Мортаза Мотаххари. Хусейнова эпопея: Ашура и ее искажения. Лекция 1. Ашура: история и народная легенда
Представляем вашему вниманию перевод серии из четырех проповедей, прочитанных аятоллой Мортазой Мотаххари, видным шиитским мыслителем и одним из ведущих идеологов Исламской революции в Иране, в месяц мухаррам в марте 1969 года. Лекции посвящены значению Ашуры и мученической смерти Имама Хусейна в Кербеле. Основной посыл этих лекций состоял в разрушении стереотипов и намеренных искажений наследия Ашуры, которое имеет ключевое значение в шиитской традиции. Кроме того, важность этой темы в современной истории Ирана сложно переоценить, потому что траурные собрания мухаррама сыграли ключевую роль в духовно-психологической мобилизации шиитских масс в ходе Исламской революции. Мотаххари делает акцент на эпической составляющей Ашуры и выработке соответствующего эпического отношения к фигуре Хусейна и шиитской истории в целом, а не трагического восприятия этих событий, которое было традиционно присуще шиитам в Иране. Многие из этих лекций – это очень суровый диагноз, который Мотаххари выносит шиитскому обществу, упрекая его в непонимании подлинной сути Ашуры и вытекающей из этого социальной пассивности. В последующем эти лекции вошли в двухтомную книгу «Хусейнова эпопея» (Хамасе-йе Хосейни), которая была издана Советом по публикации трудов Остада Мотаххари после его смерти. Книга была переведена на несколько языков и переиздавалась в Иране более 50 раз.
Во имя Аллаха Милостивого Милосердного!
Вся хвала Аллаху, Господу миров и Создателю всего сущего, и да пребудут мир и благословение с Его рабом и посланником, Его возлюбленным и избранником, нашим господином, нашим пророком и нашим отцом, Абу-ль-Касимом Мухаммадом, да благословит Аллах его и его чистое, непорочное и непогрешимое потомство. Я ищу прибежища у Аллаха от проклятого сатаны.
«За то, что они нарушили завет, Мы прокляли их и ожесточили их сердца. Они искажают слова, меняя их местами, и забыли долю из того, чему их научили» (5:13).
Наша тема касается искажений (тахрифат), затронувших исторические события в Кербеле. При изложении деталей этого великого события имели место различного рода искажения. Мы разберем эту тему в четырех частях.
В первой части будет рассмотрено значение слова «тахриф» и его различные формы, которые имеются сегодня, при этом будет указано, что подобные искажения имели место в [популярных] рассказах об историческом событии Ашуры.
Вторая часть посвящена общим факторам, лежащим в основе искажений, то есть причинам, которые обычно приводят к искажению событий и проблем в мире. Почему люди искажают события, идеи, а иногда и личности?
В частности, какие факторы сыграли роль в искажении повествования о событиях, произошедших в Кербеле? Третья часть включает объяснение искажений, которые вкрались в предания об этом историческом событии. Четвертая часть посвящена нашему долгу, долгу наших ученых и долгу мусульманских масс в этом отношении.
Первая часть этих лекций посвящена значению слова «тахриф»: что означает «тахриф»? Арабское слово «тахриф» происходит от «харрафа», что означает «отклонять, склонять, изменять, искажать, неверно истолковывать», то есть «заставлять что-либо отклоняться от его первоначального или правильного курса и положения». Другими словами, «тахриф» – это своего рода перемена, хотя в нем есть смысловой оттенок, которого нет в простой перемене.
Если вы делаете что-то, что мешает предложению, сообщению, стихотворению или отрывку передать то значение, которое они должны были бы передать, и придает им какой-то другой смысл, вы подвергаете их «тахрифу». Например, вы делаете перед кем-то заявление. Он в другом месте цитирует вас, а позже вам сообщают, что такой-то сообщил, что вы сделали такое-то заявление.
Вы обнаруживаете, что то, что вы сказали, сильно отличается от того, что он сообщил. Он дополнил ваше заявление, удалив слова, которые передавали ваши намерения, и добавив от своего имени другие слова, в результате чего ваши заявления были искажены и полностью изменены. Тогда вы можете сказать, что этот человек исказил ваши слова: в частности, если кто-то подделывает официальный документ, то считается, что он виновен в содержащемся в нем искажении.
Эти примеры были приведены для того, чтобы прояснить значение термина «тахриф», и он не нуждается в дальнейших пояснениях. Теперь мы рассмотрим различные формы подобных искажений.
Существуют различные виды искажений, наиболее важными из которых являются словесные и смысловые. Искажение в словесной формулировке возникает, когда изменяется буквальная форма высказывания. Например, когда из высказывания удаляются слова и фразы или добавляются в него, или последовательность предложений изменяется таким образом, что меняется их смысл. В этом случае искажение проявляется во внешней форме и формулировке высказывания
Искажение смысла происходит, когда человек не меняет слова, которые остаются в своей первоначальной форме, но высказывание интерпретируется таким образом, который противоречит намерениям говорящего. Оно интерпретируется таким образом, чтобы выразить собственное намерение искажающего, а не намерение автора высказывания.
Благородный Коран использует термин «тахриф» конкретно по отношению к евреям. Изучение истории показывает, что они были поборниками искажений на протяжении всей истории. Я не знаю, что это за народ, который обладает такой удивительной склонностью к искажению фактов! Соответственно, они всегда выбирают профессии, в которых могут искажать события.
Из того, что я слышал, следует, что известные мировые информационные агентства, которые постоянно цитируются радио и газетами, находятся исключительно в руках евреев. Почему? Потому что они могут сообщать о событиях так, как им заблагорассудится. Как удивительно то, что говорится о них в Коране! Эта характерная черта евреев, склонность к «тахрифу», рассматривается Кораном как расовая черта. В одном из аятов суры «Аль-Бакара» Коран провозглашает:
«Неужели вы надеетесь, что они поверят вам, если некоторые из них слышали Слово Аллаха и сознательно исказили его после того, как поняли его смысл?» (2:75).
Это означает: «О мусульмане, возлагаете ли вы свои надежды на то, что они скажут вам правду? Это те же самые люди, которые соглашались с Моисеем и слышали Божьи изречения, а когда возвращались к своему народу, чтобы пересказать услышанное, искажали это». «Тахриф», который они совершали, не был обусловлен тем, что они не понимали и поэтому изменяли то, что им сообщали.
Нет! Это умные люди, которые очень хорошо разбираются в разных вопросах. Однако, несмотря на то, что они понимают услышанное, они пересказывают это людям в искаженном виде. Вот что такое «тахриф», то есть искажение и выведение вещей из их первоначальной формы, а они совершали «тахриф» даже в отношении Божественных писаний!
В этом контексте в большинстве случаев Коран использует сам термин «тахриф» или выражает суть этого понятия каким-либо другим образом. Однако комментаторы Корана отмечают, что упоминание искажений в Коране в данном контексте включает «тахриф» как в словесной формулировке, так и по смыслу.
То есть, некоторые случаи искажения, которые имели место в Священных Писаниях по вине иудеев, касаются формулировок, а некоторые из них касаются значений и толкований. Я не буду дальше разбирать этот вопрос, поскольку это будет отступлением от моей основной темы.
Здесь было бы уместно привести одну историю. Один из ученых рассказывал, что однажды, во времена его юности, Мешхед посетил маддах[1] из Тегерана. Он весь день стоял в мечети Гоухаршад или во дворе мавзолея и читал стихи и хвалебные речи. Среди тех стихов, которые он читал, была знаменитая газель, приписываемая Хафизу:
«О сердце! Стань рабом царя мира и радуйся!
Вечно пребывай под защитой Божьей благодати!
Обними могилу Риды, восьмого имама,
От всего сердца и прильни к порогу его святилища (баргах)».
Один господин, чтобы немного поразвлечься, подошел к нему и сказал: «Почему ты неправильно читаешь этот стих? Его следует читать, подразумевая следующее: как только вы достигнете святилища, вы должны броситься на землю, подобно тому, как скатывают пучок соломы (бар-е ках) со спины осла. После этого, всякий раз, когда бедный маддах читал эти стихи, он произносил «бар-е ках» вместо «баргах» и сразу же падал на землю! Вот что делает «тахриф»!
Здесь я должен отметить, что «тахриф» также различается по тематике. Иногда «тахриф» встречается в обычной речи, например, когда два человека искажают слова друг друга. Но бывают случаи, когда «тахриф» имеет большое значение для общества, например, когда происходит искажение информации о выдающихся личностях.
Есть личности, чьи слова и поступки обладают сакральным статусом в глазах народа, а их характер и поведение являются образцом для всего человечества. Например, если кто-то приписывает Имаму Али (мир ему!) заявление, которого он не делал, или то, чего он не хотел говорить, это очень опасно.
То же самое верно, если Пророку (да благословит Аллах и приветствует его и его род!) или одному из имамов (мир им!) приписывается какая-либо черта характера, хотя на самом деле у них были какие-то другие качества, или когда «тахриф» касается какого-то великого исторического события, которое служит моральным и религиозным авторитетом и важным документом с точки зрения норм общества и является критерием в вопросах морали и воспитания. Это вопрос неизмеримой важности, и он таит в себе серьезную опасность, когда «тахриф» – будь то в отношении самих слов или их смысла – затрагивает темы, которые не являются обычными.
Иногда кто-то искажает стихи Хафиза или делает вставки в басни о животных. Это не так важно, хотя, конечно, не следует фальсифицировать книги, имеющие литературную ценность.
Один профессор написал статью о «Муш-о-горбе» («Кошка и мышка»), которая представляет собой книгу значительной литературной ценности. Он обнаружил, что она стала жертвой стольких вставок, изменений в формулировках, добавления и исключения из нее стихов, что подобным искажениям не было числа. Там он отмечает, что, по его мнению, ни одна нация во всем мире не достигла в этом вопросе такого уровня, как иранцы, которые сделали такие обширные непозволительные вставки в произведения, принадлежащие к их литературному наследию.
То же самое относится и к «Маснави» Руми. Одному Богу известно, сколько посторонних стихов было добавлено в «Матнави»! Например, в оригинальных версиях «Маснави» есть прекрасное двустишие о силе любви. В нем говорится:
«Любовь подслащивает горькое,
Любовь превращает бронзу в золото».
Это разумное утверждение: любовь – это то, что делает даже горькие стороны жизни сладкими и приятными. Любовь, подобно эликсиру, превращает бронзу человеческого бытия в золото. Затем пришли другие и добавили к этому двустишию новые двустишия, не заботясь об уместности или приемлемости аналогии. Например, они говорили: «Любовь превращает змею в муравья», или что «любовь превращает крышу в стену», или что «любовь превращает мускусную дыню в арбуз»!
Эти аналогии не имеют никакого отношения к теме. Конечно, такого не должно происходить, но эти вставки не наносят вреда жизни и благополучию общества и не вызывают отклонений в его развитии. Но когда «тахриф» возникает в вещах, которые касаются морали и религии людей, это опасно, и эта опасность еще более значительно, когда она затрагивает документы и вопросы, составляющие основы человеческой жизни.
События в Кербеле – это, безусловно, события, имеющие для нас большое социальное значение и оказывающие непосредственное влияние на нашу нравственность и характер.
Эти события, которые побуждают наших людей, без какого-либо принуждения с чьей-либо стороны, тратить миллионы человеко-часов на прослушивание историй об этих событиях и тратить на это миллионы денег. Эти события должны быть пересказаны в точности так, как они произошли, и без малейших вставок. Ибо если с нашей стороны произойдет хоть малейшее вмешательство в этот вопрос, оно исказит его, и вместо того, чтобы извлечь из него пользу, мы определенно понесем ущерб.
Теперь я хочу сказать, что мы внесли тысячи искажений в повествование об Ашуре, как в его внешнюю форму, то есть сами эпизоды и вопросы, связанные с основными событиями и второстепенными деталями, так и в их интерпретацию и смысл. К большому сожалению, это событие было искажено как по форме, так и по содержанию.
Иногда искаженная версия имеет хоть какое-то сходство с оригиналом. Но бывают случаи, когда искажение настолько основательно, что искаженная версия не имеет ни малейшего сходства с оригиналом: суть не только искажается, но и переворачивается и превращается в свою противоположность.
И снова я должен с величайшим сожалением сказать, что все искажения, которые были предприняты нами, были направлены на то, чтобы унизить и исказить это событие и сделать его неэффективным и бесполезным в нашей жизни. В этом отношении виновны как ораторы и ученые уммы, так и простые люди, и, с Божьей помощью, мы проясним все эти вопросы.
Здесь я приведу примеры некоторых искажений, которые имели место во внешней форме этого мероприятия, и домыслов, которые выросли вокруг него. Тема настолько обширна, что не поддается описанию. Она настолько обширна, что, если мы попытаемся собрать все недостоверные рассказы, это, возможно, займет несколько томов по 500 страниц в каждом.
Покойный Хадж Мирза Хусейн Нури (да возвысит Аллах его положение!) был учителем таких деятелей, как Хадж Шейх Аббас Кумми, Хадж Шейх Али Акбар Нехаванди и Хадж Шейх Мухаммад Бакир Бирджанди. Он был очень выдающимся человеком и мухаддисом (знатоком хадисов), обладавшим непревзойденными познаниями своей области и потрясающей памятью. Он был человеком высокой духовности, с очень пылкой и страстной верой.
Хотя некоторые из написанных им книг не соответствовали его статусу[2] – и по этой причине он заслужил порицание со стороны современных ему ученых – в целом его книги хороши, особенно та, которую он написал о проповедях, «Лу’лу’ ва марджан». Это небольшая книга, но вместе с тем это превосходный труд, в котором он говорит об обязанностях тех, кто читает с минбара проповеди и рассказывает скорбящим историю Кербелы. Вся книга состоит из двух частей.
Одна часть касается искренности намерений и цели, поскольку одним из требований к оратору, произносящему проповеди, и роузехану[3] является то, что мотивом того, кто рассказывает повествование об Ашуре, не должна быть жадность или стремление к мирской выгоде. Как хорошо он рассмотрел эту тему!
Второе требование – честность и правдивость. Здесь он развивает тему ложного и правдивого повествования, обсуждая различные формы лжи таким подробным образом, что я не думаю, что есть какая-либо другая книга, в которой ложь и ее различные формы рассматриваются так же, как в ней, и, возможно, во всем мире нет другой такой книги. В ней он демонстрирует удивительную образованность и эрудицию.
В этой книге этот великий ученый упоминает несколько примеров лжи, которые стали широко распространены в повествованиях об историческом событии, произошедшем в Кербеле. Я упомяну все те вещи, о которых сожалел покойный Хадж Нури, или хотя бы их основную часть.
Этот великий человек прямо говорит: «Сегодня мы тоже должны скорбеть о Хусейне, но в нашу эпоху с Хусейном случились трагедии, которых не было в прошлом, а это ложь, которую говорят о событии в Кербеле, и которой никто не противостоит! Нужно проливать слезы о страданиях Хусейна ибн Али, но не из-за мечей и копий, пронзивших его благородное тело в тот день, а из-за этой лжи». Во введении к книге он пишет, что выдающийся ученый из Индии написал ему письмо, в котором жаловался на распространенные в Индии ложные рассказы и просил его что-нибудь сделать или написать книгу, чтобы остановить распространение вымышленных рассказов.
Затем он замечает: «Этот индийский ученый вообразил, что роузеханы рассказывают лживые истории, когда приезжают в Индию. Он не знает, что ручей загрязнен от самого его истока. Центром ложных роузе являются Кербела, Наджаф и Иран, то есть самый центр шиизма».
Теперь, в качестве примера, я приведу несколько примеров «тахрифа», некоторые из которых относятся к событиям, имевшим место до Ашуры, некоторые – касаются пути Имама в Куфу, некоторые – его последней остановки в Кербеле в месяце мухаррам.
Я также упомяну некоторые из них, которые относятся к дням пленения его семьи, и некоторые об имамах, живших после событий в Кербеле. Однако большинство из них будут относиться к самому дню Ашура. Сейчас я приведу два примера каждого из них.
Сначала важно отметить один момент, а именно, что во всех этих случаях ответственность несут люди. Вы, люди, которые посещают маджлисы, воображаете, что на вас нет никакой ответственности в этом отношении, и думаете, что ответственность лежит только на выступающих. У людей есть две основные обязанности.
Во-первых, воспрещение порицаемого (нахй ‘ани-л-мункар), которое обязательно для всех. Если они узнают – а в большинстве случаев они действительно знают! – что рассказ не соответствует действительности, они не должны присутствовать на этом собрании. Присутствовать на таких собраниях запрещено, и каждый должен протестовать против них.
Во-вторых, они должны постараться избавиться от нетерпения и ожиданий, которые испытывают ведущие, а также зрители, посещающие маджлис, от надежд на то, что маджлис будет пылким, что будет страстный траур, а маджлис наполнится криками скорбящих. Плохой оратор знает, что если бы он говорил только то, что является правдой и достоверным, маджлис не пришел бы в исступленное состояние, и эти люди не пригласили бы его снова. Поэтому он вынужден что-то добавлять от себя.
Люди должны выбросить это ожидание из головы и воздержаться от распространения вымышленных историй, которые убивают душу Кербелы, но доводят скорбящих до исступления. Люди должны услышать правдивую историю, чтобы повысить уровень своего понимания и мышления.
Они должны знать, что если фраза вызывает трепет в их душах и настраивает их на дух Хусейна ибн Али, вследствие чего из их глаз выкатывается маленькая слезинка, то это действительно ценная ступень. Но слезы, вызванные сценами простой бойни, пусть даже потоками крови, ничего не стоят.
Рассказывают, что в одном из городов жил выдающийся ученый, которого интересовала вера, и который протестовал против лжи, произносимой с минбара. Он спрашивал: «Что это за отвратительные вещи, которые говорят на минбаре?» Один из них сказал ему: «Если мы не скажем об этом, нам придется немедленно закрыть наши магазины!» Этот господин ответил: «Это ложь, и никто не должен произносить ее вслух».
По счастливой случайности, несколько дней спустя этот господин сам принимал маджлис в своей мечети и пригласил того же оратора прочитать роузе. Однако, перед тем, как занять свое место за минбаром, ведущий сказал оратору: «Я хочу провести образцовый маджлис, на котором не будет сказано ничего, кроме правдивого повествования. Возьмите за правило не пересказывать ни одного эпизода, кроме тех, что взяты из достоверных книг.
Вы не должны прикасаться ни к чему из этой отвратительной чуши». Проповедник ответил: «Вы принимаете маджлис. Воля ваша». В первую ночь этот господин сам сидел там лицом к кибле в молитвенной нише, рядом с минбаром. Оратор начал свою проповедь, и когда пришло время пересказать трагическую историю Кербелы, поскольку он обязался рассказывать только правдивые предания, маджлис оставался невозмутимым и застывшим, пока он продолжал говорить.
Этот господин был расстроен. Он был хозяином маджлиса и думал о том, что люди будут говорить за его спиной. Женщины, конечно, сказали бы: «Конечно, намерения этого господина не были искренними, и поэтому маджлис не удался. Если бы его намерения были благими, а мотивы – искренними, маджлис сотрясался бы от воплей и стонов плачущих навзрыд людей». Он понимал, что все это закончится потерей лица. Что ему делать? Он тихо подал знак оратору: «Расскажи немного этой отвратительной чуши!»
Ожидание людей, что участники маджлиса должны прийти в исступление, само по себе является источником лжи. Соответственно, большинство имевших место фальсификаций были направлены на то, чтобы вызвать слезы, не более того.
Я неоднократно слышал эту историю, и вы тоже, должно быть, слышали ее. Хаджи Нури также упоминает об этом. Говорят, что однажды Али, Повелитель Правоверных (да пребудет с ним мир!), произносил проповедь с минбара. Внезапно Имам Хусейн (мир ему!) сказал: «Я хочу пить, Имам ‘Али сказал: «Пусть кто-нибудь принесет воды для моего сына». Первым поднялся маленький мальчик, Абу-ль-Фадль аль-Аббас (мир ему!). Он вышел и взял у матери кувшин с водой.
Когда он вернулся, неся кувшин на голове, его голова была вся в воде, которая лилась с боков. Эта история рассказывается во всех подробностях. Затем, когда взгляд Предводителя Правоверных упал на него, из его глаз потекли слезы. Его спросили, почему он плачет. Он сказал им, что ему вспомнились испытания, с которыми предстоит столкнуться его маленькому сыну.
Вы знаете остальную часть истории, которая служит отправной точкой для перехода к трагическим сценам Кербелы. Хаджи Нури прекрасно описывает этот момент. Он пишет: «Если вы говорите, что ‘Али произносил проповедь с минбара, вы должны знать, что ‘Али говорил с минбара и произносил проповеди только в период своего халифата. Следовательно, этот эпизод должен был произойти в Куфе. В то время Имаму Хусейну было около тридцати трех лет». Затем он замечает: «Разумно ли для тридцатитрехлетнего мужчины – ни с того ни с сего заявить на официальном собрании, когда его отец читает проповедь: «Я хочу пить!», «Я хочу воды!»
Если бы такой поступок совершил обычный человек, это было бы расценено как проявление невоспитанности с его стороны. Более того, Достопочтенный Абу-ль-Фадль в то время тоже был не ребенком, а молодым человеком, по крайней мере, ему было около пятнадцати лет». Вы видите, как они сфабриковали эту историю! Достойна ли такая история Имама Хусейна? Какую ценность она имеет, помимо ее вымышленного характера?
Возвышает ли она положение Имама Хусейна или умаляет его? Она определенно умаляет достоинство Имама, поскольку приписывает ему ложный поступок и унижает его достоинство, низводя Имама до уровня самого невоспитанного человека, который в то время, когда его отец, такой человек, как Али, читает проповедь, испытав чувство жажды, вместо того, чтобы дождаться окончания проповеди, внезапно прерывает проповедь своего отца, чтобы попросить воды.
Другим примером таких измышлений является история о посланце, который принес письмо для Абу Абдаллаха (мир ему!) и ждет от него ответа. Имам говорит ему прийти через три дня и забрать ответ. После трехдневных расспросов ему сказали, что Имам уехал в тот же день.
Он говорит про себя: «Теперь, когда он отправляется в путь, давайте пойдем и посмотрим на величие и очарование принца Хиджаза. Он идет и видит там Имама вместе с другими хашимитами среди мужчин, сидящих на великолепных стульях. Затем приводят верблюдов с носилками, задрапированными шелком и парчой.
Затем появляются дамы, и с большим почетом и церемонией их сопровождают к этим носилкам. Это описание продолжается в том же духе, пока они не делают отступление, чтобы перейти к событиям одиннадцатого дня месяца мухаррам, чтобы сравнить очарование и достоинство этого дня с плачевным состоянием женщин в последний день. Хаджи Нури подвергает сомнению подобные описания. Он говорит: «История гласит, что, когда Имам Хусейн покидал Медину, он читал следующий аят Корана:
«Муса (Моисей) покинул город, оглядываясь со страхом, и сказал: «Господи! Спаси меня от несправедливых людей!» (28:21).
То есть он сравнил свой уход с уходом Мусы, сына ‘Имрана, когда тот бежал из страха перед фараоном.
«Направившись в сторону Мадьяна, он сказал: «Быть может, мой Господь наставит меня на правильный путь» (28:22).
Имам отбыл с самым обычным караваном. Заключается ли величие Имама Хусейна, например, в том, что он восседал на золотых стульях? Или величие его семьи и женщин заключается в том, что они пользовались носилками, задрапированными шелком и парчой, владели прекрасными лошадьми и верблюдами, а также свитой лакеев и слуг?!
Другим примером искажения в рассказах об Ашуре является знаменитая история Лейлы, матери Достопочтенного Али Акбара, история, которая не подтверждается ни одним историческим сочинением. Конечно, у Али Акбара была мать, которую звали Лейла, но ни в одном историческом труде не говорится, что Лейла присутствовала в Кербеле. Но вы же видите, сколько трогательных историй ходит о Лейле и Али Акбаре, включая историю о том, как Лейла оказалась рядом с Али Акбаром во время его мученической кончины.
Я слышал эту историю даже в Куме, на маджлисе, который был проведен от имени аятоллы Боруджерди, хотя сам он там не присутствовал. В этой истории, когда Али Акбар отправляется на поле битвы, Имам говорит Лейле: «Я слышал от своего деда, что Бог отвечает на молитву матери о ее ребенке. Зайди в уединенный шатер, распусти волосы и помолись за своего сына. Может быть, Бог вернет нам нашего сына в целости и сохранности».
Во-первых, в Кербеле не было Лейлы, которая могла бы это сделать. Во-вторых, это не было похоже на логику Хусейна и его образ мышления. Логика Хусейна в день Ашура была логикой самопожертвования. Все историки писали, что всякий раз, когда кто-либо просил у Имама разрешения отправиться на поле битвы, Имам сначала пытался удержать его под тем или иным предлогом, который приходил ему в голову, за исключением случая с Али Акбаром, о котором они пишут:
«Тогда он попросил у своего отца разрешения отправиться сражаться, и тот дал ему это разрешение»[4].
То есть, как только Али Акбар попросил разрешения, Имам велел ему удалиться. Тем не менее, нет недостатка в стихах, которые представляют этот эпизод в совершенно ином свете, в том числе и в таком:
«Вставай, о отец, давай покинем эту пустыню.
Давайте теперь отправимся в шатёр Лейлы».
Другой случай, имеющий отношение к этой же истории, который также очень удивителен, я услышал в Тегеране. Это было в доме одного из выдающихся ученых этого города, когда один из выступавших рассказал историю Лейлы. Это было нечто такое, чего я никогда в жизни не слышал.
Согласно его рассказу, после того, как Лейла вошла в шатер, она распустила пряди своих волос и поклялась, что, если Бог вернет ей Али Акбара целым и невредимым, если он не будет убит в Кербеле, она будет сеять базилик (райхан) на всем пути от Кербелы до Медины, а их разделяло 300 фарсангов. Сказав это, он начал напевать двустишие:
«Я дала обет, если они вернутся,
Я буду сеять базилик до самого Тафта!»
Это арабское двустишие вызвало у меня еще большее удивление по поводу того, откуда оно взялось. Проведя расследование, я обнаружил, что упомянутый в нем Тафт – это не Кербела, а место, связанное со знаменитой легендой о любви Лейлы и Меджнуна. Тафт был местом, где жила легендарная Лейла. Это двустишие было сочинено Маджнуном аль-Амири и исполнено из любви к Лейле, и вот этот человек произносит его, приписывая Лейле, матери Али Акбара, создавая вымышленную связь с Кербелой.
Только представьте, если бы там оказался христианин или еврей, или, если уж на то пошло, какой-нибудь человек без религиозной принадлежности, и услышал все это, разве он не сказал бы, какая бессмысленная биография у этих людей? Он не знал бы, что эта история была сфабрикована этим человеком, но он сказал бы: «Господи Боже мой, как безрассудны были святые женщины этого народа, давшие обет сеять базилик от Кербелы до Медины!»
Хаджи Нури упомянул об еще более худшей выдумке. Как вы знаете, в разгар битвы в день Ашура Имам поспешно совершал молитвы в форме салат аль-хауф[5], когда не было передышки даже для того, чтобы совершить полную молитву. На самом деле, двое сподвижников Имама подходили и вставали перед ним, чтобы прикрыть Имама от стрел, и он мог совершить два раката намаза.
Они оба пали от полученных ранений под градом стрел. Враг не дал им передышки даже для совершения обязательных молитв. Тем не менее, они придумали историю о том, что Имам назначил на этот день свадебную церемонию, заявив: «Я хочу, чтобы одна из моих дочерей вышла замуж за Касима». Очевидно, что никто не может унести свои желания с собой в могилу.
Клянусь Аллахом, посмотрите, какие вещи они приписывают такому человеку, как Хусейн ибн Али, вещи, подобные тем, о которых мы иногда слышим от людей с весьма посредственным характером, которые выражают желание увидеть свадьбу своего сына или дочери в своей жизни. И это, как говорят, произошло в то время, когда почти не было передышки даже для совершения обязательных молитв.
Говорят, что Его Светлость сказал: «Я хочу выдать мою дочь замуж за моего племянника здесь и сейчас, даже если это будет только видимость свадьбы». Одной из вещей, которые были неотъемлемой частью наших традиционных траурных представлений, была свадьба Касима, мальчика-жениха.
Подобный эпизод не упоминается ни в одной достоверной книге по истории. По словам Хаджи Нури, Мулла Хусейн Кашифи был первым человеком, который описал эту историю в книге под названием «Раудат аш-шухада», и она является полностью вымышленной. Случай здесь подобен тому, о котором говорит поэт:
«Много есть добавлений, в которые они его одели.
Вы вряд ли узнаете его, когда увидите снова».
Если бы Сайид аш-Шухада пришел и понаблюдал за этими вещами, он обнаружил бы, что мы подобрали для него спутников, которых у него никогда не было.
Например, в книге «Мухрик аль-Кулуб», автором которой, кстати, был выдающийся ученый и факих, который тем не менее ничего не знал об этих вопросах, говорится, что одним из сподвижников, появившихся из ниоткуда в день Ашура, был Хашим Миркал, который пришел с копьем длиной в восемнадцать локтей. (В конце концов, кто-то утверждал, что у Синана ибн Анаса, который, по некоторым данным, отрубил голову Имаму Хусейну, было копье длиной в шестьдесят локтей. Ему сказали, что копье не может быть длиной в шестьдесят локтей. Он ответил, что Бог послал его ему с небес!) Автор «Мухрик аль-Кулуб» пишет, что Хашим ибн Утба Миркал появился с копьем длиной в шестнадцать локтей, тогда как этот Хашим ибн Утба был сподвижником Повелителя Правоверных Али и был убит двадцатью годами ранее.
Мы приписываем Хусейну ибн Али нескольких сподвижников, которых у него не было, таких как джинн За’фар. Точно так же среди его врагов можно встретить имена, которых не существовало. В книге «Асрар аш-шахада» упоминается, что армия Умара ибн Са‘да в Кербеле насчитывала миллион шестьдесят тысяч человек. Кто-то может спросить, откуда они взялись? Все они были куфийцами? Возможно ли такое?
В этой книге также написано, что сам Имам Хусейн лично убил в бою триста тысяч человек. В результате взрыва бомбы, уничтожившей Хиросиму, погибло шестьдесят тысяч человек. Я подсчитал, что если предположить, что фехтовальщик убивает одного человека каждую секунду, то потребуется восемьдесят три часа и двадцать минут, чтобы уничтожить трехсоттысячную армию.
Позже, когда они увидели, что такое количество убитых Имамом людей не укладывается в продолжительность одного дня, они сказали, что день Ашура длился семьдесят два часа!
То же самое говорят о Достопочтенном Абу-ль-Фадле, который убил двадцать пять тысяч человек. Я подсчитал, что если бы в секунду убивали одного человека, то потребовалось бы шесть дней и пятьдесят с лишним часов, чтобы убить такое количество людей.
Поэтому мы должны признать слова Хаджи Нури, этого великого ученого, о том, что, если кто-то хочет сегодня оплакивать Имама и рассказывать о тяжких испытаниях Абу Абдаллаха (да пребудет с ним мир!), он должен скорбеть об этих новых трагедиях, об этой лжи, которая была включена в рассказы о его мученической смерти.
Другой пример связан с днем Арбаин. Во время Арбаина все рассказывают историю, которая заставляет людей думать, что пленные члены семьи Имама прибыли в Кербелу в день Арбаин, и что имам Зайн аль-Абидин встретил там Джабира (ибн Абд Аллаха аль-Ансари). Однако, за исключением «Лухуф», автором которого является Сайид ибн Тавус и который отрицал это в других своих книгах или, по крайней мере, не подтверждал, подобный эпизод не упоминается ни в одной другой книге, и не кажется разумным верить в это.
Но можно ли вычеркнуть эти истории, которые повторяются каждый год, из памяти людей? Джабир был первым, кто посетил могилу Имама Хусейна, и значение Арбаина также заключается не в чем ином, как в том, что это повод для совершения зиярата к могиле Имама Хусейна.
Дело не в возобновлении траура по Ахль аль-Байт и не в их прибытии в Кербелу. По сути, дорога в Медину из Сирии пролегает не через Кербелу, и эти два пути расходятся в самой Сирии.
Что еще более печально, так это то, что, между прочим, в истории мало событий, которые с точки зрения достоверных источников были бы столь же насыщенными, как события в Кербеле. Раньше я полагал, что основная причина распространения легенд в этой области заключается в том, что реальные события никому не известны. Но, изучив это, я обнаружил, что ни одно событие отдаленного прошлого – например, произошедшее тринадцать или четырнадцать веков назад – не имеет столь достоверной истории, как событие в Кербеле.
Заслуживающие доверия мусульманские историки сообщают о соответствующих эпизодах в достоверных источниках, относящихся к I-II векам хиджры, и их рассказы близки между собой и подтверждают друг друга.
Были определенные причины, по которым эти детали сохранились в истории. Одной из причин, по которой детали этого мероприятия были сохранены, а его цели – понятны, было множество речей (хутба), которые произносились в ходе него. В те дни речь была тем же, чем коммюнике и пресс-релизы являются в наше время.
Точно так же, как официальные коммюнике, опубликованные во время войны, являются лучшим историческим источником, такими же были в те дни и речи. Соответственно, их было много до событий в Кербеле, во время них и после них. Отдельные люди из окружения Пророка выступали с речами в Куфе, Дамаске и других местах.
В основном, их целью было проинформировать людей об этих событиях, а также заявить об истинной сути происходящего и изложить цели. Это само по себе было одной из причин, по которой о событиях стало известно.
Во время событий в Кербеле также имел место обмен мнениями, задавались вопросы и давались на них ответы, и это всё зафиксировано в истории. Эти сообщения также раскрывают нам природу событий.
Во время трагедии Кербелы также многие читали стихи-раджаз[6], и, в частности, сам Абу ‘Абдаллах (мир ему!) часто читал стихи-раджаз, и эти стихи-раджаз также раскрывают характер противостояния.
Было много писем, которыми обменивались до и после событий в Кербеле, письма, которыми обменивались Имам и жители Куфы, переписка между Имамом и жителями Басры, письма, которые Имам писал ранее Муавии (которые указывают на то, что Имам готовился к восстанию после смерти Муавии), письма, которые враги писали друг другу: Язид Ибн Зияду, Ибн Зияд – Язиду, Ибн Зияд – Умару ибн Са‘ду, Умар ибн Са‘д – Ибн Зияду, все тексты которых вошли в историю ислама.
Таким образом, события, связанные с Кербелой, совершенно ясны, и все они являются предметом большой гордости. Но мы до такой степени исказили это блестящее историческое событие и совершили такое чудовищное предательство по отношению к Имаму Хусейну (мир ему!), что, если бы он пришел и увидел всё это, то сказал бы: «Вы полностью изменили облик этого события. Я не тот Имам Хусейн, которого вы нарисовали в своем воображении. Касим ибн Хасан, которого вы нарисовали в своем воображении, не мой племянник. Али Акбар, которого вы изобразили в своем воображении, не мой сознательный и умный сын. Спутники, которых вы выбрали, не являются моими спутниками».
Мы придумали Касима, чье единственное желание – стать женихом, а желание его дяди тоже состоит в том, чтобы поженить его. Сравните этого Касима с историческим Касимом. Достоверные исторические источники сообщают, что в ночь на день Ашура Имам (да будет доволен им Аллах!) собрал своих сподвижников в шатре, расположение которого, описываемое фразой «‘инда курби-ль-ма»[7], было местом, где раньше хранили воду, или рядом с ним.
Там он произнес ту самую знаменитую проповедь, которая прозвучала в ночь перед Ашурой. Я не хочу здесь вдаваться в подробности, но, если говорить кратко, в этой проповеди Имам сказал им, что каждый из них волен уйти и оставить его наедине с врагом.
Имам не хотел, чтобы кто-либо оставался только из соображений вежливости или по принуждению, или даже чтобы думали, что они были обязаны сделать это в силу верности присяге (бай‘а), которую они ему дали.
Поэтому он говорит им: «Вы все свободны, мои спутники, члены моей семьи, мои сыновья и мои племянники – все! – можете уходить, вы свободны от всякой ответственности. Они [то есть войско противника] не имеют ничего против кого-либо из вас, а только против меня. Ночь темна. Воспользуйтесь темнотой ночи и уходите. Они определенно не станут вас останавливать». Сначала он выражает им свою признательность и говорит: «Я очень доволен вами». Я не знаю лучших товарищей, чем мои, и лучших родственников, чем члены моей семьи».
Но все они в один голос говорят ему, что это невозможно. Что они ответят Пророку в День Воскресения? Что произойдет с верностью, человечностью, любовью и привязанностью? Их пылкие отклики и слова, сказанные по этому случаю, растапливают даже каменное сердце и звучат очень трогательно.
Один из них говорит: «Разве одна жизнь достойна того, чтобы пожертвовать ею ради кого-то вроде тебя? Я бы хотел, чтобы меня семьдесят раз возвращали к жизни, чтобы семьдесят раз умереть ради тебя». Другой говорит: «Я бы отдал тысячу жизней ради тебя, если бы они у меня были». Другой говорит: «Даже если бы я пожертвовал своей жизнью ради тебя, и мое тело было сожжено дотла, а пепел развеян по ветру, и даже если бы это повторялось сотни раз, я все равно умер ради тебя».
Первым заговорил его брат Абу-ль-Фадль, а затем Имам сменил тему и рассказал им о событиях следующего дня, сообщив, что все они будут убиты. Все они восприняли это как великую благую весть.
Теперь этот молодой человек, к которому мы так несправедливы, и думаем, что все, что он лелеял в своем сердце, это желание стать женихом, задает вопрос Имаму. На самом деле он выражает свое истинное желание. Когда группа пожилых людей собирается на собрание, тринадцатилетний мальчик не садится среди них, а почтительно остается позади.
Судя по всему, этот юноша сидел позади пожилых сподвижников Имама и с интересом слушал, что говорят другие. Когда Имам сказал им, что все они будут убиты на следующий день, этот ребенок задумался, не станет ли и он одним из них. Он подумал про себя: «В конце концов, я всего лишь мальчик. Возможно, Имам имеет в виду, что только пожилые люди могут стать мучениками. Я всего лишь несовершеннолетний». Поэтому он повернулся к Имаму и спросил его:
«Буду ли я среди тех, кто будет убит?»
Поглядите! Поглядите, каковы его желания и устремления! Имам говорит ему: «Касим, сначала позволь мне задать тебе вопрос. Я отвечу после того, как ты ответишь мне». Я думаю, Имам намеренно задал этот вопрос. Этим вопросом он хотел показать потомкам, что они не должны думать, что этот юноша отдал свою жизнь неосознанно, они не должны воображать, что он лишь стремился стать женихом, они не должны придумывать его свадьбу и быть виновными в преступлении, искажающем его прекрасный характер. Тогда Имам сказал: «Сначала я задам тебе вопрос… Мой ребенок, мой племянник, скажи мне, как ты относишься к смерти, и что ты думаешь о том, чтобы быть убитым?» Он тут же ответил: «Для меня это слаще меда!», что означало: «У меня нет другого такого желания, которое было бы для меня дороже всего на свете!» Это потрясающая сцена. Именно она сделало это событие великим и историческим – и мы должны сохранить ее, ибо не будет ни другого Хусейна, ни другого Касима ибн Хасана.
Именно это заставляет нас придавать такое большое значение этому событию, и если спустя четырнадцать столетий мы построим такую хусейнию, как эта, в память о них и во имя них, мы ничего не сделаем. Или же, например, желание стать женихом не обязывает человека тратить свое время и деньги на строительство хусейний или чтение проповедей. Но они были самой сутью человечества, очень конкретными примерами Божественного замысла, изложенного в этом аяте:
«Воистину, Я поставлю наместника на земле» (2:30).
И они стояли выше ангелов.
Получив этот ответ, Имам сказал ему: «Мой племянник, ты тоже будешь убит. Но твоя смерть будет отличаться от смерти других. И (это будет) после того, как ты столкнешься с великим испытанием».
Соответственно, когда Касим, будучи очень юным, после долгих уговоров получил разрешение отправиться на поле боя, у него не было ни доспехов, подходящих для его возраста, ни шлема, ни обуви, ни оружия. Написано, что он носил тюрбан (‘аммама), и приводится такое описание его внешности:
«Он был похож на кусочек Луны»[8].
Этот мальчик был так красив, что, когда враги увидели его, они описали его как кусочек луны:
«Куда ветер уносит этот лепесток красной розы?» – спрашивал тот, кто видел тебя на твоем быстром коне.
Рассказчик говорит: «Я заметил, что ремешок на одной из его сандалий был развязан, и я не забыл, что это была его левая нога». Это показывает, что на нем не было сапог. Они пишут, что Имам стоял возле палаток, держа под уздцы свою лошадь. Очевидно, он был настороже и наготове. И тут же услышал крик. Это был Касим: «Йа ‘амма!» («О дядя!»).
Они пишут, что Имам летел на коне, как охотничий сокол. Когда он подъехал к этому юноше, около двухсот человек окружили его. Они обратились в бегство, когда Имам атаковал, и один из вражеских воинов, спешившийся, чтобы отрубить Касиму голову, сам был растоптан копытами лошадей своих убегающих товарищей.
Затоптан насмерть лошадиными копытами, как говорят, был кто-то из людей врага, а не Достопочтенный Касим. В любом случае, когда Имам подошел к Касиму, поднялось так много пыли, всё было так непонятно, что никто не мог разглядеть, что происходит, а когда пыль улеглась, они увидели, что Имам сидит рядом с Касимом, обхватив голову руками. Они слышали, как Имам произнес эту фразу:
«Мой племянник! Клянусь Богом, твоему дяде очень тяжело, что ты зовешь его, а он не может ответить, или он должен ответить, но не в состоянии что-либо для тебя сделать!»[9]
Именно в этот момент юноша издал крик, и его душа отправилась к своему Создателю.
О Боже! Пусть наша конечная цель будет счастливой. Дай нам осознать реалии ислама! Избавь нас по Своей милости и щедрости от нашего невежества и незнания. Дай всем нам возможность действовать с искренними намерениями. Удовлетвори наши законные потребности и прости всех наших умерших и помилуй их.
Мортаза Мотаххари
Источник: Мортаза Мотаххари. Хамасе-йе Хосейни. Т. 1.
[1] Профессиональный маддах, который сам в некотором роде является роузеханом, хотя в основном и не имеет духовного образования, это тот, кто читает элегии, стихи и даже произносит роузе на маджлисах, собраниях, которые проводятся в честь траурных церемоний, перед тем как роузехан поднимется на минбар.
[2] Это ссылка на его противоречивую книгу «Фасль аль-Хитаб», в которой он, вопреки общему мнению шиитских ученых, имевших место на протяжении всей истории, высказал сомнения по поводу наличия искажений в Коране.
[3] Роузехан, часто являющийся священнослужителем, произносит роузе, состоящую из рассказов, посвященных, в частности, мученической смерти Имама Хусейна, членов его семьи и сподвижников, и в целом испытаниям Ахль аль-Бейт.
[4] Ибн Тавус. Аль-Лухуф. С. 47.
[5] Шариат предусматривает определенные изменения в обязательном намазе, ежедневных ритуальных молитвах, совершаемых в условиях войны и опасности нападения со стороны врага. Совершаемый таким образом намаз называется салят аль-хауф (см. Коран, 4:101).
[6] Среди арабских воинов имелась традиция читать стихи во время боев и непосредственно во время встречи с врагом на поле боя. Раджаз – это жанр поэзии, предназначенный для этих целей.
[7] Бихар аль-Анвар. Т. 44. С. 392; А’лам аль-Вара. С. 234; аш-Шейх аль-Муфид. Китаб аль-Иршад. С. 231; аль-Мукаррим. Макталь аль-Хусейн. С. 257. Очевидно, там была палатка, где хранились бурдюки с водой с первых дней стоянки каравана в Кербеле.
[8] Ибн Шахрашуб. Аль-Манакиб. Т. 3. С. 106, см. также А’лам аль-Вара. С. 242; аль-Лухуф. С. 48; Бихар аль-Анвар. Т. 45. С. 35; аль-Муфид. Китаб аль-Иршад. С. 239; аль-Мукаррим. Макталь аль-Хусейн. С. 331; Та’рих ат-Табари. Т. 6. С. 256.
[9] Ибн Шахрашуб. Аль-Манакиб. Т. 4. С. 107; Лам аль-Вара. С. 243; аль-Лухуф. С. 38; Бихар аль-Анвар. Т. 45. С. 35; аль-Муфид. Китаб аль-Иршад. С. 239; аль-Мукаррим. Макталь аль-Хусейн. С. 332; Та’рих ат-Табари. Т. 6. С. 257.