Революционный Иран и постреволюционный Китай в 1979-1988 гг. Ч. 1
Исламская революция 1978-1979 годов в Иране бросила вызов биполярной модели мира, разделенного на два лагеря. США и СССР находились в центре иранской революционной антиимпериалистической риторики. Однако Китай, который в этот период взял курс на превращение в новый центр силы, конкурировавший с обеими сверхдержавами, оказался парадоксальным образом на периферии внимания иранских революционеров. Это позволило Китаю выстраивать свои собственные отношения с Исламской Республикой, переживавшие в первые годы взлеты и падения. Если отношения Пекина революционным Ираном на раннем этапе были крайне плохими, потому что были омрачены контактами КНР с шахом, религиозно-идеологической пропастью, а также квазисоюзом Пекина с Вашингтоном. В 1979 и 1980 годах иранские лидеры глубоко не доверяли Китаю, но к 1987-1989 годам Пекин был одним из самых ценных партнеров Тегерана. Он стал главным поставщиком оружия Ирану, вступался за Иран в Совете безопасности ООН и критиковал военные действия Вашингтона против Ирана. Кроме того, представители Китая и Ирана разделяли схожие взгляды на мир. Китайские лидеры понимали логику и динамику социальной революции, потому что сами некогда совершили такую революцию. Разделенные пропастью между атеизмом и религиозной верой, лидеры обоих государств испытывали похожее негодование по поводу доминирования Запада в мировых делах.
Китай и Иранская революция
Иранская революция была одной из самых глубоких социальных революций ХХ века: восстание низовых масс, состоявших из простых людей, которые свергли институты, доминировавшие в обществе в течение многих десятилетий. Во второй половине 1978 года уличные демонстрации против шаха и его режима стали более масштабными и ожесточенными. Многочисленные группы и фракции принимали участие в этих демонстрациях или поддерживали их со стороны, но самым авторитетным лидером был аятолла Рухолла Хомейни, находившийся в изгнании в Париже после того, как покинул в октябре 1978 года Ирак. Секуляристы и даже марксисты все чаще присоединялись к исламистам, требуя положить конец крайне западническому режиму шаха. Шахская полиция открыла огонь по демонстрантам, но вместо того, чтобы подавить беспорядки, это применение силы еще больше распалило демонстрантов. 11 декабря демонстрация, собравшая более миллиона человек, одобрила программу из семнадцати пунктов, призывающую к созданию Исламского правительства и провозглашению Хомейни верховным лидером. Шах ненадолго задумался о том, чтобы приказать армии подавить демонстрации, но в конечном итоге решил отказаться от такого курса. Исключив репрессии с применением грубой военной силы, шах 9 января 1979 года отменил военное положение. Демонстрации становились все более масштабными. 12 января Хомейни, все еще находясь в Париже, создал Совет Исламской революции и поручил ему сформировать переходное правительство. 16 января шах улетел из страны, отправившись в изгнание под сильным давлением Соединенных Штатов, а 1 февраля Хомейни вернулся в Тегеран, где его встретили восторженные толпы. 4 февраля Хомейни назначил Мехди Базаргана временным премьер-министром нового правительства, а 11 февраля было создано революционное правительство, провозгласившее Исламскую республику. Два дня спустя императорская гвардия, элитное подразделение, созданное шахом для обеспечения выживания его режима, прекратила сопротивление и сдала Дворец Нияваран, где располагались кабинеты рухнувшего правительства, оставленного шахом. Революционные силы тогда начали работу по подавлению врагов и построению нового порядка в соответствии с учением Имама Хомейни. В марте 1979 года плебисцит привел к официальному созданию нового иранского государства – Исламской Республики Иран (ИРИ).
Китайская Народная Республика (КНР) также была продуктом глубокого социального переворота. Это тоже было государство, нацеленное на разрушение прежнего общественного строя. Это тоже было изначально революционное государство, которое с помощью насилия и силы прокладывало себе путь к строительству нового порядка. КНР, как и ИРИ, изначально была революционным государством, презиравшим господствующий международный порядок и стремившимся заменить этот порядок принципиально справедливым—на что указывали принципы ее идеологии. К 1979 году, однако, страсти и утопические взгляды, которые питали революционные поиски Китая, уже выгорели. После Мао руководство Китая во главе с Дэн Сяопином, который консолидировал верховную власть в августе 1978 года, посвятило себя прекращению «классовой борьбы» за коммунистическое общество, сосредоточившись вместо этого на практических вопросах экономического развития.
Институты и ценности, установленные китайской революцией, все еще существовали, но теперь это был прагматический поиск экономического улучшения, а не призрачный поиск бесклассового и эгалитарного общества. К 1979 году Китай вступил в свою послереволюционную стадию. Если революционное иранское государство стремилось преобразовать иранское общество, китайское государство стремилось дереволюционизировать китайское общество.
Парадоксально, что КНР оказалась в 1979 году и по отношению к Исламской Республике Иран в ситуации, очень похожей на ситуацию Соединенных Штатов в 1949 году по отношению к КНР. КНР в 1979 году, как и Соединенные Штаты в 1949 году, несла большие обязательства из-за тесной связи с прежним режимом. В течение нескольких лет после 1945 года Соединенные Штаты оказывали значительную помощь правительству Чан Кайши, даже когда это правительство пыталось подавить растущие силы революции. Поддержка Соединенными Штатами Чан Кайши создала резервуар негодования и недоверия среди лидеров вновь созданной КНР. Как мы видели в предыдущей главе, Китай оказывал значительную поддержку правительству шаха в последние годы его правления, и это также вызывало определенное негодование и недоверие к Китаю. Пекин никогда не был главным врагом иранского революционного энтузиазма. Эта честь досталась Соединенным Штатам, «великому Сатане», который был главным партнером шаха с 1953 года, и СССР, «меньшему Сатане». Однако среди лидеров ИРИ, и особенно у Хомейни, гигантской харизматической фигуры, которая играла доминирующую роль в Иранской революции, было значительное недоверие к Китаю. Хомейни выразил свое недоверие Китаю в конце 1978 года, когда в Тегеране усилилось революционное движение. В своей речи в октябре, вскоре после отъезда из Ирака в Париж, Хомейни предупредил: «Наша молодежь должна знать, что Китай и Россия, как США и Великобритания, питаются кровью нашего народа. Моя просьба к вам состоит в том, чтобы избегать лозунгов, которые играют на руку шаху, и стараться быть независимыми, не склоняясь ни к Востоку, ни к Западу». Две недели спустя Хомейни снова предупредил: «Внешняя политика Америки, Англии, России, Китая и других стран поддерживает коррумпированный режим шаха и его преступления. Это разрушило нашу экономику. Это сделало нашу армию зависимой».
Была также пропасть между атеистическим материалистическим вероучением Коммунистической партии Китая (КПК) и пылкой исламской верой людей, которые основали и возглавили ИРИ. Одним из принципов Хомейни в руководстве внешней политикой было «ни Запад, ни Восток». Включать ли Китай в состав «Востока», стало вопросом целого ряда дебатов в революционном Иране, но, похоже, что в течение первых нескольких лет после того, как была создана ИРИ, из-за коммунистической философии КПК, в сочетании отсутствием у новых лидеров Ирана каких-либо сведений о Китае, эта страна квалифицировалась как часть «Востока». В начале 1983 года, например, когда британские газеты сообщили, что Китай продавал танки Т-69 в Ирак, с которым Иран был тогда в состоянии войны, причем финансирование предоставлялось из Саудовской Аравии, союзника Соединенных Штатов и суннитского соперника Ирана, газета Tehran Times пришла к выводу, что это свидетельствует о гнусной природе Китая. «То, что Китай, как и все другие сверхдержавы Востока и Запада, поддерживает Саддама, является доказательством абсолютной чистоты Исламской революции в Иране, а также признаком полного банкротства системы капитализма и социализма и доказательством их общей враждебности Исламу». Китайские дипломаты в Тегеране во время революционных потрясений 1978-1979 годов обращали внимание на нарисованные на стенах лозунги, осуждавшие Китай наряду с Израилем, Соединенными Штатами и Советским Союзом.
Несмотря на глубокие идеологические различия между коммунистическими правителями Китая и новыми теократическими правителями Ирана, интересы государства в сочетании с цивилизационными общностями сближают две страны. С иранской стороны расчеты на целесообразность, связанные с войной с Ираком, начавшейся в сентябре 1980 года, подталкивали лидеров, настроенных не очень благожелательно в идеологическом отношении, к возобновлению связей с Китаем. Тем не менее, как только началось взаимодействие между новыми клерикальными лидерами Ирана и руководством Китая, по крайней мере некоторые из новых лидеров Ирана признали в Китае не только значительную силу, желающую и способную помочь революционному Ирану вести войну, но и крупную незападную цивилизацию, борющуюся, как и Иран, за развитие по незападному пути и возмущенную нынешним глобальным господством Запада, его вмешательством в делах других и чувством превосходства по отношению к ним.
Клерикальное руководство молодой ИРИ мало что знало о Китае. Многие не знали, например, что Китай имеет мусульманское население около двадцати миллионов человек, и были рады обнаружить этот факт, когда начали посещать Китай в начале 1980-х годов. Когда новые правители Ирана узнали о Китае, когда они начали обмениваться мнениями с китайскими лидерами, они обнаружили государство, глубоко возмущенное западным глобальным господством, непреклонное в своем неприятии западных представлений о культурном превосходстве и решившее создать новый мировой порядок, в котором незападная часть человечества будет играть гораздо большую роль, а потому обладавшее сильным чувством солидарности с другими незападными народами, особенно теми, у кого есть славная история и на кого Запад наложил свой отпечаток колониализма и империализма. Китайские дипломаты играли на этих темах, пытаясь просветить новых лидеров Ирана относительно Китая. Они также подчеркнули проводимую Китаем после Мао политику свободы религиозной практики. Это был важный и по-настоящему новый шаг, предпринятый при Дэн Сяопине, который продемонстрировал иранским лидерам, что китайские мусульмане пользуются значительной свободой в плане исповедания своей религии, и был ключевым компонентом китайской дипломатии в отношении ИРИ.
В то время как цивилизационные факторы создавали атмосферу восстановления китайско-иранских отношений, инструментальные связи основывались на расчетах силы. Лидеры ИРИ вскоре столкнулись с рядом серьезных проблем — войной, экономическим коллапсом, дипломатической изоляцией—и узнали, что Китай способен и готов помочь ИРИ в решении этих проблем. Проще говоря, ИРИ нуждалась в помощи, и Китай мог бы оказать эту помощь: боеприпасы для ведения войны против Ирака, помощь в создании рабочих мест и развитии экономики, помощь в иранской ядерной программе и готовность время от времени говорить несколько добрых слов в пользу Ирана в Совете Безопасности ООН.
Такая ситуация создавала не только возможности для Пекина, но и явные опасности. Тот факт, что лидеры ИРИ вскоре стали рассматривать Китай как дружественную державу, способствовал усилиям Пекина по восстановлению отношений сотрудничества с Ираном. Но объединение КНР с ИРИ против возглавляемого США Запада шло вразрез с основной внешнеполитической линией, намеченной Дэн Сяопином в 1978 году. В качестве главной цели в 1978 году Дэн поставил увеличение ВВП Китая в четыре раза к концу столетия, а затем поднятие уровня жизни Китая до среднего уровня (ВВП на душу населения в размере $9000-$11000 в 2000 году) к середине XXI века. Дэн понимал, что для достижения этой амбициозной цели потребуется доступ к американским рынкам, технологиям и высшему образованию — все это зависит от общей доброй воли США к усилиям Китая в области развития. Цель состояла в том, чтобы использовать активы капиталистического мира для модернизации социалистического Китая, и Дэн понимал, что для достижения этой цели потребуется сохранять комплиментарные отношения с США. Если Вашингтон не будет угрожать таким ключевым китайским интересам, как притязания Пекина на Тайвань или контроль КПК над китайским обществом, Китай не будет противостоять Соединенным Штатам. Как заявил Дэн, интересы Китая в настоящий период заключаются в экономической модернизации, и его внешняя политика должна оставаться сосредоточенной на этом императиве. Стремление Китая к модернизации не могло позволить ему противостоять Соединенным Штатам на Ближнем Востоке и в Персидском заливе. Императив развития накладывал ограничения на сотрудничество Китая с ИРИ.
Связь с ИРИ также противоречила усилиям Дэн Сяопина по дереволюционизации китайской дипломатии. При Мао Китай играл роль покровителя глобальной антиимпериалистической революции. Дэн пришел к выводу, что подход Мао противоречит стремлению к модернизации, и приступил к систематической дереволюционизации международной роли Китая. Поддержка иностранных революционных движений в Юго-Восточной Азии, Южной Азии и Африке, а также маоистских коммунистических партий, рассеянных по всему миру, была прекращена. То же самое можно сказать и об антикапиталистической риторике. Философия Хомейни, которая стала идеологией ИРИ, когда Иранская революция вступила в свою радикальную фазу с захватом посольства США в ноябре 1979 года и войной с Ираком, начавшейся годом позже, была столь же радикальной, как и идеология Мао. Хомейни отверг само понятие суверенитета государств, разделив человечество на «лагерь угнетателей» и угнетенные массы, борющиеся за освобождение. Истинная религия ислама и Исламская революция были путем к освобождению, праведности и справедливости, и долгом иранцев перед Аллахом было помогать борьбе угнетенных в других местах. Правительства практически всех стран, начиная с лжеисламских правительств Египта, Саудовской Аравии, Ирака и стран Персидского залива, должны были быть свергнуты и стать частью истинного, глобального исламского сообщества, управляемого, подобно ИРИ, исламским правом и духовенством. В соответствии с этими принципами ИРИ провозгласила, что «сионистское образование» (то есть Израиль) должно быть уничтожено войной. Египет, который предал ислам, заключив в 1978 году мир с сионистским врагом, должен был быть очищен путем свержения «фараонского режима» президента Анвара Садата. Хомейни фактически отлучил руководство Египта от исламской общины и высоко оценил убийство Садата в марте 1981 года. Иранские паломники, совершавшие хадж в Мекку, занимались революционной агитацией и даже контрабандой оружия. Иран поддерживал исламские революционные движения в нескольких странах. Ирак быстро стал самой важной целью Исламской революции Хомейни, а замена правления Саддама Хусейна исламским революционным режимом, опиравшимся на шиитское большинство Ирака, была главной целью, ради которой Хомейни поддерживал войну с Ираком в течение шести лет.
Революционный подход ИРИ к мировой повестке был именно тем, что Китай пытался сбросить при Дэн Сяопине. Китайские лидеры понимали, что слишком тесная связь с революционной ИРИ подорвет стремление Китая нормализовать свою собственную международную роль. И все же ИРИ не была крошечной маоистской партией, которую можно было бы отбросить без особых затрат. Реальность весьма значительной национальной мощи Ирана оставалась неизменной. Это означало, что Пекин будет стремиться подружиться с революционной ИРИ, но избегать слишком тесной связи с ней.
Эти ограничения в отношениях Китая с ИРИ предполагалось довести до сведения иранских представителей с соответствующей дипломатической тонкостью и уклончивостью. Считалось, что раздражение или отчуждение новых лидеров Ирана не будет служить интересам Китая. Одной из причин того, что Китай делает упор на общности цивилизаций, вероятно, было то, что это смягчило отказ Ирана от призывов к более сильной, смелой, более заметной китайской поддержке против давления США. Стратегическая цель Пекина была долгосрочной: построить стабильные и основанные на дружбе и сотрудничестве отношения с крупной региональной державой, расположенной в очень важном регионе мира. Но этого нельзя было достичь ценой подрыва стремления Китая к развитию.
Опасения по поводу советского экспансионизма, вдохновлявшего китайскую политику в отношении Ирана в эпоху шаха, не рассеялись и после создания ИРИ. Во всяком случае, эти опасения усилились – по крайней мере, на несколько лет. Как уже говорилось в предыдущей главе, во второй половине 1970-х годов позиции Москвы в регионах к югу от Китая резко укрепились. Продвижение Москвы было связано со спадом американской мощи. Военный потенциал Соединенных Штатов значительно сократился после вьетнамского фиаско в 1975 году, и в Соединенных Штатах развернулись серьезные дебаты о том, следует ли стране продолжать традиционную послевоенную стратегию сдерживания Советского Союза. Принятые в 1978 году президентом Джимми Картером решения наложить вето на применение военной силы шахом для подавления растущей оппозиции и оказать давление на шаха с целью отречения от престола были важными проявлениями увядания американской политики сдерживания. Крах шахского режима, поддерживаемого на протяжении более десяти лет оплота США против советской экспансии, стал сокрушительным ударом по позициям США в регионе.
С точки зрения Пекина, существовала опасность, что Советский Союз может добиться превосходства на обширном участке суши и моря между Вьетнамом и Персидским заливом, окружив Китай как с юга, так и с севера. Иран должен сыграть важную роль в предотвращении этих планов. Те же геополитические интересы, которые привели Китай в соответствие с шахским Ираном, помогли привести его в соответствие с ИРИ. Интересно, однако, что по мере того, как китайские опасения по поводу советского экспансионизма ослабевали в середине 1980-х годов, а затем полностью испарились к 1990-м годам, Пекин не терял интереса к партнерству с Ираном. Новой заботой Пекина стало противодействие давлению США, но и в этом направлении сотрудничество с Ираном оказалось привлекательным для Пекина. Непреходящим притяжением было сотрудничество с государством, обладающим значительными возможностями. Политическая «погода» — конкретные политические цели — менялись от периода к периоду, но полезность партнерства «при любой погоде», основанного на национальном потенциале, постоянно осознавалась.
Дипломатия сближения
Дипломатия Китая в отношении Ирана в течение нескольких лет после 1979 года требовала методичных усилий по восстановлению отношений. Она началась с прямых и неоднократных предложений дружбы, включая заверения в уважении к выбору, сделанному иранским народом при свержении шаха. По-видимому, оно включало в себя прямое и личное, если не приватное, извинение за предполагаемый проступок, заключавшийся в поддержке шаха. Общие друзья сыграли важную роль. Пакистан замолвил словечко о Китае как о надежном и практически полезном партнере. Усилия Китая по наведению мостов к Тегерану также, по-видимому, включали изменение политики в отношении Соединенных Штатов с целью успокоить опасения Тегерана. Усилия Пекина включали в себя уделение «личного времени» в контактах с лидерами ИРИ — частый обмен делегациями обеспечивал встречи с лидерами ИРИ, которые часто удостаивались встреч с китайскими лидерами более высокого ранга, чем сами представители Ирана. Свою роль сыграли и лестные заявления о важности и величии Ирана. Демонстрация уважения важна в любой культуре, но особенно, возможно, именно в китайской и персидской культурах, страдающих под психологическим бременем «национального унижения» некогда великих народов. Акцент был сделан на цивилизационном сходстве и общих интересах, поскольку незападные страны помогли создать атмосферу сердечности, смягчая глубокий раскол между пылким исламом Тегерана и коммунизмом Пекина. Возможно, самое главное, что Пекин нашел способы быть полезным для ИРИ.
14 февраля 1979 года, на следующий день после капитуляции Имперской гвардии перед революционными силами и через три дня после формирования революционного правительства Ирана, премьер-министр Хуа Гофэн направил телеграмму премьер-министру Мехди Базаргану, в которой официально признал Временное правительство Ирана и поздравил Базаргана с назначением премьер-министром. Хуа также выразил надежду: «Пусть дружественные отношения между Китаем и Ираном будут и впредь укрепляться на основе пяти принципов: невмешательства во внутренние дела друг друга, равенства и взаимной выгоды … Пусть традиционная дружба между нашими народами станет свидетелем нового развития». Ответа из Тегерана не последовало.
Посол КНР Цзяо Руоюй оставался на своем посту в Тегеране на протяжении всего периода революционной смены власти в Тегеране в конце 1978 – начале 1979 года. 21 апреля Цзяо удалось организовать встречу с Базарганом, чтобы передать «добрые пожелания и поздравления Пекина иранским лидерам» и выразить намерение дальнейшего развития отношений между двумя странами на основе пяти принципов мирного сосуществования. На встрече присутствовали вице-премьер по революционным вопросам Эбрахим Язди и вице-премьер по исполнительным вопросам Аббас Амир Энтезам. После апрельского призыва посла Цзяо к Базаргану в течение девяти месяцев между Пекином и Тегераном не было никаких дальнейших публичных контактов. Однако «Синьхуа» и китайские СМИ уделяли очень пристальное внимание событиям в Иране. «Синьхуа» широко освещало события в Иране в тот неспокойный год. Ключевой темой этого освещения была опасность того, что Советский Союз воспользуется нестабильностью Ирана.
В июле Пакистан предложил свои добрые услуги. Тогда же Ага Шахи, в то время помощник президента Пакистана, как сообщается, передал личные извинения от Хуа Гофэна непосредственно аятолле Хомейни. В послании Хуа, как сообщается, говорится: «Я приношу извинения имаму Хомейни за мой визит в Иран во время режима свергнутого шаха и поддерживаю Исламскую Республику Иран». Хуа объяснил, что из-за своей долгой поездки домой после посещения Югославии «мне пришлось остановиться в Иране». Когда иранское телевидение передало эту новость об извинениях Хуа, оно добавило, что аятолла Хомейни простил Хуа, потому что «наша страна предпочитает иметь дружественные отношения с исламскими и неисламскими странами. Хотя эта поездка произошла в то время, когда молодежь Ирана тонула в крови, мы и иранский народ прощаем его». Кроме публичного объявления о том, что верховный лидер Хомейни простил Хуа, никаких дальнейших инициатив по отношению к Пекину со стороны Тегерана не предпринималось.
Пекин подготовил оправдательное объяснение визита Хуа в 1978 году. Причиной зарубежных поездок Хуа в то время было дать главному лидеру Китая некоторое международное представление и посетить старых и новых неприсоединившихся друзей— Румынию и Югославию. Из-за ограниченной дальности полета Boeing 707, перевозившего Хуа, необходимо было дозаправляться в пути, и поскольку в ноябре 1972 года было заключено соглашение о гражданской авиации с Ираном, планировщики визита Хуа выбрали Тегеран в качестве заправочной станции. МИД тогда указал, что остановка в Тегеране без встречи с шахом вполне могла его оскорбить. Таким образом, к возвращению Хуа в начале 1978 года был добавлен еще один краткий, но «официальный» визит. Поскольку в середине 1978 года в Тегеране начались беспорядки, прежние решения не были пересмотрены. Это объяснение было передано новому правительству Ирана вместе с желанием Китая установить дружественные отношения сотрудничества с любым существующим правительством Ирана.
Тесная связь Китая с Соединенными Штатами примерно в 1979-1980 годах была серьезной проблемой в отношениях КНР и ИРИ. Антисоветское стратегическое партнерство между США и КНР быстро углублялось на протяжении 1970-х годов, достигнув своего апогея в 1979 году, когда отношения между США и КНР были нормализованы (1 января 1979 года) на основе предоставления Китаю статуса наиболее благоприятствуемой нации, который Китай фактически получил, когда в начале 1980 года было подписано торговое соглашение между США и КНР. Это было преднамеренным шагом США по формированию более тесного союза с Китаем против Советского Союза (СССР никогда не получал статуса наиболее благоприятствуемой нации.) Затем Дэн Сяопин посетил Соединенные Штаты как раз перед китайским карательным вторжением во Вьетнам в феврале. Китайская полемика против советской внешней политики была тогда очень резкой. Китайско-американское антисоветское сотрудничество даже коснулось непосредственно Ирана, когда Китай согласился предоставить американским спецслужбам посты радиоразведки в западном Синьцзяне, которые заменили ранее находившиеся в Иране посты, которые были закрыты в связи с революцией, и использовались для наблюдения за советскими ракетными стрельбами в советской Центральной Азии. С точки зрения многих представителей нового руководства Ирана, Пекин казался союзником Соединенных Штатов. Сотрудничество Китая с Соединенными Штатами было главной темой советской пропаганды в отношениях с революционным Ираном.
Захват посольства США и шестидесяти шести американских сотрудников революционной иранской молодежью 4 ноября 1979 года поднял вопрос об отношениях Китая с Соединенными Штатами. Уважение неприкосновенности дипломатов является одним из старейших и наиболее основополагающих принципов международного права. Пекин пытался идти средним курсом между Вашингтоном и Тегераном, но это не смогло успокоить тегеранских радикалов. Заявление Министерства иностранных дел КНР, опубликованное через несколько недель после захвата посольства, косвенно подтвердило обоснованность действий иранских радикалов в отношении Соединенных Штатов: «Мы всегда считаем, что внутренние дела каждой страны должны управляться ее собственным народом и что не должно быть никакого вмешательства во внутренние дела других стран». Затем оно безоговорочно осуждало иранский захват: «Но в то же время мы считаем, что принципы, регулирующие международные отношения, и принятые дипломатические иммунитеты должны повсеместно соблюдаться». Когда в июле 1980 года Совет Безопасности ООН проголосовал за осуждение захвата американских дипломатов в ИРИ, Китай воздержался.
Пекин хорошо понимал революционные истоки и политическую полезность захвата посольства. На самом деле было поразительное сходство между захватом иранцами американского посольства и захватом КПК консульства США в Мукдене в 1948 году. Оба этих шага привели к радикализации революции. Но Пекин опасался, что Советский Союз воспользуется захватом иранского посольства. Длинный комментарий в «Жэньминь жибао» через два месяца после захвата посольства свидетельствовал о сочувствии революционной подоплеке этого шага. Захват посольства показал «яростное извержение давно подавляемого иранским народом требования национально-демократической революции» и был «дурным последствием послевоенной политики США на Ближнем Востоке». В комментарии также объяснялось, как захват посольства был связан с внутренней динамикой иранской революции: «активизация … противодействие американскому империализму могли бы помочь сгладить внутренние разногласия». Однако этот шаг нарушал «общие международные правила дипломатической практики», и это делало «очень трудным» завоевание поддержки и симпатии. Самое опасное, как подчеркивалось в комментарии, это то, что захват посольства создал возможности для Советского Союза. «Напряженные отношения Ирана с Соединенными Штатами и внутренние беспорядки дали Советскому Союзу прекрасную возможность ловить рыбу в мутной воде как в этой стране, так и в соседних регионах». Автор комментария предупреждал, что из-за присутствия советских войск в Афганистане и их концентрации на афгано-иранской границе было бы неразумно позволять тупику в ирано-американских отношениях затягиваться. Читая между строк, можно было увидеть совет, что Иран должен вести переговоры с Вашингтоном, чтобы попытаться разрешить кризис и улучшить ирано-американские отношения. Президент Абольхасан Банисадр ушел в отставку в июне 1981 года в значительной степени именно из-за этого вопроса. Он был не согласен с политикой радикалов, отказывавшихся вести переговоры с Вашингтоном или использовать посредничество ООН для решения вопроса о захвате посольства. Критикуя захват Ираном американского посольства, Пекин также осудил ответ США на введение экономических санкций против ИРИ и попытку США применить военную силу в апреле 1980 года для спасения заложников. В заявлении Министерства иностранных дел, опубликованном после провала спасательной операции США, говорится, что «проблема американских заложников … не только вызывает тревогу американского народа, но и вызывает широкую международную озабоченность». Однако «мы также считаем, что санкции правительства США против Ирана и его [военная] операция по спасению заложников в нарушение территориальной целостности и суверенитета Ирана не способствуют решению проблемы, а скорее ухудшат ситуацию». В ответ на брифинг посла Италии в Китае по поводу экономических санкций Европейского экономического сообщества против Ирана, заместитель министра иностранных дел Сун Чжигуан заявил, что Китай не согласен с тем, что давление экономического характера обеспечит освобождение американских заложников. Напротив, сказал Сун, «поспешный американский шаг» поставил под угрозу сочувствие, которое возникло к тяжелому положению американских заложников. «Принципиальное несогласие» Пекина с продвигаемыми США экономическими санкциями станет еще одним последовательным элементом политической поддержки Китая в отношении ИРИ в XXI веке.
Если в 1979 году Иран оставался в стороне от общественного внимания в Китае, то в начале 1980 года Пекин выступил с дипломатической инициативой. В конце января 1980 года Е Цзяньин, председатель Постоянного комитета ВСНП (ближайший эквивалент должности «президента» в конституционном устройстве КНР), направил послание, в котором выразил «теплые и искренние поздравления» Абольхасана Банисадру в связи с его вступлением в должность первого президента ИРИ. «Мы желаем вашему превосходительству и братскому иранскому народу новых успехов в благородном деле сохранения государственного суверенитета и независимости, превращения Ирана в процветающую страну. Пусть дружба и отношения дружественного сотрудничества между Китаем и Ираном, а также между нашими народами будут и впредь крепнуть и развиваться». Когда в феврале посольство ИРИ в Пекине провело прием по случаю первой годовщины создания революционного правительства Ирана, на нем присутствовали министр иностранных дел Китая Хуан Хуа, заместитель министра внешней торговли Цуй Цюнь, заместитель председателя Китайской исламской ассоциации хаджи Ильяс Шэнь Сяси. Когда две недели спустя состоялся второй прием, посвященный, по существу, тому же событию, вице-премьер Цзи Пэнфэй и заместитель министра иностранных дел Хэ Ин присутствовали вместе с ведущими членами Исламской ассоциации Китая и различными департаментами при Государственном совете. В феврале 1980 года китайское общество Красного Креста пожертвовало две тысячи одеял и двести палаток жертвам наводнения на юге Ирана. Периодические взносы на оказание чрезвычайной помощи после стихийных бедствий также стали постоянным элементом ухаживания Китая за ИРИ в последующие годы.
Первой китайской делегацией в ИРИ была группа китайских мусульман в феврале 1980 года во главе с вице-президентом Китайской исламской ассоциации Аль-Хаджи Мухаммадом Али Чжан Цзе, одним из старых ветеранов КПК. Делегация отправилась в Иран по приглашению Министерства иностранных дел ИРИ, чтобы отпраздновать начало пятнадцатого века Исламской эры и первую годовщину Исламской революции в Иране. Делегация пробыла там две недели, была принята аятоллой Хомейни и президентом Банисадром, посетила святые места в Куме и Мешхеде и приняла участие в нескольких семинарах по исламским вопросам. Миссия Чжан Цзе, по-видимому, стала важным шагом в просвещении новых духовных лидеров Ирана относительно присутствия мусульман в Китае. Чжан был членом китайского хуэйского (ханьского, но мусульманского) меньшинства из провинции Хэбэй на севере Китая. После получения исламского образования в конце 1930-х годов Чжан стал участвовать в антияпонской национальной пропагандистской работе в сотрудничестве с КПК. В 1941 году он стал заместителем директора мечети Яньань, который был столицей базового района КПК на границе Шэньси и Ганьсу-Нинся в Северном Китае—и исполняющим обязанности директора Ассоциации хуэй этого базового района. После 1949 года Чжан занимал ряд важных постов в Китайской исламской ассоциации и Китайской ассоциации исламских исследований. Он также участвовал в китайских делегациях в более чем десяток исламских странах, тем самым «внося вклад в дружественные отношения» между этими странами и Китаем. Чжан хорошо разбирался в политике КПК и объяснил новым лидерам Ирана, что китайские мусульмане пользуются свободой вероисповедания, участвуя в строительстве нового Китая под руководством КПК.
Вскоре после возвращения делегации Китайской исламской ассоциации Чжан Цзе из Ирана новый посол Чжуан Янь занял свой пост в Тегеране. Чжуан смог организовать первую встречу на высоком уровне между представителями ИРИ и КНР в Белграде во время похорон югославского лидера Иосипа Броз Тито. 6 мая Хуа Гофэн, направлявшийся самолетом в Югославию для участия в похоронах Тито, передал по радио приветственное послание президенту Банисадру, проходя через воздушное пространство Ирана. В послании Хуа говорилось: «Я хотел бы выразить искренние пожелания безопасности и крепкого здоровья Вашему превосходительству, безопасности вашей страны и продолжения сотрудничества между КНР и Ираном». 21 мая министр иностранных дел ИРИ Садег Готбзаде, также присутствовавший на похоронах Тито, встретился с Хуа и в течение получаса беседовал с ним в отеле «Интерконтиненталь» в Белграде. Хуа и Котбзаде обсудили и договорились о расширении китайско-иранских отношений на основе взаимного уважения и невмешательства во внутренние дела друг друга. Они также согласились с тем, что советские войска должны быть немедленно выведены из Афганистана, чтобы предоставить народу Афганистана самостоятельно решать свою судьбу.
В конце встречи Хуа пригласил Готбзаде посетить Китай. Прежде чем это могло произойти, Готбзаде был снят с должности и казнен в сентябре 1982 года в ходе раскола между умеренными и радикальными лагерями в Иранской революции. Министр иностранных дел ИРИ не посещал Китай до сентября 1983 года, когда прошло уже тридцать шесть месяцев после начала ирано-иракской войны. Базарган, Банисадр и Готбзаде, иранские лидеры, более чутко реагировавшие на инициативы Китая в первые месяцы после революции, были лидерами «реалистической» фракции, выступавшей за расширение дипломатических контактов с крупными державами в погоне за национальными интересами Ирана. Им противостояла и в конечном счете потерпела поражение «идеалистическая» фракция, ставившая исламские ценности выше национальных целей и выступавшая за экспорт революции и отмежевание от любой страны, связанной со сверхдержавами, а именно таким был Китай для Соединенных Штатов. Реакция Ирана на предложения Пекина оказалась в заложниках у этой фракционной борьбы в элите.
Китай и ирако-иранская война
Восьмилетняя война Ирана с Ираком создала для Ирана серьезные проблемы и, следовательно, возможности для дипломатии Пекина. Война стала для Ирана тяжелым испытанием. Во всех своих войнах с 1920-х по 1970-е годы (в основном это были внутренние мятежи) Иран потерял около 3000 убитых солдат. Уже в первые две недели войны с Ираком его потери были более чем в десять раз больше. К концу войны общее число погибших в войне в Иране достигнет 262 000 человек, еще 600 000 будут ранены, что будет в общей сложности составлять 2,2% от 39-миллионного населения Ирана в 1980 году. В 2004 году главные дороги многих иранских деревень были увешаны фотографиями солдат из этих деревень, погибших на войне.
Полномасштабная война началась 22 сентября 1980 года, когда иракские войска атаковали иранскую территорию вдоль 700-километрового фронта. Саддам Хусейн увидел возможность сместить Египет (дискредитированный его «предательским» миром с Израилем) с поста лидера арабского лагеря. Он также рассчитал, что дезорганизация внутри Ирана сделает его мягкой мишенью, что позволит ему захватить богатую нефтью и населенную арабами юго-западную провинцию Ирана Хузистан. Но все пошло не так, как планировал Саддам Хусейн. Иранские войска оказали жесткое сопротивление.
К концу 1981 года иракские войска выдохлись. Затем Иран перешел в наступление и в ходе серии нападений в период с марта по май 1982 года практически вытеснил иракские войска из Хузистана. Столкнувшись с растущими неудачами на поле боя и растущими финансовыми трудностями, Саддам Хусейн решил вывести свои войска к международной границе и принять статическую оборону вдоль этой линии, используя в качестве предлога вторжение Израиля в Ливан в июне 1982 года. Таким образом, к середине 1982 года иранская территория была очищена от иракских войск.
Иран мог бы объявить победу и заключить мир в тот момент, но его лидеры решили продолжить наступление на Ирак в ожидании, что иракские военные потерпят крах перед лицом решительного нападения, спровоцировав восстание давно угнетенных шиитов Ирака. Тогда Исламский революционный режим в Ираке расширил бы сферу истинной веры. Иранские лидеры также считали, что нападение на Ирак было спровоцировано Соединенными Штатами как способ ослабить исламский революционный Иран. Подходящим противовесом этому, по их мнению, был революционный джихад, который должен был охватить Ирак, Персидский залив и Аравию, окончательно уничтожив «сионистское образование, которое западный империализм внедрил в сердце исламского мира» (то есть Израиль). В июле 1982 года началось крупное иранское наступление в направлении Басры на юге Ирака, когда иранское верховное командование объявило, что Иран «собирается освободить Иерусалим, пройдя через Кербелу». Революционное рвение поддерживало наступательные усилия Ирана в течение нескольких лет, хотя эти наступательные операции получили небольшую территорию ценой очень высоких иранских потерь.
Официальная позиция Пекина в отношении ирано-иракской войны заключалась в нейтралитете в сочетании с заверениями в дружбе и продолжении торговли с обеими воюющими сторонами. На следующий день после начала войны премьер Чжао Цзыян заявил о позиции Китая, изложив три принципа, которыми будет руководствоваться китайская политика на протяжении всей войны: (1) конфликт не был в интересах ни Ирана, ни Ирака, и споры между ними должны разрешаться мирным путем с помощью переговоров; (2) сверхдержавы не должны вмешиваться в конфликт; и (3) боевые действия не должны расширяться, чтобы не угрожать миру и стабильности в районе Персидского залива. Комментарий «Жэньминь жибао» подробно изложил позицию Китая. Иран и Ирак были мусульманскими странами, принадлежащими к третьему миру. «Следовательно, между ними нет конфликта фундаментальных интересов. Конфликт между этими двумя странами третьего мира не поможет найти решение сложных проблем, «а только опечалит их собственный народ и обрадует их врага». Авторы комментария предупреждали, что война «послужит оправданием для внешнего вмешательства и, следовательно, вовлечет этот регион в конфликт между крупными державами». Пекин опасался, что Соединенные Штаты воспользуются предлогом защиты судоходства в Персидском заливе для применения силы против Ирана, что еще больше расширит их военное присутствие в Персидском заливе. Мир лишил бы Соединенные Штаты этой возможности и препятствовал бы развитию американской военной гегемонии в Персидском заливе. Таким образом, мир соответствовал собственным интересам Ирана, интересам третьего мира и интересам Китая. В соответствии с этим на протяжении всей войны в Персидском заливе Пекин призывал Тегеран немедленно заключить компромиссный мир с Ираком.
28 сентября 1980 года Совет Безопасности единогласно принял резолюцию, призывающую Ирак и Иран «немедленно воздержаться от любого дальнейшего применения силы и урегулировать свои споры мирными средствами». Китай проголосовал за резолюцию. Такая позиция Совета Безопасности возмутила Хомейни и его собратьев в Тегеране. Поставив Иран и Ирак на один моральный уровень, Совет Безопасности не смог провести различие между агрессором и жертвой агрессии, между агрессивным применением военной силы и ее использованием в целях самообороны. Совет Безопасности и его резолюции были лишены справедливости и отражали жадные личные интересы великих держав. Главарь этих «высокомерных держав», Соединенные Штаты, сами спровоцировали нападение Саддама Хусейна на Иран, по крайней мере, так считали лидеры ИРИ. Теперь Соединенные Штаты и другие «высокомерные державы» использовали Организацию Объединенных Наций для маскировки агрессии Саддама Хусейна и сделали эту агрессию инструментом для давления на ИРИ. Следуя примеру других постоянных членов Совета Безопасности в вопросе ирано-иракской войны, отказываясь проводить различие между агрессором и жертвой агрессии, Пекин подтвердил многие негативные стереотипы Хомейни в отношении Китая. Пекин говорил о солидарности третьего мира, но на самом деле был младшим партнером Великого Сатаны. Преодоление этих глубоких подозрений потребовало значительной корректировки отношений Китая с Соединенными Штатами примерно в 1982 году, о чем пойдет речь ниже.
Политика нейтралитета Пекина отчасти была направлена на то, чтобы не испортить отношения Китая с арабскими странами, большинство из которых поддерживали арабский и суннитский Ирак против персидского, шиитского и революционного Ирана. Расчеты Китая на этот счет были очень хорошо выражены вице-премьером Цзи Пэнфэем во время визита в Йеменскую Арабскую Республику через несколько дней после начала Ирано-Иракской войны: «Имея население в 150 миллионов человек и богатые нефтяные ресурсы, арабские страны имеют стратегическое значение. Они играют все более важную роль в международных делах. Мы искренне надеемся, что арабские страны станут еще более процветающими и сильными. . . . Китай поддерживает дружественные отношения как с Ираком, так и с Ираном. . . . попытки сверхдержав вмешиваться и совать нос в чужие дела должны быть предотвращены».
Слова Цзи Пэнфэя, сформулированные в терминах пекинской теории трех миров, означали, что истинные интересы как Ирана с Ираком, так и всего Ближнего Востока заключаются в противодействии американской и советской гегемонии. Любое противоречие между Ираном и Ираком должно быть урегулировано таким образом, чтобы не подрывать антигегемонистскую борьбу третьего мира, давая сверхдержавам шанс расширить свое господство путем «вмешательства и сования носа в чужие дела». С точки зрения Хомейни, однако, отказ Пекина провести четкое различие между агрессивным и оборонительным применением силы только потому, что это могло бы оттолкнуть «население в 150 миллионов человек и богатые нефтяные ресурсы», выявил то самое эгоистичное и аморальное мышление, которое было присуще всем «высокомерным державам», таким как Соединенные Штаты. Философской отправной точкой Хомейни был не расчет на основе национальных интересов, а богооткровенные нравственные принципы. Потребовались бы значительные дипломатические усилия Пекина, чтобы объяснить лидерам Исламской революции, что Китай тоже, и в отличие от основных сверхдержав, действовал на основе высокого морального принципа, в данном случае принципа противодействия вмешательству сверхдержав, чтобы освободить третий мир от гегемонии сверхдержав. На более практическом уровне сочетание тяжелых логистических требований, связанных с большой, высокоинтенсивной войной, плюс отчуждение традиционных западных военных поставщиков Ирана, создавало серьезные проблемы для Ирана. Тегерану пришлось срочно искать новые источники военного снабжения. Китай сделал шаги, чтобы заполнить образовавшийся вакуум.
Первая высокопоставленная делегация ИРИ посетила Китай в феврале 1981 года во главе с членом меджлиса (будущим президентом и преемником Хомейни на посту верховного лидера) Сейедом Али Хаменеи. Когда делегация прибыла в Пекин, ирано-иракская война бушевала уже пять месяцев, и масштабы логистических проблем, с которыми сталкиваются иранские войска, были очевидны. Согласно официальным заявлениям, целью визита Хаменеи было ознакомление китайских лидеров с позицией Ирана в отношении войны. Тот факт, что Китай объявил нейтралитет в конфликте, заявил Хаменеи прессе вскоре после прибытия в Пекин, не означает, что китайское правительство не симпатизирует Ирану. На самом деле, сказал Хаменеи, Китай симпатизирует Ирану. Иран дорожил Китаем как близким другом, сказал Хаменеи заместителю председателя Постоянного комитета ВСНП Уланфу. У двух стран были общие позиции в международных делах и много общих интересов. Уланфу ответил, что Китай и Иран традиционно поддерживают дружбу и должны расширять свои отношения. Страны третьего мира должны объединиться, чтобы противостоять империализму, колониализму и гегемонизму и защитить мир во всем мире, сказал Уланфу. Множество китайских чиновников почтили своим присутствием «чаепитие», устроенное для Хаменеи иранским посольством в Пекине.
К 1982 году американские официальные лица утверждали, что на Китай и Северную Корею вместе приходилось 40% поставок оружия в Иран. К 1987 году это число возросло до 70%. Китайско-иранское экономическое сотрудничество также начало расширяться в 1982 году. В июле того же года иранская экономическая делегация во главе с исполняющим обязанности министра сельского хозяйства Аббасали Зали посетила Пекин, чтобы обсудить «экономические, торговые и технические отношения» и «исследовать китайские экономические объекты». Хотя главным направлением визита Зали была экономика, он также разъяснил позицию Ирана в отношении войны с Ираком как «общую позицию Исламской революции» и «вмешательство иностранных держав в регион». В декабре того же года Иран посетила китайская экономическая делегация. Было подписано соглашение, предусматривающее увеличение общего объема двусторонней торговли с 200 миллионов долларов в 1982 году до 500 миллионов долларов в 1983 году. Поскольку война, санкции и революционная активность Ирана изолировали его от традиционных торговых партнеров, Тегерану требовались новые партнеры. И снова Китай воспользовался этой возможностью.
Корректировка внешней политики Китая в 1982 году и китайско-иранские отношения
В 1982 году Китай скорректировал свою глобальную ориентацию, отойдя от тесного сотрудничества с Соединенными Штатами против “советского экспансионизма” и перейдя к более независимой позиции. Пекин больше не считал Советский Союз самым опасным источником войны и не призывал к созданию глобального объединенного фронта всех антиэкспансионистских сил для сдерживания советского наступления. Образно говоря, Вашингтон и Москва теперь были поставлены в почти равную плоскость как сверхдержавы, стремящиеся к гегемонии, и как эквивалентные источники злодеяний. Китайские СМИ стали более критично относиться к политике США и начали уделять больше внимания третьему миру. Пекин также начал позитивно реагировать на жесты Москвы, начав процесс, который в конечном итоге приведет к китайско-советскому сближению и визиту Михаила Горбачева в Пекин в мае 1989 года.
Стандартное объяснение этой корректировки 1982 года – гнев Китая по поводу продажи оружия Тайваню администрацией Рейгана в сочетании с китайской оценкой того, что активизация антисоветской политики сдерживания США при Рональде Рейгане остановила предыдущий опасный дрейф к советскому глобальному первенству. Когда Москва занимала оборонительную позицию, было маловероятно, что она предпримет новые агрессивные меры. Нет причин отбрасывать эти стандартные объяснения. Но дополнительный «иранский фактор» (фактически иранский и индийский факторы), по-видимому, занимал место в общем ряду китайских соображений, лежащих в основе сдвига 1982 года. Существует несколько свидетельств, указывающих на иранский фактор в сдвиге 1982 года. Прежде всего, отношения Китая с Ираном в 1979-1981 годах пострадали из-за тесной связи Пекина с Соединенными Штатами. Более «независимая» линия Китая была ответом на атаки советской пропаганды на «союз» Китая с Соединенными Штатами—атаки, которые, по-видимому, имели некоторый резонанс в Иране.
Однако произошедший в 1982 году сдвиг в китайской политике смягчил иранские опасения по поводу Китая, тем самым ускорив китайско-иранское сближение. Почти сразу же после того, как была провозглашена «независимая внешнеполитическая линия» Пекина, китайские лидеры начали использовать эту линию, наряду с незначительно более решительным противодействием Китая политике США с целью укрепления китайско-иранских отношений. Иран заметил это и был доволен растущим сближением Китая с Третьим миром в 1982 году. Наконец, и самое главное, корректировка линии Китая 1982 года освободила Пекин от тесного сближения с Соединенными Штатами, поскольку ирано-американские отношения шли вниз по наклонной. Учитывая реальность нарастания американо-иранской напряженности в 1980-х годах, у Пекина было мало реальных надежд на тесные отношения с Тегераном, пока Китай оставался в тесном стратегическом союзе с Вашингтоном.
ИРИ столкнулась с быстро растущим военным давлением США, главным образом из-за реакции США на крах ее ключевого регионального союзника, Ирана при шахе, в сочетании с растущей советской агрессивностью. Как отмечалось ранее, традиционная политика США в отношении Персидского залива состояла в том, чтобы полагаться на посредническую силу, сначала Британию, а затем Иран, чтобы контролировать этот регион. Эта политика рухнула вместе с шахским режимом. Ответом президента Картера стало решение о размещении американских вооруженных сил в регионе и создании инфраструктуры, которая могла бы поддерживать операции по сдерживанию или, в случае необходимости, пресечению попыток захвата нефти в Персидском заливе или закрытия Ормузского пролива. Отныне сами Соединенные Штаты будут служить стражем залива. Первоначально «доктрина Картера», как называли этот радикальный переворот в американской политике, была направлена против возможного советского экспансионизма. Но по мере того, как радикальный, экспансионистский характер Иранской революции становился очевидным, и как только Ирак и Иран были втянуты в войну с эскалацией в форме нападений на нефтяные танкеры в Персидском заливе, доктрина была расширена, чтобы ее можно было применять к потенциально агрессивным региональным державам. Это означало, что действия Ирана, направленные на пресечение потока нефти через Персидский залив, привели его к прямому военному конфликту с Соединенными Штатами.
С точки зрения ИРИ, целью наращивания американской мощи в Персидском заливе было давление и в конечном счете уничтожение исламского революционного режима Ирана. Как отмечалось ранее, исламские лидеры Ирана считали, что Соединенные Штаты спровоцировали нападение Саддама Хусейна на Иран в сентябре 1980 года, в то время как кризис с заложниками продолжался уже десятый месяц, чтобы наказать и ослабить Иран. Устранение или, по крайней мере, ограничение быстро расширяющегося после 1979 года военного присутствия США в Персидском заливе, таким образом, быстро стало главной целью для иранцев. В этой ситуации дальнейшее сближение Китая с Соединенными Штатами в Персидском заливе представляло собой серьезное препятствие для китайско-иранского сближения.
Китайская пропаганда в отношении Ирана в 1979-1980 годах имела своим результатом подчеркивание единства Китая с Соединенными Штатами в глобальной борьбе против Советского Союза. Например, статья «Жэньминь жибао» в начале января 1979 года, когда шах еще находился у власти, предупреждала, что Москва перебрасывает дивизию персидскоязычных войск к северной границе Ирана. Советские самолеты МиГ-25 все чаще вторгались в воздушное пространство Ирана, в то время как семнадцать советских крейсеров и флотилия подводных лодок стояли у Ормузского пролива. Десантные корабли находились на «дежурстве» на соседней советской базе. Советский лидер Никита Хрущев однажды назвал Иран «спелым яблоком». В статье говорилось, что Леонид Брежнев «теперь кажется довольно нетерпеливым в своем стремлении сорвать это спелое яблоко». В апреле 1979 года Пекинское радио сообщило, что Москва «стремится поставить Иран под свой контроль, чтобы захватить выход из Персидского залива и отрезать западную линию поставок нефти». Формирование нестабильного положения в Иране было частью стратегии Москвы: «Особенно следует отметить тот факт, что советский социал-империализм не хочет стабилизации Ирана». Еще один комментарий в «Жэньминь жибао» в июне 1979 года пояснял, что «Советский Союз всегда свиреп, как тигр, готовый наброситься на Иран. Это объясняется тем, что Иран не только обладает богатыми запасами нефти и природного газа, но и занимает важнейшее стратегическое положение. Если Советский Союз сможет доминировать в Иране, он сможет продвинуться на юг через Персидский залив и Индийский океан и распространить свои агрессивные силы прямо на Ближневосточный нефтедобывающий регион. Тогда он добьется огромного превосходства над Соединенными Штатами в их борьбе за мировую гегемонию». Чтобы способствовать нестабильности в Иране, Советский Союз внедрял «своих агентов в Иран, стремясь узурпировать руководство народной борьбой», проводя «массированное пропагандистское наступление» с помощью радио- и телевизионных передач и тайно поставляя оружие в Иран.
Через пару лет, в рамках сдвига Пекина в направлении глобального союза, такого рода мрачная и имплицитно антиреволюционная риторика исчезла из китайских СМИ, вероятно, потому, что она скорее пробудила, чем ослабила иранские подозрения в отношении Пекина. Этот комментарий иллюстрировал, конечно, геополитический исход, которого Пекин стремился избежать, вступая в контакт с ИРИ. Но это также косвенно подчеркивало тот факт, что Китай стоял на стороне Вашингтона в глобальной борьбе против Москвы.
Вполне возможно, что связь между принятием Пекином «независимой внешней политики» и китайско-иранским сближением была чистой случайностью, и что улучшение китайско-иранских отношений, которое вытекало из дистанцирования Пекина от Соединенных Штатов, было непреднамеренным следствием этой политики. Научное благоразумие требует отложить окончательное решение до тех пор, пока Пекин не рассекретит первичные документы, касающиеся этого вдохновляющего сдвига 1982 года. Как бы то ни было, очевидно, что сдвиг в политике Китая в 1982 году существенно расширил сферы общности между Пекином и Тегераном.
Джон У. Гарвер
Источник: Garver, John W. China and Iran: Ancient Partners in a Post-Imperial World. University of Washington Press, 2006. Pp. 57 – 74.
Об авторе:
Джон У. Гарвер – почетный профессор Школы международных отношений имени Сэма Нанна при Технологическом институте Джорджии. Он является членом редакционных советов журналов China Quarterly, Journal of Contemporary China и Journal of American-East Asian Relations, а также членом Национального комитета по американо-китайским отношениям. Автор одиннадцати книг и более ста статей, посвященных международным отношениям Китая.