, 1982) посвящена некоторым событиям начала 1960-х годов, но не дает теоретического объяснения. Точно так же «Корни революции: интерпретирующая история современного Ирана» (Roots of Revolution: An Interpretive History of Modern Iran. New Haven, Conn.: Yale University Press, 1981) Никки Р. Кедди охватывает этот период описательно. «Иранская политика и религиозный модернизм: освободительное движение Ирана при шахе и Хомейни» (Iranian Politics and Religious Modernism: The Liberation Movement of Iran under the Shah and Khomeini. Ithaca, N.Y.: Cornell University Press, 1990) Х. Э. Шехаби не представляет теоретической перспективы мобилизации и коллективных действий этого периода. Книга Суссан Сиавоши «Либеральный национализм в Иране: провал движения» (Liberal Nationalism in Iran: The Failure of a Movement. Boulder, Colo.: Westview, 1990), содержит ограниченный анализ Национального фронта, но не охватывает более широкие социальные, политические и экономические вопросы. Книга Джеймса Гуда «Реформирование Ирана в годы правления Кеннеди» (Reforming Iran during the Kennedy Years,» Diplomatic History 15 (Winter 1991): 13-29) носит полностью описательный характер.
[6] Abrahamian, Iran between Two Revolutions, 421-22.
[7] Homa Katouzian, The Political Economy of Iran: Despotism and Pseudo-Modernism, 1926-1979 (New York: New York University Press, 1981), 206.
[8] Ibid., 229.
[9] Julian Bharier, Economic Development in Iran, 1900-1970 (London: Oxford University Press, 1971), 95.
[10] Степень серьезности экономического спада была поставлена под сомнение Катузияном, который использует совокупные данные, утверждая, что экономика была депрессивной, но не стагнирующей. Katouzian, The Political Economy, 229.
[11] Abrahamian, Iran between Two Revolutions, 422.
[12] M. Ivanov, Tarikh-i Nuvin-i Iran (Modern history of Iran), trans, (from Russian) Hushang Tizabi and Hasan Qa’im Panah (Stockholm: Tudeh, 1356/1977), 205-7.
[13] Цит. по: Yonah Alexander and Allen Nanes, eds., The United States and Iran: A Documentary History (Frederick, Md.: University Publications of America, 1980), 247.
[14] Chehabi, Iranian Politics, 144.
[15] Mark Gasiorowski, U.S. Foreign Policy and the Shah: Building a Client State in Iran (Ithaca, N.Y.: Cornell University Press, 1991), 178-79.
[16] Hossein Bashiriyeh, The State and Revolution in Iran, 1961-1982 (New York: St. Martin’s, 1984), 20.
[17] Gasiorowski, U.S. Foreign Policy, 180.
[18] Katouzian, The Political Economy, 213.
[19] James Bill, The Eagle and the Lion: The Tragedy of American-Iranian Relations (New Haven, Conn.: Yale University Press, 1988), 132.
[20] Ibid., 143.
[21] Отец шаха, Реза-шах, расширил свои владения, конфисковав значительные участки земли у землевладельцев, которые больше не пользовались шахской милостью. Хотя сам Реза-шах происходил из семьи мелких землевладельцев, к 1941 году его семья владела примерно 2000 деревнями или их частями. См. Ann K. Lambton, The Persian Land Reform (Oxford: Clarendon, 1969), 49-50.
[22] Alexander and Nanes, The United States and Iran, 248-49.
[23] Z. Shaji’i, Namayandigan-i Majlis-i Shura-yi Milli dar Bist-uyik Daureh-i Qanun guzari (Members of parliament in twenty-one legislative sessions) (Tehran: Tehran University Press, 1965), 173.
[24] Eric Hooglund, Land and Revolution in Iran, 1960-1980 (Austin: University of Texas Press, 1982), 50.
[25] Afsaneh Najmabadi, Land Reform and Social Change in Iran (Salt Lake City: University of Utah Press, 1987), 11.
[26] Ibid., 9-10.
[27] Ibid., 66.
[28] Mohammad Reza Pahlavi, Collection oj Speeches, Messages, and Interviews of His Majesty Mohammad Reza Shah Pahlavi (Tehran, 1962), цит. по: Najmabadi, Land Reform, 82.
[29] Najmabadi, Land Reform, 74.
[30] Bill, The Eagle and the Lion, 145.
[31] Katouzian, The Political Economy, 220.
[32] Bill, The Eagle and the Lion, 142.
[33] Katouzian, The Political Economy, 221.
[34] Chehabi, Iranian Politics, 64.
[35] Katouzian, The Political Economy, 221.
[36] Chehabi, Iranian Politics, 147.
[37] Цит. по: Bill, The Eagle and the Lion, 146-47.
[38] Abrahamian, Iran between Two Revolutions, 423-24.
[39] Katouzian, The Political Economy, 224.
[40] Chehabi, Iranian Politics, 175.
[41] Ittila’at, May 2, 1961.
[42] Ittila’at, May 3, 1961.
[43] Цит. по: Ittila’at, May 9, 1961.
[44] Ittila’at, May 2, 1961.
[45] Ittila’at, May 20, 1963.
[46] Ittila’at, April 30, 1963.
[47] Ittila’at, May 21, 1963.
[48] Ittila’at, May 7, 1961.
[49] Интервью с Абульгасемом Лабаши, проведенное Хабибом Ладжеварди, 28 февраля 1983 года, лента 2, стр. 7. Эта магнитофонная запись является частью Коллекции иранской устной истории Хоутонской библиотеки Гарвардского университета.
[50] Bashiriyeh, The State and Revolution, 23.
[51] Ittila’at, January 24, 1963.
[52] Labaschi, interview, tape 2, p. 9.
[53] Ittila’at, May 19, 1963.
[54] Ittila’at, April 21 and 23, 1963.
[55] Ittila’at, April 29 and May 16, 1963.
[56] Mansoor Moaddel, «The Shi’i Ulama and the State in Iran,» Theory and Society 15 (1986): 544. Согласно выборке из 579 человек, участвовавших в восстании в июне 1963 года в Тегеране, 22,1% были рабочими (9% были промышленными рабочими, но только 2,9% из них были фабричными рабочими), 12,4% — студентами, 9% — духовенством, 3,8% – крестьянами, 2,8% – безработными, 0,9% – домохозяйками и 0,2% – торговцами. Самой большой группой были те, кого Моаддель называл «мелкой буржуазией», которая составляла 43% и включала продавцов мороженого, овощей, сапожников, кузнецов, бакалейщиков и портных. Их ученики составляли еще 5,9%. Что касается профессиональной структуры населения Тегерана, то практически все группы, за исключением этих, были недопредставлены.
[57] Bizhan Jazani, Tarh-i Jama’eh Shinasi va Mabani-yi Stratijy-i Junbish-i Inqilabi yi Khalq-i Iran (Sociological sketch and fundamentals of the strategy of the revolutionary movement in Iran) (Tehran: Maziar, 1979), 144.
[58] K. S. McLachlan, «Land Reform in Iran,» in The Cambridge History of Iran, vol. 1,
The Land of Iran, ed. W. B. Fisher (Cambridge: Cambridge University Press, 1968), 690.
[59] Shaul Bakhash, The Reign oj the Ayatollahs: Iran and the Islamic Revolution (New York: Basic Books, 1984), 24.
[60] Ibid., 25.
[61] Shahrough Akhavi, Religion and Politics in Contemporary Iran: Clergy-State Relations in the Pahlavi Period (Albany: State University of New York Press, 1980), 103.
[62] Ibid., 101.
[63] Ruhullah Khumaini, Sahifeh-i Nur, 16vols. (Tehran: Ministry of Guidance, 1983), 1:56.
[64] Ibid., 1:70, 1:152-53.
[65] Ibid., 1:112.
[66] Ibid., 1:27.
[67] Ibid., 1:38.
[68] Chehabi, Iranian Politics, 178.
[69] Siavoshi, Liberal Nationalism, 100-101.
[70] Chehabi, Iranian Politics, 151.
[71] Katouzian, The Political Economy, 221.
[72] Chehabi, Iranian Politics, 164.
[73] Katouzian, The Political Economy, 222.
[74] Siavoshi, Liberal Nationalism, 102.
[75] Chehabi, Iranian Politics, 167.
[76] Ibid., 184.
[77] Ibid., 164.
[78] Ibid., 130-31.
[79] Ittila’at, May 20, 1963.
[80] Farhad Kazemi and Ervand Abrahamian, «The Nonrevolutionary Peasantry of Modern Iran,» Iranian Studies 11 (1978): 259-304.
[81] Ittila’at, March 20, 1962.
[82] Akhavi, Religion and Politics, chap. 5.