Али Шариати. Еще раз об Абу Зарре
Представляем вам краткую биографию выдающегося сподвижника пророка Мухаммада – Абу Зарра аль-Гифари, изложенную одним из главных идеологов иранского исламского движения, видным интеллектуалом и университетским ученым-социологом Али Шариати. Источником вдохновения для него послужила книга египетского писателя и сценариста Абделя Хамида Гуда ас-Саххара (1913-1974), принимавшего участие в создании знаменитого египетского фильма «Послание» (1976). Эта книга была переведена Али Шариати на персидский язык и вышла в 1955 году под названием «Абу Зарр аль-Гиффари – социалист, поклонявшийся Богу» (Абузарр-е Геффари ходапараст-е сосьялист»). Этот важный для целого поколения иранцев текст позволяет понять особенность нового исламского дискурса, формировавшегося Али Шариати и другими интеллектуалами с современным университетским образованием. В нем звучат современные термины, а некоторые аналогии иногда кажутся даже слишком современными. Автор попытался осовременить историю этого сподвижника, наведя мосты между арабским обществом VII века и неспокойным миром ХХ столетия, раздираемыми всё теми же противоречиями и страдавшими от того, что Али Шариати называл вечной троицей угнетателей – «золота, силы и обмана».
Часть первая
В царившей тьме ночи угнетения рассвет зависел от восхода другого солнца: мир застыл в тишине перед бурей, а история стала свидетельницей великого восстания против земных божеств и их теней и знамений – божеств небесных, то есть многобожия.
В глубинах сознания, на которые падает тень «Божественной воли», и в недрах изначальной природы, которые, по-видимому, связаны с сущностью бытия, начали проявляться неописуемые и странные изменения, подобно загадочному обонянию диких птиц, которые чувствуют приближение бури и, поспешно мигрируют со своей земли, или, подобно таинственному инстинкту настороженных лошадей, которые встают с места перед землетрясением, разрывают уздечку и покидают дом хозяина, без седла, без всадника, направляясь в пустыню, одинокие души чувствуют, что в воздухе что-то витает, что-то великое! Иногда человек – это целый мир, а иногда индивид – это целое общество!
И Джундаб, сын Джунады, араб-бедуин из Гифара, беднейшего племени из Рабады, дикой местности между Меккой и Мединой, находившейся на пути курайшитских торговых караванов и паломников к Каабе, с жившими там наглыми людьми, бесстрашными перед обычаями, правилами и законами, и, как следствие, прослывшими в глазах тех, кто живет в убежище этих договоренностей и систем и процветает благодаря их благам и безопасности, как безрассудные, злые и морально испорченные, ибо мораль здесь означает следование обычаям, подчинение законам, и все это – защитные стены, ограждающие исключительность и привилегии: право и незыблемость, порядок и безопасность, и все это было сделано для того, чтобы этот человек мог хорошо питаться и наслаждаться, сидя во главе своих роскошных пиршеств в окружении голодных.
Гифар – печально известное племя бандитов! Грабители товаров и слуги торговых караванов, безрассудные и даже не соблюдавшие четырех запретных месяцев.
Они также нарушали безопасность, царившую на полуострове в течение этих четырех месяцев. Когда торговые караваны, которые передвигались между Римом, Меккой и Ираном под защитой религии в течение этих месяцев паломничества, проезжали опасное место Рабада, они видели гифаритов с занесенными над головами мечами, летевших на них из засады.
Жители Гифара, эти бедные, грешные, порочные люди, вместо того чтобы протягивать свои руки, как нищенскую чашу, к торговым караванам, предлагали хозяевам свои мечи!
Сын Джунады – один из них, и именно поэтому позже, когда он уже стал Абу Зарром, «увидев голодного человека, у которого в доме не было хлеба, он недоумевал, не понимая, почему он не поднимается с обнаженным мечом и не восстает». Джундаб, сын Джунады, как и каждый мужчина-гифарит, знает, что в системе тирании каждый закон и правило, обычай и моральная норма, порядок и безопасность стоят на страже тирании, а подчинение ей – невежество. Но он сделал шаг, последний шаг, зайдя дальше, чем кто-либо другой, он знал, что здесь господствующая религия играет такую роль, и подчинение ей – куфр.
А идолы? Что это? Однажды ночью, когда племя отправилось в паломничество к Манат, идолу гифаритов, и с пылом, счастьем, энтузиазмом и ревностностью молилось, поклонялось ему, давало обеты и обращалось к нему с мольбами, прося дождя, чтобы спастись от голода и засухи, которые угрожали гифаритам смертью, он, в глубине души уверенность, ощутил священное пламя сомнения.
Это пламя мудрости еще больше разгорелось под дуновением созерцания и глубоких и непрерывных размышлений, когда племя заснуло: таинственная тишина утвердилась в окрестностях святилища Манат, в дикой местности, в ночи и на небесах,он тихо встал, поднял камень, неуверенный и колеблющийся между сомнением и уверенностью, пошел вперед, но на мгновение задержался, глядя в глаза божеству своего времени.
Он не нашел ничего, кроме двух невидящих глаз: со всем своим гневом и ненавистью он ударил камнем по этому идолу, высеченному невежеством и тиранией.
Звук удара камня о камень и… ничего.
Возвращаясь в спасении к Абсолюту, внезапно освободившись от цепей, уз и кандалов, которые, казалось бы, веками сковывали его душу, он внезапно почувствовал, что он, одинокий и неизвестный, покинул глубокий колодец и узкую и темную пещеру, в которых он был заключен с самого начала его сотворения. Он смотрел на пустыню, на безбрежное пространство, на горизонты, далекие, обширные и небесные! Полный славы, прекрасный, глубокий и таинственный… это было так, как если бы он увидел их и мог видеть в первый раз.
Благодаря вере и уверенности он достиг освобождения и пустоты, и теперь, мало-помалу, ему открывались новые грани веры и уверенности, теперь уже ясные, большие, глубокие, осознанные, выбранные им самим! Под дождем мыслей, который непрерывно становился все сильнее и сильнее, он почувствовал, что перед ним, в этой темной, сухой и обезвоженной внутренней пустыне, начинают бить родники, и теперь «журчание воды» с каждым мгновением становится всё стремительнее: поток поднимается все выше и выше и захватывает все его внутреннее пространство, он становится наполнен им. В болезненном воспалении и мучительном пылу этого рождения, будучи одиноким в мире, одинокой тенью в пустыне, уже ночью, под приветливым пустынным небом, когда все его существо было обращено к «Нему», он внезапно падает в пыль, простирая голову к земле, и коросту старых комплексов разрывает плач!
Это была первая настоящая молитва Абу Зарра. «За три года до того, как я встретил Пророка Божьего, я молился Богу». «В какую сторону ты повернул?» «В ту сторону, где Он заставил меня осознать Себя». Три года спустя он услышал, что в Мекке появился человек, который высмеивает народную религию, который называет святыни народа «ложными», который называет всех великих идолов Каабы «немыми и лишенными разума камнями», который поставил Единого Бога на место божеств этого мира.
Путники и странники из Гифара восприняли эту новость так, словно это была трагедия для религии и арабской морали. Они говорили о нем словами, полными насмешек и отвращения, но Джундаб, находясь среди них, обрел свое потерянное «я».
Он знал, что всё то, что идолопоклонники, связывавшие свои политеистические, скверные, невежественные суеверия с Авраамом, разрушителем идолов, осуждали, называя куфром, истолковывая их как причину раздора в обществе, ослабления верований, отклонения мыслей молодежи, дерзости простых членов общества, расшатывания основ морали и веры, пессимизма и расставания между мужьями и женами, детьми и их родителями, презрения к знати, славе и религиозным деятелям, исчезновения уважения к древним, утраты доверия к ранним мифам и обычаям предков и пращуров … все это – ясные сигналы спасительной революции и неоспоримые признаки Божественной истины.
И Джундаб, который принадлежал к числу мятущихся и революционных душ, который не закоснел и не превратился в камень в узких рамках социальных и наследственных традиций, не отстает от этого движения, не лишает себя духа творчества, способности меняться, трансформироваться и выбирать, почувствовал, что в воздухе что-то витает: это именно то, чего искала его невежественная душа и освобожденная мысль в уединении пустыни, в своем внутреннем одиночестве.
Он не остался равнодушным к этой новости. Ответственность обязала его начать поиск, а не основывать свои убеждения и суждения на слухах, пропаганде, лжи, оскорблениях и последовательных фальсификациях, которые были организованы корыстолюбивой элитой и распространялись выродившимся населением, и ему самому пришлось подняться и провести расследование, потому что суждение человека – самый выдающийся признак его личности.
Всякий, кто судит о человеке, мыслях, действиях, движениях и любой реальности, основываясь на том, что сказали другие, а источником всех его мыслей и суждений является фраза «такой-то господин говорит то-то и то-то…», не только невежественно и несправедливо осуждает истину, но принадлежит к обездоленным, которые обрекли себя на интеллектуальное рабство у сил своего века, создателей суеверий и их явных и скрытых пропагандистских средств, и они показали, что являются бессильными распространителями слухов, оскорблений и лжи!
Но сын Джунады послал своего брата Аниса в Мекку, чтобы тот рассмотрел вблизи этого человека, которого осуждали за ложь, безумие, колдовство, поэзию и куфр, который, по их словам, пришел, чтобы лишить уважения Дом Божий, превратить социальное единство в конфликт и раздор, а племенную солидарность – в рассеяние и враждебность, прислушался к его словам, понял его послание и рассказал об этом ему [Абу Зарру].
Анис приехал в Мекку. Он не нашел этого человека. Никто не указал ему на этого безымянного, лишенного места незнакомца. Он стал безнадежно рыскать по городу. Он не слышал об этом человеке ничего, кроме оскорблений, насмешек, отвращения и ненависти. Повсюду, в мечетях, на базаре «респектабельные люди», «авторитетные личности», «крупные фигуры религии и мирской жизни», а также «верующие поклонники религиозных обычаев», «верующие в традиции Авраама и дом Авраама!» повторяли о нем подобные слова и слухи, которые стали притчей во языцех.
— Он сумасшедший, волшебник. Очарование его слов – это не магнетизм откровения, а магия! Это не красота истины, а поэзия! Он получает свои слова не от Джабраил! Его слова также и не его собственные, а иностранный ученый указывает ему, что он должен сказать! Он получает их от христианского монаха, иранского ученого! Он – бедствие, обрушившееся на умму Авраама! Он развеивает по ветру честь мечети, святость Дома Божьего, традиции паломничества, поклонение богам, подлинность морали, репутацию семей и все почести и ценности наших предков».
Часть вторая
Внезапно, совершенно неожиданно, в одном из узких переулков Мекки он увидел в углу большую толпу, которая сбилась в кучку. Он проявил себя там: одинокий мужчина, с просветленным лицом, со взглядом, который пробуждал глубины его души, с открытым и спокойным лбом, среднего роста, внушительной фигурой и, в то же время, внушающий доброту и привязанность, с мужественным, хрипловатым голосом, решительный и уверенный, и в то же время милый и полный нежности, с глубокими словами, приятным тоном и словами прекраснее всякой поэзии, полными страха и надежды.
Анис стояла перед ним. Он не знал, прислушиваться ли к его словам, отдать свое сердце его харизме или просто наблюдать за всей красотой и приятностью его фигуры, взгляда, поведения и слов?
Он все еще находился в состоянии замешательства, вызванного появлением этого человека, когда появилась группа людей и подняла шум. Не слушая его слов и не отвечая ему, они обрушили на него поток брани и повторяющихся, заранее сфабрикованных оскорблений. Невежество этих непредвзятых, униженных людей, у которых не было ничего, что они могли бы потерять, которые сами были осуждены правящей системой и страдали от сложившегося положения, превратило их в игрушки в руках тирании и тюремщиков их же собственных тюрем: народные массы с безобразным энтузиазмом и страстью выкрикивали то, что корыстные люди вложили им в уста.
Они с гневом или яростью оттолкнули «одинокого посланника», а потом отошли от него с оскорблениями и насмешками, оставив его в покое. Поскольку он обладал спокойствием небес и непоколебимым терпением, подобными терпению и непоколебимости горы (ибо он спустился с Хиры и принес послание с небес), удары гнева и тьма невежества не возымели никакого действия, не оставили на нем и царапины гнева, а его лицо переполняли нежность и привязанность.
Он поспешно уходил в другое место, и его слова звучали снова уже среди другой группы людей, и снова, не будучи услышанным, не будучи понятым, он сталкивался с оскорблениями и обвинениями, снова звучали оскорбления и насмешки, и он снова шел в другое место, где снова начинал говорить эти слова!
Он бродил по всем районам города, по улицам и базарам, местам собраний и мечетям, обошел все эти места в поисках людей.
Он вставал на пути у людей и, не задумываясь об их ответах, вселял в них страх, приносил им радостную весть, предупреждая их об опасности, указывая им путь к спасению, ибо у него было послание, ибо у него была миссия, чтобы люди взывали к Богу, «Другу всех благородных» и «Врагу высокомерных»:
«О ты, закутанный (в накидку)! Вставай и передай свое предостережение» (Коран, 74:1-2).
Он должен был предостерегать людей, которые дремали в спокойствии невежества и безопасности тирании, и тех, которые жили в бедности и унижении! О назначенный пастырь!
Освободите овец пустыни Карарит, ибо в граде Божьем человеческие существа становятся подобными овцам! Бог Авраама заставил всех своих ангелов пасть ниц перед стопами Адама, и теперь, в доме Авраама дети Адама должны падать ниц и простираться на земле перед стопами каменных воплощений Иблиса, которые являются защитниками кланов и классов.
Несмотря на бурю оскорблений, заговоров, угроз и насмешек, которую подняли презренные аристократы со своими бесчестными и глупыми союзниками, чтобы заставить его замолчать, заставить его «не говорить», он заговорил, сказав: «Бог обездоленных» сказал: «Говори!» Скажи, «Мы пожелали быть милостивыми к тем, кто был обездолен на земле, и сделать их предводителями, и сделать их наследниками» (Коран, 28:3).
Анис смотрел на этого человека, следовал за ним, слушал его слова и думал о его существовании, поразительном и удивительном существовании, но чудеса самого существа этого человека, солидность его облика, харизма его поведения и его красота настолько очаровали его, что он еще больше наблюдал за этим человеком, а не столько слушал его.
Вся эта доброта при всех его трудностях! Вся эта красота при всей этой твердости! Вся эта безмятежность при таком беспокойстве! Вся эта простота при всей этой сложности! Все это рабство при всем этом бунте! Весь этот пыл при всей этой тоске! Вся эта сила при всей этой слабости! Вся эта стыдливость при всей этой смелости! Всё это спокойствие при всем этом волнении! Всё это терпение при всем этом нетерпении! Всё это смирение при всем этом благоговении! Вся эта любовь, вдохновение, эмоции, утонченность и лирика чувств и сердца во всей этой проницательности, логике, бдительности, серьезности, эпичности и интеллекте, и, наконец, всё это «небесной» при «земном обличье», все это поклонение Богу и о полная преданность Богу, все эти размышления о людях и полная занятость их делами, и что я могу сказать? Вся эта внушительность, уверенность и все такое прочее… в одном человеке.
Чудо этого человека произвело такое впечатление на Аниса, что тот не услышал его слов, или он услышал их, но чудо его слов и чудо его тона вызвали в нем такое состояние изумления, ибо он слышал Слова Божьи впервые, что он не смог понять их значения. Анис, брат Джундаба, молодого бедуина, «не понимал», о чем говорил этот человек, но благодаря своим сильным инстинктам, благодаря ясной, изначальной природе «бедуинского духа», «первобытной личности», в которой «логика» еще не заменила «совесть», он обнаружил, что этот человек – целое «событие». Он осознал своими чувствами, что эти слова пришли из другого мира: он не понял истины, он не постиг значения этих слов, он не узнал этого человека, но он почуял аромат откровения, ощутил вкус истины и почувствовал неописуемое тепло веры.
И Абу Зарр, беспокойный путник, шедший по пустыне, с тревогой ожидавший его прибытия из Мекки, спросил: «Анис, брат мой, ты его видел? Ты слышал его слова? Что он там говорил? Кто это был?» «Он был одиноким человеком. Его племя огорчало его и проявляло враждебность, но он был терпелив и добр. Всякий раз, когда толпа отвергала его или они оставляли его с оскорблениями и насмешками, он подходил к другой группе и снова начинал говорить». «Скажи мне, Анис! Расскажи мне, что он сказал. К чему он призывал людей?» «Клянусь Богом, как бы я ни старался понять, что он говорил, я ничего не понимал, но его слова были подобны нектару, который струился по моей душе!»
Абу Зарр, занимаясь поисками послания, не проявлял ни научного любопытства, ни склонности к абстрактному мышлению интеллектуала. Он был неспокоен и испытывал жажду, а Анис не принес ему ни капли воды из того источника. Он поспешно встал и, не садясь и не задумываясь ни на минуту о причинах путешествия и его исходе, проделал долгий путь из земли Гифар в Мекку. На протяжении всего пути путешественником, само путешествием, маршрутом этого путешествия и его конечной стоянкой был он сам.
Он уходил, а вера шла к нему. Да. Вера приходит таким образом. Затем он добрался до Мекки. Человек из племени Гифар стал разыскивать среди курайшитских караванщиков и капиталистов человека, одно упоминание имени которого являлось преступлением в этом городе. Он целый день рыскал по долинам Мекки, базару и Заповедной мечети. Он ничего не нашел. В ту ночь он лег спать в Заповедной мечети, одинокий и голодный, когда ‘Али, который каждый вечер перед уходом домой приходил в мечеть и совершал обход [в соответствии с традициями Авраама], а затем шел к себе домой, увидел его спящим в одиночестве на пыли.
«Ты кажешься чужестранцем!» Он отвел его к себе домой и, не обменявшись больше ни единым словом с Абу Зарром, предоставил ему ночлег. Какой план готовила ему судьба! Этот дом, это дом Пророка, потому что Али в это время – маленький мальчик, который живет в доме Пророка. Первые события в этом путешествии, которые определяют судьбу Абу Зарра, и он приходит из пустыни в ислам, таковы: первый человек, который заговорил с ним в Мекке – это Али, первый дом, в котором он ночевал – это дом Мухаммада, и первым человеком, который увел его от одиночества в городе в дом Пророка, опять же был Али.
Это первые встречи и первые события, которые придают форму всей жизни Абу Зарра и остаются с ним до самой его смерти.
И на следующее утро, в поисках Мухаммада, он покидает дом Мухаммада.
День не приносит результатов и сменяется ночью, а ночью Али, который приходит на обход, снова забирает его домой, и так происходит снова на следующее утро, и следующей ночью, и на этот раз на третью ночь Али добавляет новое слово к своему короткому и повторяющемуся каждую ночь вопросу: «Не пришло ли время назвать свое имя и сказать, зачем вы приехали в этот город?» Абу Зарр осторожно раскрывает Али свой секрет: «Я слышал, что в этом городе появился человек и…»
Улыбка счастья озаряет лицо юного Али. Тоном, полным доброты и дружелюбия, он говорит с ним о Мухаммаде. Он договаривается с ним: «Сегодня вечером я отведу тебя в его тайное место. Я буду идти впереди, а ты будешь следовать за мной на расстоянии. Если я увижу шпиона, я отойду к стене и наклонюсь над своими сандалиями, как будто завязываю их. Ты поймешь, что происходит, и, не обращая на меня никакого внимания, пройдешь мимо, продолжив свой путь. Когда опасность минует, я догоню тебя». Это были трудные дни для Пророка. Город был полон угроз и опасностей. Враг представлял собой единый фронт, а друзей у него было всего три человека! И сегодня вечером ислам обретет четвертого мусульманина.
Мухаммад находился в доме Аркама ибн Аби Аркама, на холме Сафа, в нескольких шагах от Масы. В пугающей темноте ночи юный сын Абу Талиба шел впереди, а сын Джунады аль-Гифари – позади него, они поднимались по Сафе навстречу к Мухаммаду. Это зрелище кажется прекрасной сценой, воплощающей их судьбу, судьбу, которая скоро начнется. Шаг за шагом он становится все ближе и ближе, дыхание за дыханием, все более беспокойным: вера и уверенность одержали верх. Он не уйдет, пока не увидит человека, который называет себя Пророком, не узнает его и не испытает. У него назначена встреча с возлюбленным его сердца. Он уже находится в нескольких шагах от дома Аркама.
Какие трудные моменты! Тяжело переносить первые моменты визита.
Любовь охватила Джундаба. Сын Джунады был наполнен «им». В нем было больше от Мухаммада, чем от себя самого. Сын Джунады – это теперь всего лишь далекое и забытое воспоминание в сознании Джундаба.
Его сердце было помещено в магнитное поле мощной силы. Каждое мгновение знакомый аромат обостряет его обоняние, и в этот самый момент он всем своим существом ощущает серьезность существования Мухаммада. Его присутствие наполняет пространство вокруг Сафы. Джундаб знает, кто такой Мухаммад. Он знает, что говорит, но…какой он из себя? Его лицо? Его облик? Его манера говорить? Его существование? Как он может смотреть на него? Как он может говорить с ним? Что он может ему сказать? Что же будет? Что же произойдет?
«Салам ‘алайк». «Алайка салам ва рахматуллах». Это первые приветствия, произносимые в исламе.
Мы не знаем, сколько времени занял этот визит. Даже если бы история рассказала нам об этом, мы бы не знали, потому что в эти моменты время не работает. Что мы знаем, так это то, что сын Джунады спустился в дом Аркама и пропал там. Никто не знает, куда он делся. Он никогда не покидал больше дом Аркама. Джундаб ибн Джунада ушел, и внезапно рядом с Каабой, на вершине Сафы, из тайника откровения, утреннего горизонта ислама, появилось и на мгновение остановилось лицо, озаренное рассветом.
Глядя глазами, наполненными пламенем пустынного жара, он поспешно перевел взгляд на горные кряжи долины Мекки и задержал его на идолах Каабы.
Часть третья
Все эти глупые статуи гарантировали сатанинское стремление к исключительности своим поклонникам, которые их высекали. Абу Зарр впервые видит подобное и с удивлением и гневом спрашивает себя: «Что эти триста с лишним языческих идолов делают в монотеистическом доме Авраама?» Он поспешно спускается из Сафы, одинокий, воодушевленный и решительный.
Казалось, будто он был Мухаммадом, вспыхнувшим в ту ночь, возникшим из первого пламени откровения, покинувшим пещеру, спустившимся с Хиры, или он был подобен камню, вытащенному землетрясением из горы и падавшему в глубокую долину Мекки, на головы многобожников, погрязших в лицемерии, унижении и сне.
Ислам все еще скрыт в доме Аркама. Этот дом – весь мир Ислама, но с приходом Абу Зарра умма стала четырьмя личностями.
Борьба осуществляется при условии такийи (благочестивого сокрытия своей веры – Иран-1979). Ему было предложено без колебаний покинуть Мекку, вернуться в Гифар и ждать приказа. Но костлявая грудь этого «дитя пустыни» была неспособна скрывать в себе такой огонь. Абу Зарр, чье высокое, худощавое тело – минарет храма его веры, и его облик, с его пылающим сердцем и покорностью бескрайней пустыне, казавшийся полным мятежности, внезапно застыл и стал Абу Зарром, который был неспособен к притворству, а это само по себе бунт, ведь такая ситуация требовала от него этой способности, но он был неспособен.
«Аллах не возлагает на человека сверх его возможностей» (Коран, 2:286).
Остановившись перед Каабой, лицом к лицу с ужасными идолами, рядом с Дар ан-Надва, курайшитским сенатом, он стоял и выкрикивал призыв к единобожию, заявляя о своей вере в миссию Мухаммеда и называя идолов «немыми камнями, которые они сами высекли».
И это был первый крик, который издал ислам. Это был первый раз, когда мусульманин восстал против многобожия. Ответ многобожия был ясен: «Смерть!» Смерть должна была стать уроком для других. Этот первый крик, вырвавшийся из горла верующего, должен был быть прерван. Без колебаний они набросились на него и в ярости колотили по голове, лицу, груди и бокам, пока не оборвали его «святотатственные» крики. Пришел Аббас, дядя Пророка, который был ростовщиком и принадлежал к тому же классу, что и курайшитские аристократы и многобожные капиталисты, и напугал их, сказав: «Этот человек из Гифара. Если вы убьете его, мечи Гифара отомстят твоим караванам!» Они должны были выбрать между своей религией и своим миром, божеством или благами? Киблу любви или караван денег. Что из этого?
Они без колебаний отступили. Абу Зарр, похожий на статую, запятнанную кровью и разбитую, в центре толпы, которая, испугавшись, смотрит на своего единственного пленника, с трудом пытался подняться.
Круг начинает расступаться. Он встает. Он держится на своих собственных ногах. Толпа становится плотнее: они будто бы ищут убежища друг в друге. Именно здесь притеснение боится веры. Он – один сплошной лик, а они – безликие, безличностные, все они одинокие и лишенные идентичности, множество стад, а противостоит им человеческое существо, личность, которой вера придала смысл, содержание, идеалы, ориентацию, решимость и чудесную, непобедимую силу мученичества, которая даруется верующему.
Он ушел. Подошел к колодцу Замзам. Промыл свои раны.
Он смыл свою кровь. На следующий день он вернулся на место происшествия и снова оказался на волосок от смерти. Аббас пришел и представил его: «Он из племени Гифар…», и так было снова на следующий день. До тех пор, пока Пророк, на этот раз не для того, чтобы сохранить жизнь Абу Зарру, но по велению Всевышнего, не вывез этого неугомонного мятежника из города удушья и опасности и не поручил ему призвать племя Гифар [принять ислам]. Абу Зарр обратил свою семью и, мало-помалу, все свое племя в ислам. Он был с гифаритами, когда мусульмане проходили через трудности борьбы в Мекке, когда они предприняли хижру, и когда в Медине они перешли от стадии индивидуализации к стадии основания социальной системы и, как следствие, начались войны.
Именно здесь Абу Зарр чувствует, что он должен быть на месте событий, отправляется в Медину и там, поскольку у него нет ни места, ни работы, он делает мечеть Пророка своим домом, которая в то время была домом народа, и присоединяется к сподвижникам Суффы. Он жертвует жизнью ради идеологии.
Ислам под руководством Пророка удовлетворяет все человеческие потребности и социальные желания Абу Зарра: Ислам, основанный на единобожии, открыл врата борьбы, по одну сторону которых находятся Бог, равенство, религия, хлеб, любовь и сила, а по другую – высокомерие, деспотичные тираны, дискриминация, куфр и голод, а также соответствующая им религия, которая требует слабости и позора. Ислам впервые положил конец сказке о грабителях-угнетателях, которые провозгласили лозунг «желать либо этого мира, либо следующего» верой народа, чтобы «следующий мир» был для людей, а «этот мир» достался им самим, и, таким образом, она наделяла бедность божественной святостью.
В этом бесчеловечном восприятии ислам произвел настоящую революцию, которая провозгласила: «Бедность – это куфр». «Тот, у кого нет средств к существованию, не будет спасен». «Божественная благодать, огромное богатство [для общества], доброта и добродетель являются частью материальной жизни, а «хлеб» – это основа для поклонения Богу». «Бедность, унижение и слабость, но при всем этом религия, духовность и благочестие в одном обществе?» Это ложь!
Именно поэтому Пророк Абу Зарра является вооруженным пророком: его монотеизм не является субъективной, духовной, индивидуальной философией. Это неотъемлемая опора единства рас, единства классов и справедливости, где каждый человек пользуется соответствующей долей и правом, то есть детерминированная надстройка монотеизма не реализуется просто словом: послание должен сопровождать меч.
Именно из-за этого Абу Зарр освобождает свою материальную личную жизнь, потому что человек, который борется с голодом других, должен принять свой собственный голод, и свободу своему обществу может дать тот человек, который прошел через свое собственное освобождение, и призывает к «революционной преданности», которая является исламской аскезой. Али хотел, чтобы люди были обеспечены материальным и экономическим равенством, а не суфийской аскезой, подобной христианской или буддистской.
Именно поэтому эта революционная религия, действующая «как в этом мире, так и в загробном», не оставляет места ни слабости, ни монашеству, ни лишению, ни отчуждению от природы, будучи религией, «делающей человека священным в природе», «наместником Бога в материальном мире»! Её лидер, а прежде всех остальных – его Пророк, жил в мечети, Доме Божьих людей: Мухаммада, Али и сподвижников Суффы: Салманов и Абу Зарров.
И самого Абу Зарра на пике его успеха можно было найти под крытой верандой (суффа) в углу мечети: он стал одним из самых близких друзей Святого Пророка. Всякий раз, когда его не было в рядом, Пророк спрашивал, где он. Всякий раз, когда он был при нем, Пророк обращался к нему.
В разгар военного похода под руководством Пророка, в битве при Табуке, когда солдаты с трудом преодолевали раскаленную пустыню, чтобы добраться до границ Рума, Абу Зарр остался позади.
Его тощий верблюд остановился. Он освободил его под огненным дождем и отправился в путь один! Он нашел немного воды и взял ее, чтобы дать своему «другу», который, несомненно, тоже страдал от жажды в такой пустыне. Пророк и муджахиды увидели, что в глубине огненной пустыни к ним движется черная точка. Мало-помалу они поняли, что это был человек! Кто же это был? Идти пешком по такой пылающей пустыне, да еще в одиночестве?
Пророк, охваченный пылким желанием, воскликнул: «О, если бы это был Абу Зарр!» Прошел час. Это был Абу Зарр. Когда он добрался до муджахидов, то упал от жажды и изнеможения». Ты несешь воду и испытываешь жажду, Абу Зарр?» [спросил Пророк] «Я думал, как ты в такой пустыне и под таким солнцем…» [ответил Абу Зарр].
«Да благословит Господь Абу Зарра! Он ходит один, умирает один и воскреснет один!» [сказал Пророк].
Часть четвертая
Эти дни прошли, и Пророк скончался. Внезапно «ветры, которые были усмирены», оказались выпущены на свободу, и Али, воплощение духа этой революции, был изолирован в своем доме в знак того, что справедливость снова отделена от религии: в знак того, что массы снова должны покинуть сцену и снова будут использоваться исключительно элитными священнослужителями, аристократами и правителями, и именно по этой причине Али и те, кто соответствовал его параметрам: Абу Зарр, человек из дикой местности, Билал, чужак, у которого не было никого и никакой работы, который был рабом-эфиопом, Салман, неараб, который был рабом-вольноотпущенником, Сухайб, чужестранец, приехавший из Греции, Аммар, полукровка от матери-чернокожей рабыни и отца-араба с юга, Майсам, обнищавший продавец фиников … которые были любимыми приближенными лидера Исламской революции, покинули сцену, а такие старейшины сподвижников, как ‘Абд ар-Рахман ибн ‘Ауф, Са‘д ибн Аби Вакас, Халид ибн Валид, Талха, Зубайр, Абу Бакр, ‘Умар и ‘Усман, которые принадлежали к аристократтии эпохи невежества взяли руководство государством в свои руки, стали доминировать в обществе и создали закрытую политическую группу.
Этот сильный и неожиданный уклон ислама вправо, который начался с выборов в Сакифе, похожих на государственный переворот, во времена Абу Бакра, имел только политический аспект, а во времена Умара он продемонстрировал также и свой экономический облик, дифференцируя статус мусульман в соответствии с получением ими государственного довольствия. Он даже разделил жен Святого Пророка на две категории, в зависимости от их сословия до вступления в брак: свободные или рабыни! Причем жены Пророка, которые были свободными женщинами, возразили и отказались принять эту привилегию.
Однако во время режима Усмана этот уклон [вправо] достиг своего пика, общество стало разделенным на категории: аристократы взяли абсолютный контроль над правлением, и завоевания ислама на востоке и западе, которые включали экономические ресурсы, военные трофеи, а также политические и многочисленные административные должности, от Мавераннахра в Иране до Северной Африки, были переданы в распоряжение режима, базировавшегося в Медине.
Сподвижники Пророка, муджахиды, мухаджиры и ансары, превратились из сторонников революционной идеологии в политиков, обладателей власти и богатства. Класс правителей был создан из тех, кто в целом был благочестив, беден, предан делу, борцов, класс новой буржуазии сформировался из потока богатства в виде военных трофеев, налога для бедных (закят) и джизьи [налог с немусульман, живущих под защитой ислама], а миллионы мусульман и приверженцев революционной идеологии превращаются в политиков и лидеров, обладающих властью и богатством.
Размер подоходного налога мусульман (закят) и налогов, взимавшихся с немусульман и кафиров, снижается в пользу «бедной» Медины, что изменило не только исламскую Медину, мусульманскую умму и ветеранов битв при Бадре и Ухуде, но и содержание и социальную ориентацию ислама, [а также], как следствие, религиозное восприятие. Это превратило ислам из «революционной идеологии» в подобие «государственной религии».
Эта кривая, которая отклонилась вправо в Сакифе, менее чем за четверть века (ту самую четверть века, когда Али был изолирован в своем доме, а политические решения в те годы, когда формировалась история ислама, вынуждали его заниматься сельским хозяйством в Янбу, или заниматься у себя дома Кораном, возможность искажения которого его тоже беспокоила) дело дошло до того, что выдающимися политическими и интеллектуальными деятелями ислама оказались Муавия [правитель во времена первых нескольких халифов], который был независимым, Марван ибн аль-Хакам, который был изгнанным из Мекки самим Пророком, и Ка‘б аль-Ахбар, еврейский раввин, недавно принявший ислам и ставший исламским священнослужителем, которого Усман, «халиф Пророка», просил дать комментарии к Священному Корану, сочтя комментарии Али и Абу Зарра неверными!
Усман, желая оправдать свою новую политическую и экономическую систему, которая была фальшивой копией правления царя Ирана и римского цезаря, не прилагал никаких усилий для обмана, возможно, по той причине, что в то время такая мера не была бы эффективной, потому что народ своими собственными глазами видел, что такое исламское правление, а также потому, что деятельность Усмана была слишком постыдной, чтобы можно было пытаться оправдать ее как исламскую.
Усман – изобретатель целого ряда нововведений (бид’а), которые появляются в исламе впервые. Впервые лидер начинает жить во дворце, впервые он нанимает официальную охрану, впервые им подбираются особые придворные, впервые у него есть камергер, впервые устанавливаются отношения между простыми массами народа и халифской властью через промежуточное звено, впервые государственная казна поступает в распоряжение халифа, и хранитель ключей идет в мечеть и объявляет людям, которые являются владельцами государственной казны: «Поскольку халиф вмешивается, я верну вам ключи. Я ухожу в отставку. Делайте, что хотие», впервые появляется тюрьма для политических заключенных, впервые мусульманин находится под наблюдением за то, что он выступил против методов халифа или его агентов, впервые появляется политическая ссылка, впервые человек подвергается пыткам со стороны власти (‘Абдаллах ибн Мас‘уд), впервые Священный Коран используется как средство политического обмана народа, впервые правителям предоставляется полная свобода распоряжаться судьбой народа, и они освобождают себя от любой юридической и исламской ответственности, впервые племенные и родственные связи становятся лестницей для политического и социального продвижения, впервые высокие посты монополизированы и принадлежат исключительно членам политической организации, связанной с халифом, и для того, чтобы завоевать положение, нужны не критерии ислама и благочестия, а родственные связи и политические позиции, впервые эксплуатация классов, противоречия, дискриминация, капитал (кинз), аристократия, доисламские ценности, племенной дух, старость, богатство, раса, происхождение, культ личности и племенные тенденции превалируют над исламским братством, духовными ценностями и социальным равенством.
Экономические привилегии возобладали над благочестием, опытом джихада, близостью к Пророку, знанием Корана и личными заслугами, дух правления восторжествовал над лидерством и имаматом, консервативная система – над революционным движением. Стремление к отделению религии, человечности, экономики и политики возобладало над склонностью масс к исламскому равенству и свободе. В центре этой системы находился безвестный человек, несший такую же ответственность за политическую судьбу общества и имевший такое же право вмешиваться в нее, как и сам халиф, и он был в том же ранге, что и великие сподвижники, но, в целом, стремление к компромиссу взяло верх над стремлением к истине, политика – над борьбой, исламские лозунги – над исламскими истинами, старшие сподвижники – над верующими, класс – над уммой, резиденция халифа – над мечетью, племенная аристократия – над человеческим достоинством, древнее невежество – над новой революцией, нововведения – над сунной, и, наконец, семья Абу Суфьяна – над семьей Мухаммада.
В результате Али был обезоружен, а Абу Зарр, который страдал от скорби, полностью приняв его сторону, несмотря на поражение ‘Али на выборах, избрание Абу Бакра и назначение ‘Умара, снова пришел, он больше не может молчать теперь, когда все изменилось: деспотизм, золото и обман, эта вечная троица (таслис), облаченная в белые одежды халифов Пророка и прикрывавшаяся прекрасным обликом единобожия, одержала победу над людьми, которые продолжили приносить жертвы этой троице.
Ценность поступка Абу Зарра не только в том, что, сталкиваясь с ложью, он защищал истину, сталкиваясь с куфром, отстаивал религию, сталкиваясь с узурпацией, заступался за права и законные обязанности, и, наконец, сталкиваясь с отклонением, защищал правильный путь, а скорее, то, что придает ему выдающийся и особый характер среди всех революционеров и муджахидов, а именно четкая и ясная ориентация, которую он избрал в своей борьбе. Именно из-за этого он, правильно оценив ситуацию, обнаружил основные причины всех отклонений, и тот факт, что он показал, что представляет собой этот куфр, в чем была истина, и отчего отклонилось общество.
В своей борьбе он не опирался на неясные фразы, второстепенные лозунги, субъективные проблемы, потребности и страдания, идеалистическое воображение, преклонение перед философскими, научными, этическими, теологическими, поверхностно полемическими, отклоняющимися и субъективными интеллектуальными установками, чувства ученых, мистиков, правоведов и теологов, которые позже поляризовали все конфликты и борьбу в исламском обществе в этих областях, так что два главных лозунга – «имамат» и «справедливость» – вышли у людей из головы.
Он не ставил следствия на место причин. Он показал, «с чего нужно начинать», и ясно дал понять, на что следует обращать внимание в борьбе. Он учил, что отвлекающие от главной цели конфликты и ошибочное восприятие второстепенных событий приводят борьбу с врагом именно к тем последствиям, которых желает враг, так что даже если будет достигнута победа, никакая проблема не будет решена, и врагу не будет причинен никакой вред.
Он определил основным направлением своей борьбы противодействие классовой дискриминации с целью установления справедливости. Поскольку эти два лозунга настолько обширны, что халифат мог также объявлять их и с помощью средств пропаганды халифата, то есть минбаров и михрабов, и таким образом обосновывать и пропагандировать их через агентов-пропагандистов официального и правящего ислама, передатчиков преданий, проповедников, комментаторов, правоведов и ученых, и тогда бы они не имели никакого эффекта, Абу Зарр, в качестве урока тем, кто, подобно ему, прилагал усилия для того, чтобы их ислам был подобен пророческому исламу, которого придерживался Али, обратился к Корану. Он позаимствовал из него свой боевой клич.
Тем, которые копят (кинз) золото и серебро и не расходуют (инфак) их на пути Аллаха, сообщи благую весть о мучительном наказании в тот день, когда они будут раскалены в огне ада, и при этом их лбы, бока и спины будут заклеймены.
«Это то, что вы берегли для себя, а потому отведайте теперь то, чем вы дорожили!» (Коран, 9:34-35)
«Кинз» по-арабски означает «сокровище» и относится к «накоплению капитала». Золото и серебро – это проявления капитализма. Инфакт («акт пожертвования») происходит от «нафак», означающего перерыв, и образован в форме отглагольного образования «иф‘ал», придающего значение, противоположное первому, то есть устранение и отрицание перерыва в чем-либо. Ясно, что здесь имеется в виду трещина или разлом в обществе, который создается капитализмом и экономической эксплуатацией. Имеется в виду классовый раскол, неравномерность, асимметричный или непропорциональный уровень социальной жизни.
Часть пятая
Путь Божий на языке ислама, а не мусульман, означает путь народа. Почему? Потому что во всех аятах, в которых говорится о социальных проблемах и социальном положении (не идеологической позиции), Аллах и массы или народ (нас) находятся на одном фронте. Бог ислама не имеет для Себя никаких особых обетов, жертвоприношений, благовоний или ладана. То, что предназначено для масс и общества (а не для отдельного человека), становится предназначенным специально для Бога и совершается ради Бога.
«Если вы одолжите Аллаху прекрасный заем…» (Коран, 64:17)
Это означает: «Если ты дашь людям хороший заем..» «Мал Аллах», «байт Аллах» и «ли-Ллах» – все это объективно реализуется в обществе, является собственностью народа, домом народа («Первым домом, построенным для людей, был дом в благословенной Бекке [Мекке]». Коран, 3:96), которой является Кааба, а предназначенное для Бога принадлежит людям, потому что люди принадлежат Богу. Те, кто не понимает вещи таким образом, и кому трудно принять такую веру, находятся под влиянием мировоззрения и описательных форм, которые другие религии придают своему божеству.
Начинается борьба.
Абу Зарр находился в положении близкого сподвижника Пророка, обладавшего полномочиями, которые дал ему сам Пророк: «Человек, который настолько овладел знанием, что его грудь была переполнена им». «Голубое небо никогда не отбрасывало тени, и темная земля никогда не видела более правдивого человека, чем Абу Зарр». «Скромность и благочестие Абу Зарра напоминают скромность и благочестие Иисуса, сына Марии». «Абу Зарр более знаменит на небесах, чем на земле». «Абу Зарр на этой земле, в этом обществе, ходит один, он умрет в одиночестве и во время запустения Судного дня, когда возникнут кладбища, и люди будут вставать из могил отдельными группами, Абу Зарр воскреснет в уголке дикой природы, в одиночестве, и присоединится к происходящему!»
Он сидел в мечети и один за другим читал людям аяты, от которых практически отказались: отрывки из Корана или обычаи Пророка, которые больше не считались актуальными, и актуальность которых создавала трудности и головную боль.
Дискуссией дня в эпоху Усмана было составление Корана, упорядочение Корана, исправление рукописных списков Корана, подготовка одной основной, правильной копии Корана и бесконечные обсуждения вопросов декламации, орфографии, расстановки гласных и диакритических знаков, чтение и повторение, споры, возражения, чувствительность и т.д. Абу Зарр затронул тему «накопительства» (кинз) в Коране.
Мгновение за мгновением он декламировал аят о «кинзе», особенно, его первую часть:
«О верующие, многие раввины и монахи действительно пожирают имущество людей в тщеславии и преграждают путь Богу» (Коран, 9:34).
Захват этого фронта вызвал беспорядки. Сам халиф был занят сбором и компиляцией Корана, и те, кто был предан Корану, были благодарны ему.
Воспоминание о Коране должно было принести хорошую память о халифате.
А Коран Абу Зарра, приводивший к пессимизму, резкости, критике, нападкам и осуждению халифата, вызвал возражения системы халифа.
«Абу Зарр! Разве в Коране есть только этот аят о том, что «священнослужители растрачивают имущество народа» и этот аят о «накопительстве»?» Абу Зарр знал, что у каждой эпохи есть свои страдания, а у каждого поколения – свой лозунг. Тот, кто признает, что Коран – это не просто «священная реликвия», свет и руководство, должен полагаться на аяты, относящиеся к людям определенного времени.
Абу Зарр ответил: «Как странно! Неужели халиф запрещает мне читать Коран?» Теперь откровение, вера в единобожие, поклонение идолам, воскрешение, вечность духа и пророчество Мухаммада больше не актуальны, потому что все эти проблемы были решены. Сегодняшняя проблема – классовые противоречия и классовая дискриминация, поэтому после этого аята, который был аятом дня, он начал вспоминать обычаи Пророка, говорить о словах Пророка, и это всё опять же основывалось на том, что имело отношение к обществу:
«Проходили месяцы, а из дома Святого Пророка не поднимался дым». «Чаще всего пищей в доме Пророка Божьего были вода и финики». «Половина пола в доме Пророка была покрыта песком». «Он испытывал себя голодом, часто привязывая камень к животу, чтобы переносить остроту голода». «Его одежда, его еда и его дом приносили утешение нам, сподвижникам Суффы из мечети. У нас не было ни семьи, ни дома, и, чаще всего, мы были голодные и каждый вечер ужинали вместе с ним. Когда он готовил еду у себя дома, он приглашал нас поужинать с ним, и это блюдо было сабус, тесто, приготовленное из ячменной муки и фиников». Он говорил: «Никакие деньги не откладываются без того, чтобы стать огнем для своего владельца». Жены Пророка Божьего часто ворчали и жаловались на тяготы и голод. Он заключил с ними соглашение: «Либо желайте этого мира и разводитесь, либо желайте меня и нищету». «Возлюбленная дочь Пророка Божьего работала и страдала от голода, но он не принял просьбу Али и его дочери, которые, по его мнению, были самыми любимыми созданиями Бога, о том, чтобы дать им слугу».
«Он оплакивал бедность Захры [Фатимы], но не оказал ей помощи ни на один динар». Ясно, что сразу же возникает вопрос: «Почему тогда халиф Усман носил меховую шубу? Почему красочный стол во дворце халифа наполнен самыми вкусными блюдами? Почему наследие Абд ар-Рахмана ибн Ауфа, который был главой совета по избранию халифа и который сделал Усмана халифом, было нагромождено друг на друга, подобно горе, которая скрывала халифа, стоявшего на минбаре, от людей, которые сидели на земле.
Его золотые слитки рубили топором, чтобы разделить наследство. Тогда почему у Зубайра, который был членом совета по избранию халифа, была тысяча рабов, которые работали на него и ежедневно отдавали ему свой заработок? Тогда почему Муавия, член семьи [халифа] и наместник халифа в Дамаске, строит Зеленый дворец? Почему те, кто окружал его, кто одобрял его, льстецы, поэты, «улемы» и сподвижники, получали сказочные подарки? И почему тогда ‘Усман, который обещал следовать Книге Аллаха и Сунне Пророка, а также методу «двух шейхов» [Абу Бакра и ‘Умара], следовал только традициям цезарей и шахов? Почему же? Почему?
День ото дня аристократизм, эксплуатация, расточительность, бедность, дистанция и социальные и классовые разрывы становилось все больше, а пропаганда Абу Зарра становилась все более масштабной, вызывая все большее возбуждение униженных и эксплуатируемых. Голодающие узнали от Абу Зарра, что их бедность не была Божьей волей, не была предписан им, будучи велением судьбы и предначертанием небес, а причиной является всего лишь «кинз» (накопление капитала).
Что нужно было делать?
С суровым и благочестивым Абу Зарром – ничего!
Нельзя было угрожать ему: «Мы заберем у тебя что-то!», и невозможно было искушать его: «Мы дадим тебе кое-что!» Его жену звали Умм Зарр, и она также была одной из сподвижниц Святого Пророка. Она помогала своему мужу переносить трудности, аскетический образ жизни и бедность, которые должен был переносить борющийся и ответственный человек, потому что в ту эпоху, когда существовал ислам, женщина еще не была «слабой».
Где-то в глубинах Медины зрела опасность. Униженные, которые подчинялись священным образам мухаджиров и старших сподвижников Пророка, которые теперь правили, и переносили свои собственные страдания и отклонения других, вдруг осмелели. Усман почувствовал опасность. Что делать? Медина все еще помнит Пророка, и люди знают Абу Зарра.
Он сослал его в Дамаск, к Муавии. С самого начала жители Дамаска учились исламу у Омейядов. Муавия имел больше свободы действий по отношению к Абу Зарру. В Дамаске Муавия, подражая римлянам, вел более аристократический образ жизни, чем Усман. Дискриминация, нечестие, угнетение и нарушение исламских принципов были более очевидными и вопиющими. Именно в это время Муавия с помощью византийских и иранских архитекторов строил свой «Зеленый дворец».
Это был первый монархический дворец, помпезный и красивый. Муавия так стремился завершить его, что чаще всего присутствовал на строительстве, чтобы руководить своими помощниками и каменщиками, и Абу Зарр также появлялся каждый день и восклицал: «О Муавия, если ты строишь этот дворец на свои собственные деньги, это расточительство, а если это с народные деньги – это измена!»
Однажды Муавия пригласил Абу Зарра к себе домой. Он вышел за рамки уважения и доброты, но Абу Зарр ни на йоту не смягчил своего сурового выражения лица и сердитого тона, и, в конце концов, ситуация дошла до угроз:
«Абу Зарр, если бы я убил одного из сподвижников Пророка без разрешения Усмана, это был бы ты, но я обязан получить разрешение Усмана на твою смерть. Абу Зарр, то, что ты делаешь, отделяет тебя от других, и ты убеждаешь бедных и непритязательных людей восстать против нас». И Абу Зарр, в своем ответе сказал: «Поступай соответственно обычаям и поведению Пророка Божьего, и я оставлю тебя в покое. В противном случае, если у меня останется только один вздох, я использую его, чтобы цитировать предания Пророка».
Пропаганда Абу Зарра распространялась все шире. Жители Дамаска, которые начинали думать, что ислам – это византийский режим, правивший ими, мало-помалу узнавали об истинном облике ислама. Возмущение, стремление к справедливости и свободе вместе с религиозной верой поднималось в сердцах, и обездоленные, которые изначально принимали оправдание религией бедности и унижения, узнавали от Абу Зарра, что «Всякий раз, когда бедность входит через одну дверь, религия выходит через другую».
Мечеть по-прежнему оставалась домом Бога, народа и Абу Зарра, а также плацдармом для борьбы. Муавия не имел над ней никакого контроля. Именно после смерти Али мечети были лишены Бога и семьи Божьей, то есть народа, и стали плацдармом для халифата и ловушкой, которой пользовались служители халифата!
Обездоленные окружили его с большим пылом и надеждой. Он говорил об истинах, об исламе, который сопровождался справедливостью, о Боге, который также думал о хлебе для людей и который учил людей. Он не успокаивал, а побуждал их к действиям и угрожал разрушением недостроенного Зеленого дворца.
Муавия отправил Абу Зарра на джихад на Кипр. Если бы он победил, это могло бы стать честью и победой для Муавии, что было бы «честью» для ислама, а если бы Абу Зарр был убит, то Муавия избавился бы от любого вреда с его стороны, не запятнав своих рук кровью.
Из-за [такого рода злоупотреблений джихадом] шиизм позже вынес фетву о том, что джихад без руководства настоящего и справедливого имама запрещен. Но Абу Зарр вернулся живым и здоровым и, не колеблясь, отправился после похода в мечеть и вновь приступил к своей работе!
Муавия знал Абу Зарра, и понимал, насколько много он думал об освобождении рабов и насыщении голодных. Он приказал рабу: «Отнеси этот мешок с золотом Абу Зарру, и если тебе удастся заставить его взять его, ты свободен!» Раб отправился к Абу Зарру, и тот отказался, но раб настаивал, плакал и умолял, и ответом Абу Зарра было только: «Нет!» Наконец он сказал: «О Абу Зарр, да благословит тебя Бог. Возьми эти деньги, потому что моя свобода заключается в том, чтобы отдать эти деньги тебе». Абу Зарр, не колеблясь, сказал: «Да. Но мое порабощение заключается в том, что я возьму у тебя эти деньги!»
Часть шестая
Никакие уловки не работали против этого упрямого, дерзкого, благочестивого и сознательного человека. Оставалось только принуждение. Он написал Усману: «Если тебе нужен Дамаск, увези Абу Зарра отсюда, потому что сложности разрастаются, раны на головах открылись, и взрыв близок». Усман приказал отправить его в Медину.
Они посадили его в деревянное вьючное седло на спину верблюда и наняли нескольких диких рабов, чтобы отвезти его обратно в Медину. Муавия приказал не делать остановок по пути из Дамаска в Медину.
Всадник приближался к Медине, усталый и израненый, и рядом с городом он увидел Али на горе Сала, а рядом с ним Усмана и еще нескольких человек. Издалека он воскликнул: «Я несу радостную весть Медине о великом и бесконечном восстании». Халиф приказал никому не следовать религиозным постановлениям Абу Зарра, но Абу Зарр издавал их одно за другим. То, что он увидел в Дамаске, сделало его еще более встревоженным и дерзким в его борьбе. Абд ар-Рахман ибн Ауф, глава совета при халифе, умер, а его наследие, которое представляло собой огромную гору золота и серебра, было собрано перед Усманом. Абу Зарр слышал, что Усман сказал: «Аллах благословил Абд ар-Рахмана тем, что он жил хорошо, а когда умер, оставил после себя все это богатство».
Абу Зарр, взволнованный и разгневанный, в одиночку вторгся в дом Усмана. По дороге он нашел верблюжью кость. Он поднял ее и взял в руки. Затем он крикнул Усману: «Ты говоришь, что Бог благословил человека, который умер и оставил после себя все это золото и серебро?» Усман мягко ответил: «Абу Зарр, есть ли у человека, который заплатил свой закят, также и другие [религиозные] обязательства?” Абу Зарр процитировал аят о «накопительстве» и сказал: «Проблема здесь не в закяте, а в том, кто копит золото и серебро, но не расходует их на пути Аллаха».
Ка‘б аль-Ахбар, священнослужитель, бывший еврей, сидевший рядом с Усманом, сказал: «Этот аят относится к «людям Писания» (иудеям и христианам), а не к мусульманам». Абу Зарр закричал на него: «Сын еврея! Ты хочешь научить нас нашей религии? Пусть твоя мать скорбит о тебе!» Усман сказал: «Если человек заплатил свой закят и построил дворец, в котором один кирпич из золота, а другой – из серебра, то на нем нет вины». Затем он повернулся к Ка’бу и спросил его мнение, и Ка’б высказал мнение: «Да, ваше величество. Так и есть!» Абу Зарр напал на него.
Ка‘б от страха спрятался за спину Усмана и укрылся в убежище халифа. На этом занавес! Эта сцена выражает всю драму истории! С одной стороны, золото, принуждение и правящая религия в образах Абд ар-Рахмана, Усмана и Ка’ба аль-Ахбара, и как точно! Принцип «золото, поддерживающее его принуждение и скрытая за принуждением и оправдывающая его религия». Противостоя этому, Абу Зарр был жертвой эксплуатации, деспотизма и обмана: таковым было проявление религии, осужденной историей и угнетенным классом, историей, Богом и народом!
Абу Зарр, одинокий, разоруженный, угнетенный, но при всём этом ответственный и решительный, выводит Ка‘ба из его убежища и верблюжьей костью так сильно бьет его по голове, что у того начинает течь кровь.
Усман сказал: «Каким надоедливым ты стал, Абу Зарр. Оставь нас». Абу Зарр сказал: «Я по горло сыт тем, что вижу тебя. Куда мне пойти?» «В Рабаду». Марвану аль-Хакаму, некогда высланного из Мекки самим Пророком, было поручено изгнать Абу Зарра.
Али услышал об этом и застонал. Он взял Хасана, Хусейна и Акиля, и они пошли проводить его. Марван встал перед Али: «Халиф запретил провожать Абу Зарра». Али с хлыстом в руках обошел его и поехал с Абу Зарром до Рабады.
Рабада, раскаленная пустыня без воды и посевов, лежавшая на пути паломников, которая, за исключением времени хаджа, была пустой и безмолвной. Там он поставил свою порванную палатку и удовлетворял свои потребности с помощью нескольких коз, которые у него были.
Проходили месяцы. Нищета росла, а голод свирепствовал все сильнее. Одна за другой его козы умирали, и он со своей семьей столкнулся лицом к лицу со смертью в одиночестве в лоне дикой природы.
Его дочь умерла. Он терпеливо переносил это и считал, что был на пути Божьем. Чуть позже голодный волк напал на его сына.
Он чувствовал ответственность. Он отправился в Медину и потребовал от Усмана своего жалованья, которое было урезано. Усман не ответил ему. Он вернулся с пустыми руками. Труп его сына уже был холодным. Он похоронил его своими собственными руками.
Абу Зарр и Умм Зарр остались одни. Бедность, голод и дряхлость сильно ослабили тело Абу Зарра. Однажды он почувствовал, что его силы подошли к концу. Его беспокоил голод. Он сказал Умм Зарр: «Встань. Возможно, в этой дикой местности мы найдем несколько травинок, которые немного утолят наш голод. Муж с женой дошли до палатки, обыскали ее и ничего не нашли. Когда они вернулись, Абу Зарр обессилел. Признак приближения смерти отразился на его лице. Умм Зарр поняла и, встревожившись, спросила: «Что с тобой происходит, Абу Зарр?» «Разлука близка! Оставь мой труп на дороге и попроси путников помочь тебе похоронить меня». «Паломники уже ушли, а других путников нет». «Этого не может быть. Вставай и пойди на холм. Какие-то люди придут после моей смерти». Умм Зарр с вершины холма увидела трех всадников, которые ехали на некотором расстоянии. Она подала им знак. Они подъехали совсем близко.
«Да благословит вас Бог. Здесь умирает человек. Помогите мне похоронить его и получите свою награду от Бога». «Кто он такой? – спросил человек. «Абу Зарр». «Друг Пророка?» — спросил тот. «Да». «Да будут мои родители жертвой за тебя, о Абу Зарр!» Они стояли перед ним. Он все еще был жив. Он обратился к ним с просьбой: «Если кто-то из вас является посланцем властей, шпионом или военнослужащим, не хороните меня. Если бы у моей жены или у меня была ткань для моего савана, в этом не было бы необходимости».
Только юноша из ансаров, не занимавший никакой государственной должности, сказал: «У меня есть с собой эта ткань, которую соткала моя мать». Абу Зарр помолился за него и сказал: «Укрой меня этим». Его разум был спокоен, все подходило к концу. Он закрыл глаза и больше их не открывал. Путники похоронили его под горячими песками Рабады. Молодой помощник стоял рядом с его могилой, шепча себе под нос: «Пророк Божий хорошо сказал об этом: «Он будет странствовать один, умрет один и воскреснет один!»
«Когда?» «С наступлением для Воскресения». «А также с наступлением каждой эпохи и на пике судьбы каждого поколения». И теперь, в очередной раз, среди всех лиц, похороненных на этом бескрайнем кладбище истории, именно Абу Зарр воскреснет в одиночестве в наш век и среди нас!»
Али Шариати