Городские мигранты и Исламская революция
Иранская революция 1978-1979 годов, свергнувшая династию Пехлеви, стала результатом массового участия различных элементов и групп в общественном устройстве. Подобно предыдущим беспорядкам и восстаниям в Иране, очаг революционной деятельности сосредоточился в городах страны. Городские районы вновь стали центрами проведения демонстраций, беспорядков, забастовок и других мероприятий, направленных против режима. Среди участников революции были большие группы городских жителей, которые мигрировали из деревень и городов Ирана в его главные города. Таким образом, термин «городские мигранты» охватывает широкий круг людей с различным социально-экономическим происхождением и политической ориентацией. Однако в настоящей статье этот термин используется для обозначения городской бедноты, мигрировавшей из сельских районов в доминирующий и крупнейший городской центр Ирана – столицу Тегеран. Отъезд бедных переселенцев из сельской местности был, по большей части, результатом дезорганизации иранского сельского хозяйства в результате программы земельной реформы и других стимулирующих факторов. Бедные мигранты прибывали из разных частей страны с различными языковыми и этническими корнями. Однако они продолжали иметь общие черты, сначала как сельская беднота, а затем как обнищавшие массы, живущие на окраинах городского общества. Эта статья основана на книге автора «Бедность и революция в Иране: бедные мигранты, городская маргинальность и политика» (New York University Press, 1980).
Среди бедных городских мигрантов в Тегеране можно выделить три различные группы: а) скваттеры (самовольные поселенцы – Иран-1979) и жители трущоб, б) неквалифицированные бедные мигранты и в) неквалифицированные фабричные рабочие. Отдельные сегменты всех трех групп в той или иной степени были мобилизованы против шахского режима во время революции. То, что кого-то из бедных мигрантов удалось мобилизовать, было необычно, поскольку при нормальных обстоятельствах они не участвуют в политической жизни и не присутствуют в уличной политике. Основным предметом данной статьи является процесс, ведущий к мобилизации бедных мигрантов и их участию в Иранской революции.
Причины миграции
Подавляющее большинство бедных городских мигрантов в Тегеране происходит из массы обедневших крестьян, которые были вытеснены с земли из-за многомерных проблем иранского сельского хозяйства, вызванных масштабами и администрирования программы земельной реформы. До реализации программы земельной реформы в начале 1960-х годов беднота была разделена на две группы. Первая группа состояла из крестьян-издольщиков, которым на основании письменных или устных договоров предоставлялось право обрабатывать (насак) принадлежащие помещикам участки земли в течение определенного или неопределенного периода времени. Эти крестьяне объединялись в производственные бригады от четырех до шестнадцати человек (бонэ) для обработки помещичьих владений. Степень вклада крестьян в обычные пять факторов сельскохозяйственного производства в Иране – земля, вода, труд, семена и тягловый скот – определяли их долю в конечном распределении собранного урожая.
Вторая группа состояла из сельскохозяйственного пролетариата. Эти рабочие не владели землей и не имели права обрабатывать чужую собственность. Они нанимались для выполнения сельскохозяйственных работ во время сельскохозяйственной страды и выживали, получая скудный доход от работы на ферме и выполнения связанных с ней задач. Крестьяне-издольщики часто называли земледельческий пролетариат и несельскохозяйственных крестьян «хошнешин» (счастливый скваттер). Эта классификация, однако, вводит в заблуждение, поскольку включает в себя три различные по доходам группы сельскохозяйственного пролетариата, несельскохозяйственных рабочих (кузнецы, медники, плотники, сапожники и т. д.) и сравнительно зажиточную сельскую буржуазию (лавочники, торговцы, ростовщики и т. д.). В начале 1960-х годов сельскохозяйственный пролетариат составлял более 80% сельского населения и одну треть всего сельского населения Ирана. Они были, безусловно, самыми обездоленными из бедных иранских крестьян, едва могли заработать минимальные средства к существованию.
Программа земельной реформы пыталась справиться с бедственным положением крестьянства путем перераспределения помещичьих имений только между одной группой бедного крестьянства – бывшими издольщиками. Сельскохозяйственные рабочие и деревенский пролетариат, не имевшие ранее никаких прав на земледелие, были исключены из этого плана. Это не только обострило существующую внутриклассовую напряженность между двумя группами, но и привело к быстрому ухудшению экономических условий жизни уже обездоленного сельскохозяйственного пролетариата. Основной закон о земельной реформе ничего не сделал для улучшения условий жизни сельскохозяйственных рабочих. По словам Никки Кедди, трудящемуся классу «не давали никакой защиты – ни минимальной заработной платы, ни пособий по безработице, ни прав на сбор урожая на ставших частными полях, ни земли». Стабильная занятость, которую всегда было трудно получить, стала почти невозможной при новых механизмах распределения земли. Новые земледельцы, в отличие от прежних землевладельцев, предпочитали использовать труд членов своих семей, а не нанимать сельскохозяйственных рабочих извне. Кроме того, распространение механизации сельского хозяйства, призванной повысить производительность труда, имело неизбежный побочный эффект в виде сокращения числа крестьян, необходимых для выполнения сельскохозяйственных работ. Кроме того, крупные современные сельскохозяйственные предприятия, такие как агропромышленные комплексы, смогли «трудоустроить только от 40 до 50% экономически активного населения охватываемых ими районов». Так как большая часть рабочей силы в агропредприятиях набиралась из числа крестьян, земля которых была выкуплена этими компаниями, перспективы трудоустройства других сельскохозяйственных рабочих были ограничены.
Поэтому неудивительно, что при изучении трех деревень в провинции Фарс в 1967 году Исмаил Аджами обнаружил широкое социальное отчуждение среди сельскохозяйственного пролетариата. Он сообщает, что 66% сельскохозяйственных рабочих в выборке выразили сильное отчуждение по сравнению с 27,9% новых фермеров-землевладельцев. Более того, только 11,5% работников сельского хозяйства были удовлетворены своей работой. Аджами объясняет отчуждение и неудовлетворенность работой сельскохозяйственного пролетариата тем, что программа земельной реформы не распределяла между ними землю.
Земледельцы, которые становились все беднее, оказались в ситуации, когда безработица или неполная занятость стали еще более типичной чертой их жизни. Официальная статистика роста занятости в сельском хозяйстве в период с 1956 по 1966 годы указывает на то, что этот показатель составлял всего лишь около 1% в год. Как отмечается в докладе Международного бюро труда «Политика занятости и доходов в Иране», «имеются признаки полной стагнации с 1966 г.» Статистические данные, собранные иранским правительством за 1971 г., указывают на то, что уровень безработицы в сельской местности для экономически активного населения составил 13,9%. Поэтому давление, вынуждавшее их покидать сельские районы и перебираться в города, где, по крайней мере издалека, казалось возможным улучшение жизни, росло с каждым днем. Имел место классический случай факторов давления в точке происхождения, когда иранский сельскохозяйственный пролетариат мигрировал толпами в дальние и ближние города.
Миграция не ограничивалась только сельскохозяйственным пролетариатом. К миграционным движениям присоединились и другие группы безземельного населения хошнешинов, особенно занятые быстро сокращавшимися ремесленными и несельскохозяйственными работами. Сегменты земледельческого крестьянства, чьи земли были либо выкуплены агропредприятиями, либо обменены на бумажные акции фермерских корпораций, сочли более благоприятным переезд в город. Для некоторых из новых крестьян и фермеров среднего класса, которые остались позади, неопределенность в отношении их прав на землю способствовала медленному, но неуклонному бегству из деревни.
Имеющиеся данные неоднократно подтверждают центральную роль экономических факторов в миграции населения в города. Например, в 1972 году 71,6% основных мигрантов, проживающих в городских районах, заявили, что они мигрировали либо в поисках работы, либо в поисках лучшей работы. Поскольку этот процент также включает междугородних мигрантов, фактическое соотношение сельских и городских мигрантов будет еще выше. В докладе 1971-1972 годов о мигрантах в малообеспеченной общине на юго-западе Тегерана, известной как Яхчиабад, 74,6% респондентов выборки заявили, что основной причиной их миграции были проблемы, связанные с работой и низким доходом. Стратифицированная случайная выборка из 224 бедняков, мигрировавших из сельских районов в Тегеран, проведенная автором летом 1977 года, подтверждает наблюдения о важности факторов давления при принятии решения о миграции. Опрос, проведенный среди мужчин-глав домашних хозяйств, показал, что почти 85% выборки покинули деревни из-за неудовлетворительной занятости и недостаточного дохода.
Помимо основных факторов давления, обусловленных многомерными проблемами в сельском хозяйстве, решению крестьян переселиться в города способствовал ряд других причин. Наиболее важным был большой разрыв и воспринимаемые различия между сельскими и городскими доходами. В 1959 году соотношение городского и сельского дохода на душу населения оценивалось в 4,6:1. Это соотношение увеличилось до 5,7:1 к 1969 году и поднялось еще выше в последующие годы. Согласно официальным данным, в 1972 году средний доход в день от сельскохозяйственных работ составлял всего 1,40 доллара для мужчин и 74 цента для женщин. В том же году неквалифицированный строитель в городской местности заработал в несколько раз больше. Исходя из этого, некоторые сельскохозяйственные рабочие решили стать городскими, а не сельскими пролетариями.
Поэтому очевидно, что экономические трудности, усугубляемые основными проблемами иранского сельского хозяйства, вынудили многих сельских жителей уехать в Тегеран и другие крупные города в поисках лучшей работы и более высокой оплаты. Например, в 1966-1976 годах около 2 111 000 сельских жителей покинули свои сельские дома, чтобы поселиться в городских центрах. Это составило более 35% от общего прироста городского населения Ирана за этот период.
Бедные мигранты в Тегеране
Бедные мигранты в Тегеране проживают в самых разных жилых массивах в большинстве районов города. Однако наибольшая концентрация бедных мигрантов находится на периферии Большого Тегерана, особенно в его южных районах. Жилые единицы варьируются от скваттерских поселений до однокомнатных или двухкомнатных арендуемых жилищ. Лишь небольшая часть бедных мигрантов имеет возможность приобрести свое жилье. Экспоненциальный рост цен на недвижимость и жилье в Тегеране в середине 1970-х годов фактически исключил любую реальную возможность владения домом для бедных мигрантов, даже для обычных наемных рабочих-мигрантов.
Очень немногие из бедных мигрантов имеют профессии с какой-либо степенью гарантии занятости. Подавляющее большинство сквоттеров и многие другие бедные мигранты находят временную работу в качестве неквалифицированных рабочих в строительной отрасли, чья бурная деятельность в конце 1960-х и начале 1970-х годов обеспечила довольно легкую занятость для многих мигрантов. Трудовое положение фабричных рабочих-мигрантов было относительно лучше, чем у других рабочих, поскольку им, по крайней мере, удалось получить постоянную работу, приносящую заработную плату. По словам Джона Тёрнера, они совершили критический переход от частично занятых «закрепляющихся к полстоянно занятым «консолидаторам»[1].
Городские мигранты и политика
Бедные мигранты в Тегеране при нормальных обстоятельствах не принимают активного участия в политике города. Их главная забота – сводить концы с концами в дорогом городе с неадекватным жильем, транспортом и социальными услугами. Национальная политика, которая редко привлекает их, становится важной только в том случае, если она резко влияет на их жизнь, и если обеспечивается существенная внешняя организационная поддержка. В ходе Иранской революции мобилизации слоев бедных мигрантов против шахского режима способствовали несколько факторов. Однако, прежде чем обсуждать общие условия, ведущие к мобилизации бедных мигрантов, следует отметить основной страх скваттеров перед возможными правительственными решениями по ликвидации поселений. За последние годы было несколько эпизодов, когда поселения сносились, а их жители насильственно выселялись. Особенно примечательны два случая.
Первый согласованный акт ликвидации скваттерских поселений в Тегеране состоялся в ноябре 1958 года в районе, известном в народе как Южный городской котлован. Эти ямы представляли собой огромные углубления, вырытые в земле, в которых скваттеры построили лачуги, сарайчики и похожие на хибары жилища. Согласно отчетам, в то время в этих ямах жили 1356 скваттеров. Холодной ночью, в 8.30 вечера, большая группа правительственных чиновников и рабочих застала жителей врасплох и напала на их дома. Официальная группа ликвидаторов включала 130 солдат, 100 полицейских, 120 сотрудников организации помощи полиции, 300 муниципальных служащих, рабочих и дворников, 30 военных грузовиков, 100 полицейских грузовиков, 3 пожарных машины, 2 машины скорой помощи, 25 больших ярких ламп и несколько других единиц техники. Очевидец подробно описал это действо:
«Как и планировалось, официальные мероприятия начались за полицейским участком в «Яме Хаджи Моина», расположенной в северной части проспекта Гар. Группа солдат поспешно сошла с грузовиков и окружила «Яму». Большое количество ярких ламп сразу же осветило огромное пространство «Ямы». Громкоговорители оглушили пространство: «Братья и сестры, в соответствии с приказом шаха, мы пришли, чтобы спасти вас от страданий». «Братья, не бойтесь. Правительство обеспечит вас жильем, одеялами, обогревателями, едой, одеждой и работой». Ошеломленные, скваттеры, многие из которых спали, вышли из ям и лачуг. Вид стольких людей – солдат, полицейских, дворников с лопатами и кирками – пугал и тревожил их… Мэр и другие высокопоставленные чиновники вошли в «Яму»; каждый по-своему пытался донести до них приказ шаха и решение кабинета. Мэр крикнул одной из женщин: «Не бойся, сестра. Неужели ты всегда хочешь жить в этой грязной и гнилой лачуге? Теперь вы стоите лицом к лицу со счастьем; быстро собирай свои пожитки и сообщи своим детям добрую весть о том, что отныне их ждет лучшая и более комфортная жизнь», — еще один высокопоставленный чиновник заговорил сюсюкающимся голосом с дрожащим в его руках ребенком-скваттером. В это время в «Яму» пришли группы офицеров с лопатами и кирками. Другая группа с фонарями и прожекторами вошла в лачуги и хибары… Несколько скваттеров попытались бежать, но им помешало плотное окружение солдат. Через полчаса около 25 скваттеров сели в ожидавшие их грузовики. Первая яма была эвакуирована. Затем мэр приказал уничтожить лачуги. Оставшееся имущество скваттеров было подожжено, и работа над «Ямой Хаджи Моина» была завершена. Чиновники вместе со своей свитой забрались обратно в свои машины и умчались в направлении «Ямы Фарахани»…»
Ликвидация была завершена к 2 часам ночи. Скваттеры были доставлены в большие правительственные бараки, предоставленные в качестве временного жилья. Предпринимались скудные попытки найти работу для нескольких скваттеров. Некоторые были вынуждены вернуться в свои деревни. Другие были освобождены через несколько дней или помещены в переполненное заведение для нищих. Конечным результатом всех этих усилий стало то, что скваттеры вскоре снова обосновались в старом месте обитания. Те, кого отправили в свои деревни, через несколько дней снова оказались на улицах Тегерана.
Еще одну попытку ликвидировать поселения скваттеров сотрудники муниципалитета Тегерана предприняли, когда несколько раз пытались выселить скваттеров из их домов под предлогом незаконной оккупации и проживания в районах за пределами города. Эти спорадические акты выселения имели место несколько раз в конце 1977 и 1978 годов. Основная схема действий была основана на решении муниципалитета Тегерана насильственно покончить со всеми строениями или деловыми операциями, которые не соответствовали установленным городским нормативам. Несколько супермаркетов, коммерческих предприятий и жилых домов, принадлежавших зажиточным людям, были уничтожены отрядом рабочих муниципалитета. В рамках этого решения несколько новых поселков скваттеров, которые росли как грибы на окраинах Тегерана, также подлежали уничтожению. Однако, в отличие от разгрома 1958 года, на этот раз некоторые скваттеры оказали жесткое сопротивление, многие из них пытались физически предотвратить разрушение своих домов. Конечным результатом стало нанесение телесных повреждений скваттерам и их насильственное задержание некоторыми офицерами. В августе 1978 года 200 мужчин и женщин из поселения, известного как «Шахбаз-е-Джонуби», вступили в особенно ожесточенную конфронтацию с чиновниками из мэрии Тегерана. Однако усилия скваттеров оказались тщетными, поскольку 50 их лачуг были сровнены с землей бульдозерами. Около тринадцати скваттеров также были ранены, причем некоторые достаточно серьезно, что потребовало госпитализации. Один из пострадавших жителей выразил свою горечь, разделяемую другими, по поводу действий правительства:
«Высокая стоимость аренды заставила нас построить на этом месте небольшую лачугу из обрезков металла и канистр с маслом. Затем я привез сюда свою жену и четверых детей, чтобы вести жизнь, как в каменном веке, в месте, где нет ни воды, ни электричества. Но чиновники муниципалитета, без предварительного предупреждения и без учета своего собственного графика, указанного в уведомлении о выселении, разрушили наши лачуги прямо у нас над головами. Свидетельства о рождении моих детей и другие документы похоронены под обломками. Я не знаю, как мне их теперь найти».
Иногда сопротивление уничтожению принимало пассивные формы. Скваттеры просто сидели в своих лачугах и отказывались выходить. В другое время власти осыпали их оскорблениями. Были также частые выражения разочарования. Крайним проявлением этого была попытка самосожжения молодого домовладельца-мигранта в Маджидийе. Он рассказал об этом эпизоде следующим образом:
«Прошлой весной они разрушили мой дом. Я был в ярости и хотел напасть на них, но брат удержал меня. Я пошел, вылил себе на голову керосин и зажег спичку. Все собрались и попытались потушить огонь. Я провел пять месяцев в больнице, и у меня не осталось сил… Теперь я просеиваю здесь грязь и зарабатываю на жизнь, продавая ее. Меня беспокоят муниципальные чиновники. Но со времени попытки самосожжения они говорят: «Не подходите к нему, он сожжет себя».
Правительство не предпринимало никаких попыток переселить этих скваттеров после того, как их дома были разрушены. Во время переселений 1958 года, по крайней мере, были предприняты первоначальные усилия по размещению скваттеров и поиску того, что было, по мнению властей, решением их проблем. Во время более поздних переселений скваттеры остались без крова, и им некуда было идти. Как минимум, скваттеры обвиняли правительство в том, что оно лишило их домов. По мере того, как распространялись слухи о все более враждебном отношении правительства к поселениям, все больше скваттеров мобилизовывались и были готовы защищать свои дома. Очевидно, что своей суровой политикой искоренения трущоб режим вызвал много недобрых чувств среди скваттеров и не оставил им иного выбора, кроме как противостоять тому, что они считали недопустимо репрессивными действиями. Поэтому, когда в 1978 году начались серьезные выступления против режима, задача мобилизации бедноты против режима заметно упростилась.
Мобилизация и революция
Мобилизация может быть в широком смысле определена, по словам Чарльза Тилли, как «процесс, посредством которого группа превращается из пассивного собрания индивидов в активного участника общественной жизни». Чтобы политическая мобилизация состоялась, обычно необходимо наличие нескольких условий для политических действий. Во-первых, необходимо осознание определенных потребностей, проблем и обид, которые могут быть выражены в политических терминах. Во-вторых, необходимо установить связь между этими вопросами и политикой на национальном или более высоком уровне. В-третьих, крайне важно, чтобы существовали руководство и организационные средства выражения потребностей и проблем, которые необходимы для обеспечения направления и направленности деятельности инициативных групп.
Я утверждаю, что эти условия были в значительной степени выполнены в ходе недавнего кризиса и привели к мобилизации групп бедных мигрантов, обычно пассивных в политическом отношении, и их превращению в активных противников режима. Вопросы, которые особенно беспокоили мигрантов, касались восприятия новых угроз их усилиям по получению работы, продовольствия и жилья. Скваттеры-мигранты чувствовали особую угрозу со стороны новой политики правительства по искоренению скваттерских поселений. Способы и формы выселения оставляли скваттеров озлобленными и бездомными. Многие из них объединялись и принимали решение сопротивляться попыткам выселения. Не жившие в нелегальных поселения бедные мигранты обнаружили, что стоимость аренды комнат или других видов ветхого жилья растет очень быстро. Теперь им приходилось откладывать на жилье гораздо большую часть их доходов, чем когда-либо прежде. Резкий рост цен даже на малобюджетное жилье разрушил для многих мигрантов надежду когда-либо обзавестись собственным домом.
К проблемам мигрантов добавился ежегодный уровень инфляции около 30%, который повлиял на цены на все товары, включая основные продукты питания. Единственным продуктом питания, не затронутым резким ростом цен, был хлеб, цены на который правительство искусственно удерживало на низком уровне, опасаясь сильной народной реакции. Наконец, сокращение кредитования в 1976 году, которое привело к замедлению темпов развития строительной отрасли, отрицательно сказалось на возможностях трудоустройства мигрантов. Поскольку значительное число бедных мигрантов было занято в строительстве или на смежных работах, замедление темпов роста оставило многих мигрантов без постоянного источника дохода. Более длительные периоды безработицы или менее частые периоды временных строительных работ стали более регулярной чертой повседневной жизни бедных мигрантов.
Очевидно, что к середине 1970-х годов экономические трудности бедных мигрантов усугубились. Однако не всем мигрантам была ясна прямая связь между ухудшением их экономического положения и политикой правительства. Связь была установлена оппозиционными силами, большинство из которых пострадало не только от экономических трудностей, но и от авторитарных и репрессивных действий правительства. Оппозиция правильно рассудила, что успех борьбы с режимом и его хорошо укрепившимися вооруженными силами и силами безопасности во многом зависит от степени участия населения и уличных демонстраций. Мигранты и другие группы городского пролетариата могли бы оказать значительную численную поддержку организациям, выступавшим против режима. Таким образом, была подготовлена почва для политизации нужд и недовольств бедняков и направления их против шахского правительства.
Задача оппозиции облегчалась большим неравенством с точки зрения распределения богатств в стране. Имеющиеся статистические данные указывают на то, что общество идет по пути все более неправильного распределения богатства. В 1973-1974 годах в городских районах на 10% наиболее зажиточных домашних хозяйств приходилось 37,9% общих расходов, в то время как на самые бедные 10% приходилось всего 1,3%. Неравенство доходов было наиболее ярко выражено в Тегеране, где в 1974 году 60% общего дохода города распределялось между 20% населения. Оппозиция не нуждалась в статистических данных, чтобы доказать растущее обнищание многих в пользу немногих. Крайняя концентрация богатства в руках небольшой группы людей была наглядно продемонстрирована демонстративным потреблением денежного класса и его жадной демонстрацией богатства. Особенно трудно было оправдать или рационально обосновать неправильное распределение ресурсов в связи с нефтяным бумом периода после 1973 года и ожиданиями, которые он вызвал у населения. Вместо лучшей и более комфортной жизни бедняки обнаружили относительное ухудшение своей экономической жизни и столкнулись с большими трудностями, пытаясь свести концы с концами.
Решающую внешнюю поддержку, необходимую для мобилизации бедноты, оказывала религиозная иерархия и в меньшей степени светский Национальный фронт. Обе группы, особенно религиозный истеблишмент, имели организацию и руководство, необходимые для привлечения бесправных элементов к действиям против режима. Первоначально умалчивавшийся, а затем явный тактический союз между религиозными группами и Национальным фронтом позволил напрямую достучаться до бедных. Традиционно религиозная организация всегда находилась в контакте с бедными и часто располагала средствами для оказания им некоторой материальной помощи. Низшие религиозные и молитвенные лидеры поддерживали регулярные контакты с бедными через сеть мечетей и распределение пособий. В некоторых поселениях скваттеров и бедных мигрантских районах мусульманские богословы низшего ранга всегда участвовали в качестве проповедников на периодических религиозных собраниях бедняков. Эти встречи, именуемые «хаят», поддерживали и укрепляли связь между бедными мигрантами и религиозной организацией. Поэтому, когда борьба за свержение шаха набрала обороты, существующая сеть была использована для того, чтобы связаться с бедными мигрантами и побудить их к коллективным действиям против правительства. Усилия религиозной иерархии направлялись мессианским призывом изгнанного аятоллы Рухоллы Хомейни. Записи речей Хомейни и его яростных обвинений в адрес шаха были легко доступны религиозным лидерам бедняков.
На более поздних этапах революции Национальный фронт также сыграл важную роль в содействии участию бедноты во встречах и собраниях в южных районах Тегерана. Ораторы Фронта указывали на повсеместную бедность широких слоев городского населения и подчеркивали необходимость смены режима как первого шага к созданию более справедливого и равноправного общества. Частота этих встреч возросла во время шиитского траурного месяца Мухаррам. Шахский режим, который всегда страдал от серьезной проблемы сомнительной легитимности, теперь сравнивали с предателями и угнетателями шиитского дела. В то время как религиозная иерархия подчеркивала эту тему (среди прочих), Национальный фронт подчеркивал экономическое и политическое недовольство и необходимость действий по свержению правительства в надежде на лучшее будущее. В результате многие бедные мигрантами районы Тегерана стали свидетелями демонстраций и беспорядков, направленных против режима. Эти демонстрации неоднократно отмечались в большом бедном мигрантском районе Джавадийе на юге Тегерана.
Во многих уличных демонстрациях и беспорядках в Тегеране также можно было видеть большое количество очень молодых участников. Трудно сказать с определенностью, но тем не менее вполне вероятно, что многие из этих молодых демонстрантов были мигрантами во втором поколении. Их воспитание в городе и социализация в иранской образовательной и школьной среде, вероятно, способствовали их добровольному и активному участию в революционной борьбе. Очевидно, что массированные усилия режима по идеологической обработке через систему образования (которая включала в себя занятия, на которых обсуждалась программа реформ шаха, основанная на его книге «Белая революция»), не преуспели в обеспечении поддержки монарха, легитимность которого постоянно подвергалась сомнению.
Еще одна группа бедных мигрантов, мобилизованных во время революции, происходила из рядов рабочих-мигрантов. Фабричные рабочие-мигранты, как и другие рабочие в промышленности, были одной из наиболее эффективных сил, противостоявших шаху. Их участие в заводской жизни и организованная профессиональная деятельность обеспечивали важную основу для коллективных действий. Большинство фабрик не только участвовало во всеобщих забастовках, но и активно вовлекало рабочих в уличные демонстрации и беспорядки. Вполне вероятно, что фабричные рабочие-мигранты были одними из самых политически сознательных мигрантов в революции.
В отличие от бедных мигрантов, не живших в нелегальных поселениях, мобилизация скваттеров была не столь эффективной. Хотя разные группы скваттеров объединялись, чтобы защитить свои дома и предотвратить насильственное переселение, они не были так активно вовлечены в политические протесты и демонстрации. Их озабоченность серьезными проблемами повседневного выживания была слишком велика, чтобы позволить им проявлять устойчивое оппозиционное поведение, направленное против режима. Этот момент был ясно выражен в некоторых интервью, проведенных газетными репортерами в поселениях скваттеров во время кризиса. В одном случае скваттер, живший на заброшенном кирпичном заводе, сказал репортеру, что слышал о демонстрациях, но подчеркнул, что не принимал в них участия. Чтобы продемонстрировать это, он сказал: «У вас, должно быть, полный желудок». Другой скваттер в другом поселении упомянул, что у него не было времени для демонстраций, но он знал, «что дела пойдут лучше, когда шах уйдет».
Очевидно, что мобилизация скваттеров была в лучшем случае неполной. Восприятие скваттерами значения политики для их жизни, даже в революционной ситуации, было ограниченным, и, следовательно, от них в меньшей степени следовало ожидать политических действий. Единственным вопросом, который непосредственно касался их основных потребностей и угрожал их выживанию, было уничтожение поселений, и чтобы предотвратить это, скваттеры быстро объединились и приняли меры. Хотя, вероятно, некоторые из скваттеров участвовали в антишахских демонстрациях, вполне вероятно, что многие из них не принимали участия в таких мероприятиях.
Вместе с тем, бедные мигранты, не являвшиеся скваттерами, были в значительной степени мобилизованы против режима. Актуальность политики с точки зрения их социально-экономического положения, особенно в вопросах жилья и занятости, была обусловлена влиянием религиозной как организации, так и Национального фронта. Внешняя поддержка этих групп имела решающее значение для того, чтобы побудить мигрантов объединиться с миллионами других иранцев для свержения существующей структуры власти. Однако самостоятельный вклад бедных мигрантов в кризис 1978-1979 годов имел ограниченные масштабы. Как и в случае с другими маргинальными группами в разных городах мира, мобилизация мигрантов лишь усилила уже начавшийся процесс структурных изменений. Тем не менее их участие имело важное значение для оказания поддержки оппозиционным силам в плане наращивания их численности и в качестве весьма значимого символически протеста бедноты против несправедливости иранской политической и социальной системы.
Заключение
Победа революции не означает, что основные проблемы бедных мигрантов, связанные с трудоустройством и жильем, были решены. В некоторых отношениях их положение ухудшилось в первые месяцы после революции. Строительная отрасль почти полностью остановилась, и многие заводы не открывались из-за трудностей с их управлением и других связанных с ними проблем. Те бедные мигранты, которые ранее работали в этих секторах, остались без работы и без каких-либо реальных перспектив трудоустройства в будущем. В результате некоторые мигранты решили вернуться в свои родные деревни и начать новую жизнь. Масштабы этой миграции обратно в деревню пока не ясны. Однако очевидно, что значительное число бедных мигрантов продолжает проживать в Тегеране. По неподтвержденным данным, население Тегерана в настоящее время достигло отметки в 7 000 000 человек, большая часть которых состоит из новых бедных мигрантов, переселяющихся в город. Для этих мигрантов единственным лучом надежды является недавно созданный Фонд помощи бедным. Через институциональные каналы этого фонда религиозная организация распределяет блага среди бедных. Однако более фундаментальные и долгосрочные проблемы бедных мигрантов так и не были решены. Жизнеспособные решения в этой области могут быть найдены только в том случае, если более согласованные и устойчивые усилия будут направлены на создание регулярной занятости и адекватного жилья для городской бедноты.
На политическом фронте будущее направление деятельности бедных мигрантов остается неоднозначным. Поскольку по крайней мере часть из них была мобилизована, маловероятно, что эти бедные мигранты вернутся в состояние длительной политической пассивности. Недавнее участие бедных мигрантов в революции и их возросшие экономические и социальные устремления указывают на более широкое политическое участие в ближайшие годы. Мигранты-фабричные рабочие и мигранты второго поколения особенно восприимчивы к политическому участию и более активному организационному участию. Возможным каналом для такой деятельности вполне могут оказаться религиозные учреждения. Менее вероятно, что Национальный фронт или его ответвление, Национальный демократический фронт, смогут эффективно вербовать сторонников среди бедных мигрантов. Идеологическая позиция и происхождение активных членов этих двух организаций тесно связаны с профессиональными классами и интеллигенцией и, следовательно, менее привлекательны для бедных мигрантов. Более того, деятельность Национального фронта была сильно свернута нынешним руководством религиозного истеблишмента. В результате группы Национального фронта оказались в ситуации, когда они не располагают ни достаточными институциональными средствами, ни возможностями для вербовки членов в рядах бесправной городской бедноты.
Две партизанские организации – «Народные партизаны-фидаины» (Организация партизанов-фидаинов иранского народа, ОПФИН – Иран-1979) и «Воины народа Ирана» (Организация моджахедов иранского народа, ОМИН – Иран-1979) — также предприняли широкие и согласованные усилия, направленные на привлечение бедных мигрантов, особенно скваттеров. Внутренние разногласия внутри соответствующих организаций и их левая ориентация препятствовали более эффективной вербовке бедных мигрантов. Однако обе группы остро осознают конкретные потребности бедных мигрантов и активно заявляют о своей поддержке скваттеров. Будь то Национальный фронт, религиозная организация или какая-либо другая городская группа, попытки вербовки бедных мигрантов будут продолжаться, потому что их потенциальная роль в политике города теперь, наконец, признается.
Фархад Каземи (адъюнкт-профессор политики в Нью-Йоркском университете)
Источник: Iranian Studies, Vol. 13, No. 1/4, Iranian Revolution in Perspective (1980), pp. 257-277.
[1] Американский исследователь-урбанист Джон Тёрнер выделил три этапа в траектории движения иммигрантской городской бедноты: «закрепляющийся» (headbridger), «консолидатор», «стремящийся к статусу» (status-seeker). Жилищные приоритеты иммигрантов радикально различаются на каждом из этих этапов, связанных с уровнем их доходов. Для очень бедных «закрепляющихся» наивысший приоритет имеет близость к возможностям получения дохода (местоположение), а не владение постоянным жильем и современные стандарты жизни. Консолидатор отдает приоритет владению постоянным жильем, местоположение для него уже менее важно, а удобства становятся более важными. Стремящийся к статусу благодаря среднему уровню дохода отдает приоритет современным удобствам, а не местоположению или владению жильем (прим. Иран-1979).