Ахмад Ваэзи. Ислам и демократия. Ч. 1.
Ахмад Ваэзи (род. 1963) – иранский философ, ученый и священнослужитель, который руководит отделом исламской пропаганды в Куме. В 2001 году он переехал в Великобританию, чтобы преподавать в Кембриджском университете, а также в Исламском колледже и Лондонской богословской семинарии (хоузе-йе эльмийе). Основным направлением его интересов являются исламская философия и политическая теория шиизма. В своей монографии «Шиитская политическая мысль» он анализирует исторические и религиозно-правовые истоки концепции вилаят аль-факих, которая лежит в основе политического строя Исламской Республики Иран. В приведенном ниже разделе книги он рассуждает об истоках демократии, различных моделях демократического правления, которые могут быть в той или иной степени совместимы с религией и исламской политической системой.
На современную исламскую политическую мысль оказали глубокое влияние попытки примирить ислам и демократию. Мусульманские мыслители, занимающиеся политическими вопросами, не могут игнорировать значение демократической системы, поскольку это преобладающая тема современной западной политической мысли. Таким образом, любой альтернативной политической системе, будь то религиозной или светской, необходимо изучить свою позицию в отношении демократического правления. В прошлом видные исламские мыслители, такие как Имам Хомейни, Мирза Мохаммад Хосейн Найини и аль-Кавакиби, утверждали, что демократическая исламская форма правления является совместимой [с исламом] и практичной, полагая, что конституция может защитить и гарантировать как исламские, так и демократические аспекты правления.
В отличие от этого подхода, кажущегося более оптимистичным, многие мыслители-фундаменталисты утверждают, что ислам и демократия непримиримо противоречат друг другу и что существует явное несоответствие между исламскими и демократическими принципами. Это мнение возникло из-за их восприятия истоков демократии, того вероучения, из которого она возникла, и базиса, на котором она была создана, а также идей и систем мышления, с которыми она в настоящее время ассоциируется. Однако оппозиция религиозной демократии не ограничивается фундаменталистами; сторонники светского государства также считают, что концепция демократического исламского правления является парадоксальным тезисом, и они часто ссылаются на ряд исламских постановлений и убеждений, которые они истолковывают как противоречащие основам и фундаментальным ценностям демократической системы.
Другие мусульманские интеллектуалы утверждают, что любая очевидная несовместимость или конфликт между религиозными идеями и идеями демократии обусловлены неправильным толкованием ислама. Они утверждают, что не существует никакого конфликта между демократией и религиозным пониманием, которое меняется, носит рациональный характер и находится в гармонии с общепринятыми внерелигиозными критериями и ценностями. Они считают, что, переосмысливая ислам, постоянно пересматривая и обновляя его установки, концепция религиозной демократии была бы чем-то вполне осуществимым и по-настоящему желательным.
Следовательно, вопрос о том, возможна ли религиозная демократия, породил четыре основные школы мысли среди мыслителей и мусульманских политических движений:
- Применение исламских законов (шариата) и создание исламского общества, основанного на исламских ценностях, возможно в рамках политической системы, которая является исламской и демократической на конституционной основе. Участие граждан в принятии политических решений может служить социально-политическим целям ислама, а демократия функционирует просто в качестве системы и метода распределения политической власти, а также в качестве средства, с помощью которого граждане выражают свое мнение.
- Существует очевидный конфликт между традиционной религиозно-правовой (фикхи) концепцией ислама и демократией. Создание религиозного демократического правления нуждается в переосмыслении и пересмотре исламской мысли с той целью, чтобы она соответствовала современным глобальным и философским основам, ценностям и следствиям демократии. Таким образом, практическая ценность религиозной демократии основывается на реформировании традиционных религиозных знаний.
- Демократия – это система неверия (куфр), которая полностью несовместима с исламскими убеждениями и принципами. Приверженность исламу не оставляет места для демократии.
- Четвертый подход приходит к тому же выводу, что и третий, а именно к тому, что идея демократического исламского правления абсурдна. Однако, в отличие от сторонников третьего подхода, эта группа подчеркивает желательность и оправданность демократии, настаивая на том, что религия никак не может соответствовать ценностям и основам, которых требует демократия.
Эти подходы будут подробно рассмотрены позже в этой главе, но сначала необходимо изучить демократию, ее различные интерпретации, ее связь с либерализмом и некоторые философские предпосылки, которые подкрепляют эту политическую доктрину. Многие опасения, связанные с теорией религиозной демократии, вызваны теми или иными случаями концептуальной неоднозначности, касающимися описания демократии и ее возможных моделей. Мы должны определить, что означает демократия, существует ли какая-нибудь уникальная и общепринятая интерпретация демократии и что именно отличает демократическое правление от недемократического. Без ответов на такие вопросы невозможно будет прийти к объективным и точным выводам относительно проблемы религиозной демократии.
Что такое демократия?
Термин демократия происходит от греческих слов «демос» (народ) и «кратия» (правление), поэтому демократия буквально означает «правление народа». Другими словами, это политическая доктрина, в которой считается, что люди обладают способностью, необходимой для того, чтобы управлять обществом и регулировать его жизнедеятельность. Эта идея первоначально возникла в Древней Греции в начале V века до нашей эры, главным образом среди афинян. Город-государство Афины называл себя демократией (с 500 г. до н. э. по 330 г. до н.э.), потому что все граждане (исключая женщин, рабов и чужеземцев) могли участвовать в принятии политических решений. Знаменитое определение Авраама Линкольна «Демократия – это правление народа и для народа» (Government for the people and by the people)[1] относится именно к этой модели партиципативной демократии (демократии участия – Иран-1979).
На протяжении долгой истории политической мысли возникали и приходили в упадок самые разные формы демократического правления, которые зачастую возникали практически независимо друг от друга, как пишет Даль:
«Было бы ошибкой предполагать, что демократия была изобретена раз и навсегда, как, например, был изобретен паровой двигатель… Демократия, похоже, изобреталась не единожды и не в одном месте. В конце концов, если в какое-то время и в каком-то месте были благоприятные условия для изобретения демократии, то разве не могли бы существовать аналогичные благоприятные условия в других местах? Я предполагаю, что демократию можно независимо изобретать и создавать заново всякий раз, когда существуют соответствующие условия»[2].
Хотя изначальное значение греческого термина «демократия» понятно и однозначно («правление народа»), необходимо правильно определить, что представляет собой «демос» (народ). Исторически сложилось так, что критерии того, кого следовало включать в «демос», призванный править и участвовать в принятии политических решений в качестве граждан, были неоднозначными и спорными. В самых древних моделях демократии «народ» не включал в себя все взрослое население: женщинам и рабам не давалось права участвовать в политической системе. И даже сегодня между современными интерпретациями демократии существуют заметные разногласия по поводу того, кого следует включить в число «демоса». Например, принцип равенства был твердо закреплен в американской Декларации независимости еще в 1776 году, но право голосовать на равной основе было предоставлено всем свободным людям только в 1850 году. Чернокожим мужчинам было запрещено голосовать до принятия пятнадцатой конституционной поправки примерно двадцать лет спустя. А женщинам, как свободным, так и порабощенным, не давали права голоса до девятнадцатой поправки к конституции, принятой в 1920 году[3].
Демократия в вышеупомянутых формах является воображаемой идеей, которая неприменима в крупных обществах.
В целом, как сторонники, так и критики этой модели сходятся во мнении, что «народное правление» – в самом буквальном смысле слова «народное» – никогда не существовало и, скорее всего, никогда не будет существовать. Ни один демократический режим не может быть полностью демократическим, поскольку он всегда будет не соответствовать критериям, вытекающим из самоочевидного значения слова «демократия».
Достоинства и преимущества демократического правления, которые упоминаются в его оправдание, несомненно, предполагают «демократию участия», которая делегирует решения гражданам, поэтому люди могут выражать свое мнение на собрании или во время выборов. Вот почему греки страстно поддерживали «демократию собраний». Очевидно, что эта система по своей сути ограничена практическими соображениями: в небольшой политической единице, такой как город, демократия собраний предоставляет гражданам желанные для них возможности для участия в процессе самостоятельного управления. Эта оригинальная концепция демократии, которая получила воплощение в греческих городах-государствах, возможно, в наибольшей мерее соответствует истинному значению этого термина (исключая тот факт, что голосовать могло только меньшинство). Однако современные демократии в национальных государствах имеют больший масштаб, чем более ранние. Следовательно, современные теории демократии, несмотря на их предполагаемую эффективность при решении проблем крупных обществ, фактически снижают уровень политического участия людей. В современных демократических теориях «народ» (демос) заменяется «представителями», так что небольшая часть населения несет ответственность за заботу о делах народа, так что «правление народа» становится «правлением представителей, избранных большинством народа».
Причины путаницы по поводу значения термина «демократия» в настоящее время во многом связаны с тем фактом, что она развивалась на протяжении нескольких тысяч лет и в конечном счете проистекает из множества разных источников. Наше понимание термина «демократия» не обязательно совпадает с пониманием этого термина у афинян. Греческие, римские, средневековые и ренессансные представления смешались с представлениями более поздних периодов, создав мозаику теорий и практик, которые зачастую носят глубоко противоречивый характер[4].
Если любая попытка применить первоначальное значение демократии к национальному государству невероятно абсурдна, и, более того, если среди ее сторонников нет общепринятого определения демократической системы, было бы разумно сосредоточиться на том, что известно под названием демократических государств в настоящее время, чтобы распознать основные элементы этой системы и то, что отличает такие государства от недемократического государства.
Несмотря на то, что в теории политические философы и теоретики представили различные модели демократии, такие как «элитарная», «партиципативная», «плюралистическая» и «корпоративная», на практике преобладающей нормой среди современных демократических систем является представительная демократия. Основные характеристики современной демократии, по мнению Даля, заключаются в следующем:
«Выборные должностные лица: контроль над правительственными решениями, касающимися политики, конституционно возложен на должностных лиц, избираемых гражданами. Таким образом, современные крупные демократические режимы являются представительными.
Свободные, справедливые и частые выборы: выборные должностные лица избираются на частых и справедливых выборах, на которых сравнительно редко встречается принуждение.
Свобода выражения мнений: граждане имеют право выражать свое мнение по политическим вопросам, не подвергаясь опасности сурового наказания: сюда входит критика должностных лиц, правительства, режима, социально-экономического порядка и господствующей идеологии.
Доступ к альтернативным источникам информации: граждане имеют право искать альтернативные и независимые источники информации у других граждан и экспертов, в газетах, журналах, книгах и т.д.
Автономия ассоциаций: граждане имеют право создавать относительно независимые ассоциации или организации, включая независимые политические партии и группы по интересам, для реализации своих различных прав.
Инклюзивное гражданство: ни один взрослый, постоянно проживающий в стране и подчиняющийся ее законам человек не может быть лишен прав, необходимых для пяти перечисленных выше политических институтов»[5].
Они помогают объяснить политическую реальность демократии как политической системы, в деятельности которой участвуют люди, а также как метода и процесса принятия коллективных политических решений. Ключевым моментом является то, что демократия требует «правления большинства», а это означает, что поддержка большинства должна быть не только необходимым, но и достаточным условием для принятия законов. Некоторые современные авторы доходят до того, что утверждают, что правление большинства – это определение, а не требование демократии[6]. Кроме того, многочисленные сторонники демократии не ограничивают роль народа простым распределением политической власти или участием в процессе коллективных политических решений (через своих представителей), а скорее наделяют их правом контролировать губернаторов. Майо пишет: «Короче говоря, политическая система демократична в той мере, в какой лица, принимающие решения, находятся под эффективным контролем народа»[7].
Таким образом, демократия – это политическая система, которая признает право народа участвовать в принятии политических решений, прямо или косвенно через избранных представителей, распределять и регулировать политическую власть под властью большинства. Политические предпосылки, такие как свободные, справедливые и частые выборы, свобода выражения мнений, инклюзивное гражданство и так далее, необходимы для обеспечения надежности этого процесса.
Демократия и либерализм
Большинство современных демократий являются либеральными демократиями: сочетание демократической политической системы и либеральной политической идеологии, которая делает акцент на конкретных правах и ценностях, таких как частная собственность, негативная свобода, индивидуализм и толерантность. Таким образом, либеральные демократии воплощают в себе две отличительные черты; первая из них – либеральная концепция ограниченного правления, которая заключается в том, что индивид должен пользоваться определенной степенью защиты от произвола государственных должностных лиц. Это ограничение правления, которое часто называют теорией ограниченной демократии, коренится в убеждении, что основные права и ценности, поддерживаемые либерализмом, обладают моральными и философскими основаниями, которые совершенно независимы от демократии и демократического процесса. Эти права и ценности служат ограничением для того, что может применяться с помощью политической системы. Граждане имеют право осуществлять определенные права, а полномочия государства и правительственные процессы не должны угрожать им в этом. Либералы верят в защиту этих прав от посягательств, даже если эти посягательства осуществляются демократическими средствами.
Вот почему либеральное отношение к демократии исторически явно носило двойственный характер. В XIX веке либералы часто воспринимали демократию как нечто угрожающее или опасное. Главной заботой либералов всегда было то, что демократия может превратиться в врага свободы личности и плюрализма. Правление большинства – это «демократическое решение» конфликтов, возникающих у людей по поводу их интересов и мнений. Это означает, что воля наибольшего числа людей должна преобладать над волей меньшинства. Другими словами, демократия сводится к правлению 51%, то есть той перспективе, которую Алексис де Токвиль (1805-1859), как известно, назвал «тиранией большинства». Таким образом, свобода личности и права меньшинств потенциально могут подавляться во имя народа[8].
Либералы высказали особую оговорку в отношении демократии и создали сеть сдержек и противовесов, чтобы совместить преимущества демократии с основными либеральными правами и ценностями. Это сочетание создает модель демократии, которая, как говорит Хейвуд, имеет три основные черты:
«Во-первых, либеральная демократия – это косвенная и представительная форма демократии. Политические должности достигаются благодаря успеху на регулярных выборах, проводимых на основе формального политического равенства – «один человек – один голос, один голос – одна ценность». Во-вторых, она основана на конкуренции и избирательном выборе. Это обеспечивается за счет политического плюрализма, терпимости к широкому спектру противоречивых убеждений, конфликтующим социальным философиям и конурентным политическим движениям и партиям. В-третьих, либеральная демократия характеризуется четким различием между государством и гражданским обществом. Это поддерживается благодаря как внутренним, так и внешним ограничениями государственной власти и наличию автономных групп и интересов, а также рыночной или капиталистической организации экономической жизни»[9].
Что касается нашей дискуссии – отношений между исламом и демократией – то принципиально важно различать демократию, понимаемую как просто метод формирования политической системы или как процесс принятия коллективных решений, и либеральную демократию как одну из возможных моделей демократии, состоящую из идеологической основы в виде определенных убеждений и ценностей. Многие противники религиозной демократии не смогли провести различие между демократией как методом и либеральной демократией, которая, по сути, представляет собой особую политическую философию и доктрину со своими собственными убеждениями относительно человеческой природы, прав человека, его целей и моральных ценностей.
Преимущества демократии
Существует множество преимуществ, которые делают демократию более желанной, чем любая другая возможная альтернативная политическая система. Несмотря на то, что достижение всех потенциальных выгод выходит за рамки возможностей нынешних демократий, эти идеальные последствия нельзя упускать из виду. При надлежащем внедрении и регулировании демократической политической системы она теоретически должна обеспечивать достижение целого ряда полезных целей.
Избегание тирании: Демократия снижает вероятность прихода к власти тиранических или автократических правительств. Однако это не означает, что демократия может полностью гарантировать предотвращение репрессивного или диктаторского правления или способна полностью предотвратить несправедливость в обществе. Например, нацистская партия в Германии (1933-1945) получила власть путем манипулирования демократическими и свободными избирательными системами. Однако сторонники демократии утверждают, что в долгосрочной перспективе демократический процесс с меньшей вероятностью нанесет ущерб интересам граждан, чем недемократический.
Защита основных прав: Демократия гарантирует своим гражданам ряд основных прав, которые не предоставляются недемократическими системами. Все эти политические права являются необходимыми элементами демократических политических институтов.
Развитие человеческого потенциала: Утверждается, что демократия способствует развитию человеческого потенциала в большей степени, чем любая другая практическая альтернатива. Это утверждение спорно и очень трудно обосновать. Единственный способ проверить это утверждение – измерить уровень человеческого развития в демократических и недемократических обществах.
Политическое равенство: Только демократическое правительство может гарантировать высокую степень политического равенства среди граждан.
Защита основных личных интересов: Демократия помогает людям защищать свои собственные фундаментальные интересы. Это позволяет людям формировать свою жизнь в соответствии со своими собственными целями, предпочтениями, ценностями и убеждениями[10].
Возможно, наиболее распространенным оправданием демократии является то, что она необходима для защиты общих интересов людей, которые подчиняются демократическому государству.
Однако стоит отметить, что эта попытка оправдать демократию подвергается нападкам со стороны некоторых теоретиков демократии. Например, Джон Пламенатц утверждает, что мы не можем сравнивать правительства и, в рамках разумного эмпирического суждения, прийти к выводу, что «политика какого-то одного человека в целом сделала больше для предоставления возможности гражданам максимально удовлетворять свои потребности, чем политика другого». Это особенно верно в том случае, если правительства не принадлежат к одному типу, а ценности и убеждения заинтересованных в них людей сильно различаются. Более того, люди не предпочитают и не должны предпочитать демократию ее альтернативам, потому что они считают, что она лучше обеспечивает максимальное удовлетворение их желаний. Они скорее должны одобрять ее, потому что она предоставляет людям определенные права и возможности, или отвергать ее, потому что она этого не делает[11].
Основы демократии
Широко распространено мнение, что политические теории имеют философские или метафизические основы, которые оправдывают тот или иной политический этос или систему перед лицом ее альтернатив. Обращение к этим основам для обоснования политической мысли считается важным, поскольку они представляют собой базис, из которого возникла система. Недостаточно просто изучить публично признаваемые элементы и ценности, которые проистекают из этой основы, поскольку они в конечном счете выросли вокруг политической доктрины и не могут доказать обоснованность этой политической теории сугубо логически. Преобладает мнение, что вопрос оправдания – это также вопрос истины. Актуальная и обоснованная политическая система должна соответствовать человеческой природе, общим благам и целям людей и другим связанным с ними морально-философским истинам.
Этот метод политического теоретизирования (также известный как фундаментализм) присутствует повсеместно в истории политической мысли, особенно в эпоху Просвещения, когда такие мыслители, как Джон Локк и Иммануил Кант, представили рациональные основы в качестве основных элементов современной западной политической культуры. Политический фундаментализм предполагает, что на каждый фундаментальный политический вопрос существует правильный ответ, и политические истины становятся доступными благодаря соответствующему методу мышления.
В последнее время некоторые сторонники либеральной демократии, в отличие от сторонников традиционных демократических правительств, склонны оправдывать свою политическую систему без отсылки к конкретной интерпретации человеческой природы или какой-либо всеобъемлющей моральной, религиозной или философской доктрины в качестве некой основы. Джон Роулз (1921-2002) и Ричард Рорти, современный американский философ, являются выдающимися фигурами этого современного движения, направленного против фундаментализма в политической мысли. Они представляют «политический» демократический либерализм вместо «философского». Их обоснование этой модели политического мышления не коренится в какой-либо конкретной философской или моральной доктрине. Джон Роулз пишет:
«Таким образом, политический либерализм стремится к политической концепции справедливости как самостоятельной точке зрения. Она не предлагает никакой конкретной метафизической или эпистемологической доктрины, выходящей за рамки того, что подразумевается самой политической концепцией»[12].
Это отношение, его влияние и его значение для нашей основной темы («Ислам и демократия») будут рассмотрены в этой главе позже. Теперь необходимо коротко обратиться к ряду философских оснований, которые упоминают некоторые мыслители, чтобы оправдать демократию как наиболее желательную политическую систему.
Имманентное равенство
Вера в то, что все человечество по сути своей является равным благодаря присущей человеку природе и его инстинктам – это концепция, которой придерживаются такие великие религии, как ислам, христианство и иудаизм. Однако для некоторых идея прирожденного равенства служит оправданием демократии, поскольку она указывает на то, что все люди обладают равной внутренней ценностью и ни один человек по своей природе не превосходит другого. Локк говорит:
«Хотя я уже говорил выше…что все люди по природе равны, я не могу предполагать, что понимаю все виды равенства: возраст или добродетель могут дать людям справедливое преимущество, других может поставить выше общего уровня превосходство качеств и заслуг… и все же все это состоит в равенстве, которым обладают все люди в отношении юрисдикции или господства друг над другом, и это то равенство, о котором я тогда говорил как о свойственном рассматриваемому [нами] делу, и которое является тем самым равным правом, которым обладает каждый человек, в силу свободы его природы, не подчиняясь воле или власти любого другого человека»[13].
Политически завуалированный смысл последнего предложения этой цитаты заключается в том, что благу или интересам каждого человека должно уделяться равное внимание, следовательно, люди имеют право выражать свою волю, и никто не имеет права принимать решения от их имени, кроме как с их разрешения. Для сторонников демократии, которые ссылаются на имманентное равенство, любая модель управления, основанная на опекунстве, которая вверяет власть нескольким людям (опекунам), а не самим людям, поэтому должна быть несовместима с идеей имманентного равенства людей. Локк приписывал это неотъемлемое качество «мужчинам», а не «народу», потому что в его эпоху была распространена теория о том, что только мужчины могут считаться «активными гражданами» (как указывалось ранее, женщины получили право голоса только в ХХ веке).
Стоит также отметить, что Кант слишком твердо отстаивал политическую свободу и, по его мнению, законодательная власть должна быть передана в руки представительного собрания, члены которого избираются большинством избирателей в каждом округе. Однако право голоса в понимании Канта носит ограничительный характер. Он предполагает, что оно должно распространяться только на взрослых мужчин, владеющих собственностью, и что только эти лица квалифицируются как «активные граждане». Другие являются просто «пассивными гражданами», и, хотя им должны быть гарантированы те же гражданские права и юридическое равенство, что и всем остальным, им не следует разрешать голосовать[14].
Если бы мы проигнорировали это ограничение и приписали имманентное равенство всем людям (мужчинам и женщинам), это не могло бы оправдать демократию как наиболее желательную политическую систему, поскольку, по сути, нет необходимой связи между признанием имманентного равенства и необходимостью демократического государства. Роберт Даль утверждает, что имманентное равенство вполне совместимо и с опекунством. Он пишет:
«Как я уже говорил, ничто в предположении об имманентном равенстве не подразумевает, что Эйбл, Бейкер и Карр являются лучшими судьями своего собственного блага или интересов/ Предположим, что это правда, и несколько таких людей, как Экклз, не только понимали намного лучше, чем другие, что составляет их индивидуальное и общее благо, и как лучше всего его осуществить, и им можно было бы полностью доверять в этом. Тогда было бы вполне совместимо с идеей внутреннего равенства заключить, что эти люди, обладающие высшими знаниями и добродетелями, такие как Экклз, должны править всеми остальными. Более того: если благо каждого человека имеет право на равное внимание, и если превосходящая группа опекунов может наилучшим образом обеспечить это равное внимание, то из этого следует, что опекунство, определенно, было бы желательным, а демократия столь же определенно была бы нежелательной»[15].
Приоритет воли большинства над правотой
Редкая концепция демократии предполагает, что демократическая система и правление большинства могут гарантировать правильные решения и правильные ответы на политические запросы. Люди, которые в индивидуальном порядке являются лучшими судьями в своих частных, личных делах, также являются лучшими судьями в государственных делах (политических решениях).
Политические суждения большинства отражают то, что является лучшим и правильным для общества. Согласно этой теории, для принятия правильных политических решений нет необходимости в нескольких экспертах (опекунах), обладающих специфическими моральными и научно-философскими знаниями, потому что результаты работы экспертов ничем не лучше, чем выбор людей. Выбор большинства был бы основан на уверенности и привел бы к правильному результату.
Однако практический и реалистичный подход к демократии, которого придерживаются ее сторонники, не признает, что правление большинства является гарантией правильных решений. Он признает, что люди имеют право принимать решения, однако он также признает, что избиратели и их представители не всегда могут принимать правильные решения. Действенность демократической политической системы не зависит от знания того, что воля народа (большинства) отражает правильные результаты и истинное социальное благо. Напротив, политическая легитимность демократии основывается на воле и согласии народа, а не на его разуме или правоте. Это означает, что, хотя нет рационально-философской уверенности в правильности демократических политических решений, достаточно просто того, что эти решения являются результатом воли народа и осуществления им своих практических прав и свобод. Майкл Уолцер пишет:
«Демократия основывается, как я уже предположил, на аргументе, касающемся свободы и политических обязательств. Следовательно, дело не только в том, что люди имеют процедурное право издавать законы. С точки зрения демократии, правильным является то, что они издают законы – даже если они издают их неправильно»[16].
Поскольку легитимность демократической системы основывается на правах людей, а не на их достоверных знаниях, нет оснований полагать, что, во-первых, власть народа должна быть ограничена правильностью того, что они решают, и, во-вторых, что несколько экспертов должны быть уполномочены анализировать то, что делают люди, и вмешиваться, когда они выходят за эти рамки и принимают неправильные решения. Предпосылка такой точки зрения состоит в том, что в каждом обществе есть небольшая группа людей, которые лучше могут распознать истину, чем это может сделать общество в целом, следовательно, они должны иметь право вмешиваться в этот процесс. Демократия в принципе абсолютно не согласна с этой процедурой, поскольку правление народа не основывается на знании им истины. Если мы признаем возможность поиска объективных знаний, истинных ответов и правильных решений, а философы – это те, кто, как можно предположить, достиг истины, то напряженность между философией и демократией будет неизбежной, потому что демократическая система не может примирить власть большинства и авторитет истины (философии). Уолцер говорит:
«Философский инструмент также не может составлять большинство среди людей, поскольку большинство в любой подлинной демократии является временным, изменчивым и нестабильным. Истина одна, но у людей много мнений, истина вечна, но люди постоянно меняют свое мнение. Здесь в простейшей форме проявляется противоречие между философией и демократией. Притязания людей на власть не основываются на их знании истины… Мне кажется, это утверждение наиболее убедительно сформулировано не в терминах того, что люди знают, а в терминах того, кем они являются. Они являются субъектами закона, и если закон должен связывать их как свободных мужчин и женщин, то они также должны быть его создателями»[17].
Многие сторонники демократии как наиболее желательной политической системы стремятся оправдать разрыв между демократией и вопросом истины, высказывая опасения по поводу возможности получения объективных знаний об общественном благе и моральных истинах. Например, Роберт Даль подчеркивает, что обоснование демократии не только не зависит от какого-либо конкретного ответа на эпистемологические и онтологические вопросы о природе моральных суждений, но демократии даже должны испытывать опасения по поводу таких утверждений. По его мнению, мы имеем право, даже обязаны, относиться с величайшим подозрением к любому утверждению о том, что другой обладает объективным знанием о благе «я», которое определенно превосходит знание, которым обладает «я»[18].
Общая свобода
Демократия не только в качестве идеала, но и на практике предполагает определенные права и свободы. Подлинно демократическое правительство может быть создано только в рамках политической культуры, которая глубоко поддерживает эти права и свободы. Вот почему сторонники демократии всегда подчеркивают ее связь со свободой и рассматривают демократию как наилучшую политическую систему, которая максимизирует и защищает такие общие свободы, как свобода мнений и их выражения, а также свобода вероисповедания. Соответственно, некоторые свободы являются предпосылками для возникновения демократического государства, в то время как другие (такие как свобода самоопределения) рассматриваются как результаты такого государства. Таким образом, можно сделать вывод, что демократия желательна, потому что желательны свобода в целом и свобода самоопределения в частности.
Другими словами, управлять собой, подчиняться законам, которые человек выбрал для себя, и иметь возможность определять свою судьбу – это желательное положение дел. Однако, с другой стороны, люди не могут существовать изолированно от общества, и для них крайне важно жить в обществе с другими, а жизнь в обществе с другими, естественно, требует, чтобы они иногда подчинялись коллективным решениям, которые являются обязательными для всех членов общества. Демократия максимизирует потенциал самоопределения общества, поскольку его члены по-прежнему управляют собой сами. Даль утверждает, что это оправдание демократии нашло поддержку у всех тех авторов, кто, начиная с Локка, считал, что правительства должны основываться на согласии с ними тех, кем они управляют[19].
Аналогичным образом демократия также обосновывается предположением, что эта политическая система максимизирует «моральную автономию». Морально автономный человек – это тот, кто определяет свои собственные моральные принципы. Даль излагает более глубинную причину ценности самоопределения – свобода управлять собой на самом деле является выражением ценности моральной автономии, но он пренебрегает обсуждением аргументов в пользу того, почему следует уважать эту моральную автономию[20].
Даль считает, что краеугольным камнем демократических убеждений является презумпция личной автономии, а именно предположение о том, что ни у кого, как правило, нет больше шансов правильнее судить о своем собственном благе и интересах или действовать для их достижения, чем у вас самих… Следовательно, вы должны иметь право судить о том, отвечает ли наилучшим образом политика вашим интересам или нет. Исходя из этого предположения, никто другой не обладает большей квалификацией для того, чтобы судить, соответствуют ли ее результаты вашим интересам, чем вы сами[21].
Совершенно очевидно, что это обоснование, если таковое имеется, просто поддерживает демократическую модель собрания, которая подходит для небольшого общества, в котором люди имеют возможность непосредственно участвовать в процессе принятия политических решений, тогда как большинство современных демократий являются представительными. В представительной модели демократии выбор людей в отношении их товаров и интересов ограничивается избранием представителей. Даль в своей более поздней книге («О демократии») ссылается на эту темную сторону представительной демократии:
«Темная сторона заключается в следующем: при представительном правлении граждане часто делегируют колоссальные полномочия по принятию решений чрезвычайной важности. Они делегируют полномочия не только своим избранным представителям, но, еще более косвенным и окольным путем, они делегируют полномочия администраторам, бюрократам, государственным служащим, судьям и, что еще более важно, международным организациям… Участие населения в этом процессе и контроль с его стороны не всегда являются надежными, а политические и бюрократические элиты обладают большой свободой усмотрения»[22].
Несмотря на то, что корни демократии, о которых упоминают сторонники фундаментализма, не ограничиваются тем, что было рассмотрено нами выше, эти четыре принципа рассматриваются как более важные, чем все остальные. По сравнению со вторым подходом, т.е. политическим или прагматическим обоснованием демократического государства, которое не основывается на каком-либо конкретном фундаменте или доктрине для оправдания этой политической системы, фундаментализм важен, потому что при сравнительном изучении можно вынести суждение о том, насколько совместимыми могут быть ислам и основы демократии. Прежде чем продолжить дискуссию об этих основах, было бы уместно изучить современный подход к либеральной демократии (анти-фундаментализм). Как указывалось ранее, Джон Роулз, один из самых влиятельных политических философов ХХ века, в своих последних работах настаивает на том, что мы должны представить политическую концепцию либеральной демократии – либеральной справедливости – вместо всеобъемлющей концепции, основанной на конкретных моральных и философских доктринах. Для него этот новый политический либерализм является «самостоятельным» и не имеющим привязки к какой-либо конкретной всеобъемлющей доктрине или конкретному морально-философскому фундаменту. Он пишет:
«Хотя мы хотим, чтобы политическая концепция обосновывалась отсылкой к одной или нескольким всеобъемлющим доктринам, чтобы она не была представлена в виде этой доктрины или вытекала из нее, а применялась к базовой структуре общества… но отличительной чертой политической концепции является то, что она представлена как нечто самостоятельное и изложена отдельно или без отсылки к какому-либо более широкому контексту»[23].
Подчеркивая свой самостоятельный взгляд на либеральную демократию как на хорошо организованное, справедливое, демократическое общество, которое не основывается на конкретных доктринах, он надеется, что эта концепция сможет добиться перекрывающего консенсуса[24] между разумными всеобъемлющими доктринами. Политическая концепция либеральной демократии с ее независимым взглядом создает соответствующие условия для одобрения гражданами, принадлежащими к различным всеобъемлющим религиозным или философским доктринам. Он говорит:
«Таким образом, проблема заключается в том, как сформулировать концепцию справедливости для конституционного режима таким образом, чтобы те, кто поддерживает такой режим или может быть привлечен к его поддержке, могли также одобрить политическую концепцию при условии, что она не противоречит их всеобъемлющим взглядам. Это ведет к идее политической концепции справедливости как самостоятельного взгляда, исходящего из фундаментальных идей демократического общества и не предполагающего какой-либо конкретной более широкой доктрины, чтобы она могла быть подкреплена разумным и устойчивым перекрывающим консенсусом»[25].
Отправной точкой Роулза являются идеи и ценности, которые кроются в публичной политической культуре современных западных либеральных демократий. Его политическая концепция хорошо организованного демократического общества, основанного на принципах справедливости, сформирована на основе западной культуры без каких-либо попыток оправдать эти идеи и ценности. Роулз пишет:
«Чтобы изложить то, что я назвал политическим либерализмом, я начал с ряда знакомых и основополагающих идей, заложенных в общественно-политической культуре демократического общества. Они были объединены в семейство концепций, на основе которых политический либерализм может быть сформулирован и понят»[26].
Ричард Рорти, известный американский философ, утверждает, что Роулз не пытается оправдать демократические институты с помощью философских основ. Рорти пишет:
«Роулз не пытается проделать трансцендентальную дедукцию американского либерализма или предложить философские основы демократических институтов, а просто пытается систематизировать принципы и интуитивные ощущения, типичные для американских либералов»[27].
Для Рорти источниками, кроющимися в публичной политической культуре либеральных демократий, по-видимому, является всё, что доступно, и поэтому именно это требуется для оправдания политической системы либеральной демократии. Рорти говорит:
«[Для нас] не очевидно, что [либерально-демократические институты] следует измерять чем-то более конкретным, чем моральная интуиция конкретного исторического сообщества, создавшего эти институты. Идея о том, что моральные и политические разногласия всегда следует «возвращать к главным принципам», разумна, если это означает, что мы просто должны искать точки соприкосновения в надежде достичь соглашения. Но она вводит в заблуждение, если воспринимается как утверждение о том, что какой-то конкретный собеседник уже распознал этот порядок»[28].
Для многих мыслителей очевидно, что этот метод оправдания политической системы, который состоит в простом обращении к основным элементам публичной политической культуры, потому что эти культурные элементы и ценности развиваются вокруг этой политической системы, не может логически подкрепить этот аргумент. Этот анти-фундаменталистский подход к современной демократической системе приводит к выводу, что сторонники либеральных демократий могут свободно игнорировать критиков, чья критика ставит под сомнение моральные принципы западных либеральных демократий. Рорти, в принципе, не согласен с любыми попытками обеспечить рациональные основы для каких-либо систем ценностей и концепций[29].
Очевидно, что эта форма оправдания демократического государства не дает возможности для сравнительной критической дискуссии между исламом и демократией. Этот анти-фундаменталистский подход в качестве первого шага и отправной точки требует, чтобы мы полностью признали все основные ценности западной либерально-демократической культуры, не оставляя места для критики или философских дискуссий относительно этих ценностей и основ. Как утверждает Рорти, «Роулз ставит демократическую политику на первое место, а философию – на второе»[30].
Ограниченная демократия против чистой демократии
Чистая демократия или неограниченная демократия – это политическая система, в которой все политические вопросы решаются напрямую большинством голосов граждан, без каких-либо ограничений. Ранние либералы испытывали беспокойство по поводу чистой демократии, например, из-за ее потенциального вреда. Кант утверждал, что чистая демократия, которая опирается на большинство голосов на собрании, не предсмутривающая каких-либо конституционных ограничений, подчиняет индивида прихотям масс, поскольку она не содержит конституционных гарантий против тирании большинства и, следовательно, не может защитить личные права. Справедливость требует, чтобы народу было предоставлено право издавать свои собственные законы, но это право должно быть ограничено гарантированными конституцией гражданскими свободами. По мнению Канта, политическая свобода, воплощенная в голосовании и демократических процессах, сама по себе не обеспечивает гражданской свободы. Большинство может не уважать права меньшинства[31].
И наоборот, идея ограниченной демократии основана на доктрине о том, что существует множество фундаментальных прав, включая политические права, которые обладают моральным статусом и философской онтологической основой, независимой от демократии и демократического процесса. Поскольку действительность и основополагающее обоснование этих прав не зависят от правления большинства или демократического процесса, они могут служить ограничениями для всего того, что можно сделать с помощью демократического процесса. Граждане имеют право осуществлять эти права вопреки демократическому процессу, если это необходимо, для сохранения основных политических прав и свобод и для того, чтобы защитить себя от посягательств, если они даже осуществляются с помощью самого демократического процесса[32].
Вышеупомянутое обоснование ограниченной демократии не должно ограничиваться фундаментальными правами. Скорее, оно также охватывает моральные и религиозные ценности. Согласно этому обоснованию, все, что обладает моральным или философским статусом – надежным и действенным фундаментом – независимо от демократии и демократического процесса, должно быть защищено от возможного демократического вреда. Следовательно, пределы демократии могут быть конституционными, моральными или даже религиозными. Теоретически пределы этого типа демократии зависят от того, что является решающим и наиболее фундаментальным для граждан, которые выбирают демократию в качестве желаемой политической системы.
Например, в Соединенных Штатах с 1803 года Верховному суду, состоящему из девяти судей, поручено определять, является ли законодательство «конституционным» или нет. Действительно, у них есть полномочия пересматривать то, что народ и народные представители принимают в рамках демократического процесса. Конечно, конституционная роль судей Верховного суда не простирается дальше обеспечения соблюдения писаной конституции, которая сама по себе основана на демократическом согласии и подлежит поправкам в рамках демократического процесса. Противоречие между судебным надзором и демократией возникает в рамках конституции. Даже когда судьи действуют способами, выходящими за рамки соблюдения текстуальной целостности конституции, они, как правило, не претендуют на особое понимание истины и справедливости, ссылаясь вместо этого на исторические прецеденты, давно установленные правовые принципы или общие ценности. Тем не менее, место, которое они занимают, и власть, которой они обладают, позволяют им накладывать философские ограничения на демократический выбор.
Рассмотрев эти основные моменты, касающиеся демократии, теперь пришло время обратиться к главной цели этой главы, а именно возможности религиозной (исламской) демократии.
Ахмад Ваэзи
Источник: al-islam.org
[1] Дэниел Вебстер в 1830 году (за тридцать три года до определения, данного Линкольном) сказал: «Демократия – это правление народа, созданное для народа, созданное народом и подотчетное народу». См.: Patterns of Democracy, p. 1.
[2] Robert Dahl, On Democracy, Yale University Press, 2000, p. 9.
[3] Sulaiman Sadek Jawad, Democracy and Shura, Published in Liberal Islam, p. 97.
[4] Democracy and its Critics, p.2.
[5] On Democracy, pp. 85-86.
[6] Democracy and its Critics, p.135.
[7] H. .B. Mayo, An Introduction to Democratic Theory, Oxford University Press, 1960, p. 60.
[8] Andrew Heywood, Political Ideologies, Macmillan Press, 2nd Edition, 1998, p. 43.
[9] Andrew Heywood, Political Ideologies, Macmillan Press, 2nd Edition, 1998, p. 46.
[10] On Democracy, pp. 45-57.
[11] John Plamenatz, Democracy and Illusion, Longman, 1973, pp. 164-168.
[12] John Rawls, Political Liberalism, Columbia University Press, 1996, p.10.
[13] John Locke, Two Treatises of Government, Peter Laslett (ed), Cambridge University Press, 1970, p. 322
[14] Allen Rosen, Kant’s Theory of Justice, Cornell University Press, 1993, pp. 34-35.
[15] Democracy and its Critics, p. 88.
[16] Michael Walzer, “Philosophy and Democracy”, in Political Theory, Volume 9, No 3, August 1981, p. 386.
[17] Michael Walzer, “Philosophy and Democracy”, in Political Theory, Volume 9, No 3, August 1981, p. 383.
[18] Democracy and its Critics, pp. 66, 101, 103.
[19] Democracy and its Critics, p.89.
[20] Democracy and its Critics, p.91.
[21] On Democracy, p. 113.
[22] On Democracy, p. 113.
[23] Political Liberalism, p. 12.
[24] Перекрывающий консенсус (overlapping consensus) – базовое политическое согласие, возникающее у граждан с различными религиозными или метафизическими воззрениями вокруг нейтральной концепции некой политической истины.
[25] Political Liberalism, p. 40.
[26] Political Liberalism, p. 43.
[27] Richard Rorty, “The Priority of Democracy to Philosophy”, in Reading Rorty, Alan R. Malachowski (ed), Oxford: Basil Blackwell, 1990, p. 289.
[28] Richard Rorty, “The Priority of Democracy to Philosophy”, in Reading Rorty, Alan R. Malachowski (ed), Oxford: Basil Blackwell, 1990, p. 290.
[29] Stephen Mulhall and Adam Swift, Liberals and communitarians, Blackwell, 2nd Edition, 1996, pp. 259-261.
[30] Reading Rorty, p. 291.
[31] Reading Rorty, p. 291.
[32] Democracy and its Critics, p. 169.