Исламская революция глазами советского гражданина. Вместо послесловия
Автор книги был очевидцем драматических событий, произошедших в Иране в конце 1978‑го — начале 1979 года. Он работал старшим переводчиком в советской проектно-изыскательской экспедиции, проводившей работы для строительства железной дороги Мешхед — Серахс. Постоянные поездки по стране позволили ему увидеть происходившее изнутри, так как он нередко попадал в самую гущу событий. В заключительной части своего повествования автор рассказывает о своей поездке в Иран, случившейся в 1991 году. Он отмечает перемены, которые произошли в стране со времени его последнего визита 12 лет назад.
Когда мы, оставшиеся пять человек нашей экспедиции, 17 марта 1979 года покидали Тегеран, пик революции, а точнее, вооруженного восстания, уже прошел. Иранские коллеги дружески проводили нас на Тегеранский железнодорожный вокзал. Поезд следовал в Тебриз. Оттуда на автобусе, принадлежавшем советским специалистам, доехали до Джульфы Иранской. В тот же день поездом пересекли ирано-советскую границу и через Баку возвратились в Тбилиси.
За 12 лет с момента моего отъезда из Ирана в нем произошло много событий. Страна стала называться Исламской Республикой Иран, пережила войну с Ираком, которая длилась с 1980го по 1990 год, затем приступила к восстановлению разрушенной экономики, и тогда исламское правительство вспомнило о проекте железной дороги Мешхед — Серахс. Таким образом делегация инженеров Кавгипротранса, состоявшая из шести человек, была приглашена в Иран на три недели, чтобы уточнить ряд вопросов, связанных с продолжением проектных работ. Переводчиком поехал я. Согласно программе две недели мы должны работать в Тегеране. На одну неделю планировался выезд в Мешхед на трассу будущей железной дороги.
16 мая в 16:30 самолет Москва — Тегеран вылетел из Шереметьево-2. В самолете находились в основном иранцы, работающие в английских частных компаниях. Уже стемнело, когда миновали заснеженные вершины Кавказа. Только возвышавшиеся головы Эльбруса и Казбека отражали золотистый блеск заходящего солнца. Вскоре самолет попал в грозу, вернее, летел над грозой. Справа внизу, на фоне серофиолетовых туч, возникали частые яркие вспышки молний. Самолет стал обходить грозовой фронт с востока. Стюардесса объявила, что в иранской столице 32 градуса тепла. В 20:15 по московскому времени под нами открылось безбрежное море огней. Это Тегеран.
По контурам цепочек уличных фонарей узнавались основные магистрали иранской столицы. Самолет, облетев Мехрабадский аэропорт, стал снижаться и делать глубокие виражи над городом. Видимо, посадочные полосы были заняты. Наконец, самолет резко снизился и аккуратно приземлился. Подали автобус. Мы подъехали к зданию международного аэропорта, сверкающему внутри безукоризненной чистотой и мраморным блеском. Когда подошла очередь для регистрации паспортов, то полицейский вслед за прочтением фамилий каждого из нас долго затем сверял их с какими-то черными списками. Прежде такого не наблюдалось. Видимо, правительство заботится, чтобы в страну не проникали нежелательные элементы.
Вошли в зал таможенного досмотра. Нам вручили декларации для заполнения. Перед нами находились длинные, обитые железом столы, за которыми стояло около десяти женщин-контролеров в чадрах. Очень не хотелось подвергаться этой унизительной процедуре. Я рискнул и наудачу обратился к начальнику таможенного зала, сказав ему, кто мы такие и зачем прибыли в Иран. Выслушав меня, он, не говоря мне ни слова, дал команду дежурному по залу пропустить наши вещи, погруженные на тележки, без досмотра.
На посольском автобусе прибыли к месту нашего жительства. Нас разместили не в четырехзвездной гостинице «Нью-Надери», а в жилом гостиничном доме на территории советского посольства. Выделили номера, каждый на двоих. В номере две комнаты с кондиционерами, ванная, туалет, большая кухня с холодильником, газовой плитой и разнообразной посудой. Стоимость такого номера 525 туманов в сутки с человека, правда, теперь обо всем пришлось заботиться самим — готовить себе завтраки, обеды, ужины. На питание выделялось 82 тумана и 10 долларов в сутки. Поскольку на туманы в Тегеране, как мы шутили, жизнь туманная, то главным подспорьем были доллары. А доллар в Иране ценился весьма дорого. Один доллар стоит 140 туманов. И несмотря на то что за истекшие 12 лет стоимость жизни увеличилась в десятки раз, на пропитание одного человека в день, включая фрукты на десерт, достаточно 70–80 центов. Особенно резко повысилась стоимость золота. Если в 1979 году один грамм золота 750-й пробы в магазинах стоил 45–50 туманов, то сейчас его цена достигла 1450.
После завтрака пошли с коллегами в город, где мы не были с 1979 года. На первый взгляд, город не изменился. Все вроде бы стоит на своем месте. Однако если присмотреться повнимательнее, то обнаруживается, что многие здания запущены, давно не ремонтировались. На центральных улицах нет прежнего блеска и чистоты. Основные городские магистрали теперь разделены на две равные полосы. Посередине на железобетонных опорах установлены металлические сетки. Одна полоса предназначена для движения общественного транспорта, другая — для частных автомобилей. Главная достопримечательность города — копры шахт строящегося метро. На углу улиц Хафиза и Газали возводится огромный вестибюль будущей станции.
В глаза бросаются, как и прежде, бесчисленные магазины, забитые всевозможными товарами. На витринах разложены сотни образцов видео и аудиоаппаратуры, радиоприемников, часов, хрусталя, изделий из золота, серебра, различных тканей, одежды и обуви. Но цены недоступны. Поражает обилие продовольствия. В ближнем к нам магазине только сливочного масла около десяти сортов в разного веса упаковках. На пробу по совету продавца купили новозеландского. Впоследствии оно нам более всех других сортов оказалось по вкусу. Много продуктов иранского производства. Они несколько дешевле, чем импортные.
Сохраняются бомбоубежища (есть одно и в советском посольстве). О наличии бомбоубежищ указывают стрелки и надписи. Кое-где еще не сняты вывески с бывших госпиталей для раненых. На больших площадях установлены художественные панно. На них, как правило, изображены иранские солдаты и женщины в чадрах. На фоне ракет они сжимают в руках автоматы. Патриотические надписи гласят о решимости иранского народа бороться с агрессором до полной победы.
Повсюду висят плакаты с изречениями Хомейни. Некоторые мысли вождя подаются в стихотворной форме. Добрая половина из них антиамериканского содержания. Утверждается, например, что все беды иранского народа порождены империалистами США. Стараюсь найти что-нибудь антисоветское. Но ничего подобного обнаружить не удалось. Более всего удивляет массовое переименование улиц и площадей. Идешь как по незнакомому городу. Конечно, такие названия улиц, как Хафиза, Саади, Лале Зар, Гоухаре Шад, Газали, сохранены. А вот другие, противоречащие идеям исламской революции, переименованы. Например, улица Сталина уже улица Мирзы Кучек Хана, Черчилля — получила новое наименование — Нувель де Шато (название деревни во Франции, где укрывался Хомейни перед возвращением в Иран), Надери — стала Исламской Революции, улицу шахского корпусного генерала Захеди переименовали в честь корпусного генерала Карни, Шах Реза теперь называется улицей Революции. Много улиц стали носить имена революционеров, убитых во время уличных боев в Тегеране 11 февраля 1979 года.
18 мая 1991 года наша делегация целый день вела переговоры с представителями министерства дорог и перевозок. После переговоров наши друзья — иранские инженеры устроили обед в ресторане. В ходе беседы за обедом много узнали о том, что происходило в Иране за последние годы. Больше всего, пожалуй, мы услышали о том времени, когда шла война между Ираном и Ираком. Оказывается, Тегеран серьезно пострадал от ракетных обстрелов иракцев: было разрушено много домов, убито немало жителей города. Иранское правительство проявляет большую заботу о бывших фронтовиках, особые льготы предоставлены тем, кто провоевал на фронте не менее семи лет, их правительство обеспечивает казенной квартирой и легковым автомобилем. Впоследствии эти льготы мне подтвердили два участника войны — служащий министерства дорог и перевозок Голям, который был рядовым пехотинцем, раненным в руку, и Фарид, прикомандированный к нам водитель автомашины «Ниссан». Голям получил квартиру и ожидает автомобиль, а Фарид получил и квартиру, и автомобиль «Пейкан» иранского производства.
Во время революции, рассказали нам, а также после революции из Ирана выехало около миллиона человек, имевших капитал. При новом режиме довольно значительное число лиц обрели огромные богатства. Можно лишь догадываться, что к этим людям относятся те, кто имел покровительство со стороны духовенства, стоящего у власти.
Вечером продолжали знакомиться с городом, переполненным людьми, машинами и товарами. Как не похож поток прохожих центральных улиц на тех тегеранцев далекого дореволюционного прошлого! Удручает внешний вид женщин, покрытых чадрой черного цвета. Если раньше, до революции, часть женщин и носили чадру, то светлых, цветистых тонов. Сейчас этого нет. Тем не менее модницы умудряются даже чадре темного цвета придать различный фасон, дополняя ее оборками, накладками-аппликациями. Но силуэт остается прежним. Фигуры стандартны. Трудно угадать возраст идущей, так как видны только глаза. Одежда мужчин подчеркнуто проста и даже небрежна. Если раньше при посещении нами министерств в любую жару все сотрудники были при галстуке, то сейчас ни у кого галстуков нет. Надеты лишь рубашки, как правило, темного цвета. Мы тоже соответственно забросили свои галстуки.
В центральной части города между улицами Манучехри и Исламской Революции огромное скопление саррафов — частных менял иностранной валюты. Ведут они себя весьма активно, шумно. А если увидят иностранца, то обязательно спросят: «Какую валюту хотел бы иметь господин?» Внешние атрибуты саррафа — чемодан-дипломат и счетная машинка в руках. Дипломат набит долларами, марками, франками, гульденами и даже рублями. Заработок менялы составляет разница в цене купли и продажи. К примеру, покупает доллар за 138–139 туманов, а продает за 140. Цена плавающая, потому что курс валют меняется почти ежедневно. Так в конце мая советские 100 рублей стоили 250 туманов, а в начале июня — уже 400 туманов. Я разговаривал с несколькими менялами, спрашивал, зачем им нужны советские рубли. Отвечали, что в настоящее время стало легко поехать в Баку, а там, мол, много разного товара, который можно купить за рубли, привезти в Иран и выгодно продать за туманы.
За короткое время трудно было оценить степень исламизации страны. Если судить по внешним проявлениям, то в первую очередь бросается в глаза небритость мужчин. Многие носят бородку, как у муллы. В установленные часы совершаются молитвы, причем даже в самых разных, неприспособленных для этого местах. Хочется рассказать о курьезном случае. Нам о нем поведал заместитель советского торгпреда в Иране. Два месяца назад в торгпредстве СССР шли переговоры между советской и иранской делегациями о режиме судоходства в Каспийском море. Переговоры шли тяжело. И были на грани срыва. Но всё-таки путем постепенных уступок каждой из сторон соглашение состоялось, и был подписан соответствующий протокол. Обе стороны выражали искреннюю радость по поводу достижения взаимопонимания. Один из членов иранской делегации (переговоры велись на английском языке) воскликнул: «За это вы должны нам подарить пароход!» На его слова один из членов советской делегации, видимо, от избытка чувств и из-за своей невоспитанности также пылко в унисон ответил: «Да мы не только подарим вам пароход, но и поставим в придачу литр водки!» Иранцы ничего не ответили. А через некоторое время в МИД СССР был послан официальный протест, в котором говорилось, что советские представители попирают традиции Исламской Республики Иран и на переговорах предлагают иранской делегации водку. И в развитие этой темы я приведу другой случай. Втроем мы шли по улице Исламской Революции в продуктовый магазин. Внезапно из соседнего галантерейного магазина вышел хозяин, наш старый дореволюционный знакомый, и тихим голосом спросил меня: «У вас есть водка для продажи? Хорошо заплачу». Пришлось для пущей страховки энергично и даже демонстративно выразить возмущение такой просьбой. И торговец, заулыбавшись, быстро исчез за дверью.
В аэропортах, на железнодорожных вокзалах и везде, где происходит большое движение народа, теперь определены раздельные двери, на которых висят таблички: «Для братьев», «Для сестер», то есть, другими словами, отдельные выходы и входы для мужчин и женщин. В дореволюционное время мужчин и женщин разделяли только в помещениях, отведенных для молитвы, в частности на железнодорожных вокзалах, где происходили молитвы пассажиров проходящих поездов. За все три недели нашего пребывания в стране женщин, работающих в общественных местах, видел лишь в трех случаях: продавщицу в тегеранском магазине подарков, оператора компьютера в министерстве дорог и перевозок и женщину-стюардессу среди пяти стюардов самолета А300 на авиалинии Тегеран — Мешхед.
В своих записках я упомянул случай, когда в Тегеране, в марте 1979 года, группа молодежи чуть было не избила меня и моего товарища, приняв нас за американцев. На этот раз 22 мая, но уже в 1991 году, в том же Тегеране произошло нечто обратное. У меня кончились спички. Вышел в город. Дойдя до бывшей улицы Рузвельта, стал рассматривать на углу табличку с ее новым названием. И тут два молодых парня заговорили со мной. В таких случаях обычно спрашивают, откуда ты и где изучал персидский язык. Я им все рассказал, даже сказал, зачем приехали в Иран. В ответ услышал весьма дружественные высказывания в адрес моих соотечественников. Было очень приятно такое слышать от людей, более старшее поколение которых когда-то недалеко от этого места хотели меня избить. Тут же за разговором покупаю коробку спичек. Подаю 10 риалов. Ранее она стоила всего 2 риала. Продавец говорит, что даю мало, спички стоят теперь 30 риалов. Один из парней не дал мне достать монету и доплатил за меня. Как я ни старался вручить ему 20 риалов, он их не взял. Расстались с ребятами как друзья, обменявшись рукопожатиями.
23 мая поехали на большой базар. Но лавки оказались закрытыми. По бесчисленным узким проходам этого уникального торгового центра идут демонстрации под черными флагами. Правительство Ирана объявило 23 мая днем траура по случаю, как сообщило тегеранское радио, разрушения Саддамом Хусейном шиитских святынь в Кербеле и Неджефе. На стихийно возникших митингах демонстранты ругали Саддама Хусейна последними словами. Постепенно демонстрации сошли на нет. Торговцы открыли свои лавки, зазывая покупателей. И опять, как всегда, некоторые торговцы спрашивают, откуда мы. Отвечаю: «Из Грузии». Кто-то знает Грузию, кто-то нет. Многие считают своим долгом похвастаться знанием истории. Кое-кто напоминает, что в давние времена Грузия входила в состав Ирана. А один хозяин магазина заявил: «Тифлис раньше был иранским, но тогдашний наш шах был дурак и уступил Грузию России». Затем, после некоторой паузы, прочел стихотворение Хафиза о красавице-турчанке, за родинку которой поэт готов был уступить Самарканд и Бухару. Этим он, видимо, намекал, что и Самарканд и Бухара когда-то тоже были под властью иранских шахов.
Если 23 мая был траурным днем, то 24 мая — большой праздник, именуемый день 3 хордада. Это годовщина отвоевания иранского города Хорремшехра у иракских войск осенью 1980 года. День объявлен нерабочим. Сидим дома. Идет мелкий дождь. Температура 22 градуса тепла. С балкона 6 этажа нашего дома центр города хорошо просматривается. Согласно программе, объявленной по радио и телевидению, в честь праздника на площади у Тегеранского университета в 12 часов дня состоится всеобщая молитва. В 10 часов по виадуку через улицы Нувель де Шато и Хафиза начали двигаться стройные колонны военнослужащих, студентов, школьников, женщин. Их сопровождают духовые оркестры. Муллы находятся на открытых машинах с громкоговорителями. Они выкрикивают патриотические лозунги в честь героев Хорремшехра. В 11:30 улицы опустели. В 18 часов в здании столичной филармонии (зал Рудаки), которое расположено против нашего дома, состоялось торжественное заседание по случаю праздника. Несмотря на дождь и ветер, у входа в филармонию был выставлен почетный караул солдат корпуса стражей Исламской Революции. Они были в парадной форме и отдавали честь подъезжавшим на мерседесах почетным гостям. Рядом на выдвинутой до отказа стреле подъемного крана вывешено огромного размера полотнище, на котором изображена цветная панорама Хорремшехра. В нижней части картины на фоне финиковых пальм красными буквами алеет надпись: «Слава героям Хорремшехра! Слава иранским Вооруженным силам!»
Наша работа в Тегеране подходила к концу. Стали готовиться к отлету в Мешхед. Иранские коллеги достали билеты на самолет с большим трудом, прибегнув к правительственной броне. Это объясняется тем, что 26 мая в Иране большой праздник — день рождения 8го имама Резы. В святой город Мешхед, где находится гробница имама, ринулись тысячи паломников на всех видах транспорта.
25 мая в 10 часов утра на двух «Ниссанах» едем в Тегеранский аэропорт местных авиалиний, который расположен рядом с Мехрабадским международным. Один из наших специалистов остался в Тегеране. Нас, пятерых, сопровождал иранский инженер господин Кодс. После регистрации билетов прошли четырехкратную проверку наших вещей через телевизионную установку. Затем нам, как и всем пассажирам, устроили персональный обыск. Да, именно обыск. Каждого из нас заставили поднять руки вверх, а в это время полицейский ощупывал все тело с головы до ног, причем самым тщательным образом. Только после этого все двинулись на посадку. Самолет А300 впечатляет своим объемом. Входишь как будто в зал. В самолете два салона, в каждом из них два довольно широких прохода. В центре ряды кресел по четыре места, справа и слева по два. Рассаживаться помогают четыре стюарда и одна пожилая стюардесса в чадре. У каждого из них в руке миниатюрный радиотелефон для связи с экипажем. Информация перед началом полета сообщается на персидском и английском языках. Объявили, что расстояние от Тегерана до Мешхеда составляет 900 км, время полета — один час. После сравнительно небольшого пробега самолет плавно отрывается от земли и берет курс на Мешхед. Стюарды разносят свежие газеты, журналы и воду. Через десять минут на тележках подвезли легкий завтрак и кока-колу. Ровно через час самолет совершил посадку в Мешхеде.
Около аэропорта нас уже ожидали автомобили, заранее прибывшие из Тегерана своим ходом. Мы разместились в прекрасной гостинице «Садр» близ Мешхедского университета. По условиям контракта в Мешхеде мы считались гостями иранской стороны и все расходы, связанные с питанием и гостиницей, оплачивались иранскими железными дорогами. Необычен ресторан гостиницы. Он называется «Зеркальный». Его причудливой формы потолок и верхняя часть стен инкрустированы сотнями тысяч кусочков зеркал. Впечатление такое, будто находишься в сказочном чертоге.
На следующий день, 26 мая, работать не пришлось — праздник. С раннего утра огромные толпы мешхедцев, людей из разных областей Ирана и многих мусульманских стран устремились к златоглавой гробнице имама Резы. А нам ничего другого не оставалось, как пойти осматривать город, где не были уже долгие годы. Город, в отличие от Тегерана, почти не изменился, вернее, пожалуй, изменился, но в лучшую сторону. Нельзя забывать, что во времена Хомейни святым городам, таким как Мешхед и Кум, уделялось особое внимание и забота. Повсюду появились новые мечети. В частности, на улице Надери заканчивалось строительство огромной мечети с четырьмя минаретами.
В понедельник разбились на две группы по три человека. Одна группа изыскателей поехала на трассу будущей железной дороги, другая, в которой был и я, с господином Кодсом поехала на переговоры в мешхедское отделение железной дороги. В эти дни мы посетили много учреждений и организаций, с которыми сотрудничали ранее, решали конкретные вопросы, связанные с составлением проекта железной дороги. Необходимо подчеркнуть, что нас везде встречали дружелюбно и непременно угощали. Я уже не говорю о традиционном чае, который посетителю предлагают как только тот входит в комнату ожидания приема. Например, когда мы посетили управление энергетики Хорасанского остана, нам устроили обед. Этот обед, насколько я понял, был поводом для того, чтобы в свободной, непринужденной обстановке получить максимум информации о положении в нашей стране. Нам задавали много каверзных вопросов, ставили их остро, откровенно. И мы отвечали на них в том же духе.
Запомнился визит в генерал-губернаторство Хорасана. Там мы знакомили новое руководство остана с техническими условиями строительства железной дороги. Побывали в нескольких управлениях. Среди сотрудников много представителей духовенства. Бросалась в глаза молодость руководителей провинции. В управлении водного хозяйства познакомились с главой Серахского шахристана (уезда) тридцатилетним господином Абришоми. Узнав, что 29 мая едем в Серахс, он незамедлительно пригласил нас на обед 29 мая в 12 часов. В управлении остана нам показали подлинники контрактов, заключенных различными предприятиями советской Туркмении с предприятиями Хорасана. В основном это торговые соглашения. Туркмения обязуется поставлять в соответствующих объемах и в установленные сроки главным образом химические удобрения и сырую кожу в обмен на продукцию сельского хозяйства Хорасана, причем в списке на первом месте упоминались замороженные куры. Сотрудники управления торговли выражали сожаление, что главным препятствием в торговле между Туркменией и Хорасаном являются абсолютно разрушенные шоссейные дороги Туркмении. Поэтому случалось, что в летнее время отправляемые из Хорасана замороженные куры доставлялись туркменскому потребителю испорченными.
Рано утром 29 мая вся наша группа на двух японских вездеходах выехала из Мешхеда в Серахс. Дорога, протяженностью 180 километров, ровная, асфальтированная, ехали быстро. Останавливались лишь там, где требовалось уточнить изменения на местности, происшедшие за последние годы. Откровенно говоря, меня очень интересовал район, расположенный между Мешхедом и Серахсом. С востока Хорасан на большом протяжении граничит с Афганистаном. А по данным мировой печати, в районе ирано-афганской границы на территории Ирана будто бы осело около миллиона афганских беженцев. Поэтому всю дорогу внимательно всматривался в необозримые просторы слабозаселенного Серахского шахристана, надеясь увидеть этих самых беженцев. Однако вблизи дороги никаких следов афганцев не обнаружил. До Серахса оставалось уже около 70 километров, а я заметил лишь три небольших афганских поселения. Их палатки были расположены на значительном расстоянии от дороги. А то, что это действительно были афганцы, нам сообщил начальник жандармского поста перед каменным мостом через реку Кешефруд. Миновав Моздуран, долго преодолевали крутой и извилистый Моздуранский перевал. То там то сям из расщелин скал пробивались и малые и большие ручейки кристально чистой воды. После перевала спустились в низину. По прямой как стрела тридцатикилометровой дороге прибыли в пограничный Серахс.
При въезде на территорию шахристана увидели много гражданских и военных лиц. Очевидно, нас ждали. Одновременно с нами подъехал и сам губернатор шахристана господин Абришоми. Дежурный офицер громким голосом отдал ему рапорт, затем Абришоми подошел к нам и каждого однократно поцеловал в щеку. Нас пригласили в зал заседания. За длинным столом сидели ответственные чиновники шахристана. На нескольких блюдах лежали разрезанные, очищенные от корки арбузы, а также ножи и вилки. Когда все расселись, руководителю нашей делегации Р. Сигуа предложили по возможности подробнее изложить основные параметры проекта железной дороги Мешхед — Серахс. Когда Сигуа дошел до проектируемых сооружений в самом Серахсе, завязался диалог с чиновниками шахристана. Каждый задавал вопросы по своей отрасли, по своей линии ответственности. Интересовались деталями проекта дорожники, мостовики, промышленники, работники сельского хозяйства, таможенники, пограничники и даже главный полицейский. Беседа велась свободно, дружески непринужденно. Одновременно все бойко орудовали ножами и вилками, поедая арбузы. При всей напряженной переводческой нагрузке даже мне удалось по ходу переговоров перехватить несколько кусочков арбуза, чтобы утолить жажду.
На все вопросы иранской стороны были даны исчерпывающие ответы. Чтобы придать еще большее значение проекту Мешхед — Серахс, с нашей стороны была нарисована блестящая перспектива торговых связей Ирана с Японией через линию Мешхед — Серахс — Турксиб — Транссибирская магистраль и из Средней Азии к Персидскому заливу. Когда встреча подошла к концу и был объявлен перекур, к Сигуа подошел корреспондент тегеранской газеты «Эттелаат». По его просьбе наш руководитель сообщил ему конкретные цифры и выкладки, характеризующие будущую железную дорогу. Во время перерыва я познакомился с этим человеком. Оказалось, что он внештатный корреспондент газеты, в Серахсе преподает персидский язык и литературу в средней школе. В газету пишет часто, не требуя гонорара. Хочет своей работой понравиться редактору с тем, чтобы впоследствии, возможно, стать штатным корреспондентом этой влиятельной газеты.
После перерыва нас пригласили в вестибюль банкетного зала. Подойдя к двери, руководители шахристана, а их было около 15 человек, сняли обувь и остались в носках. Мы, естественно, последовали их примеру. Минут десять отдыхали на диванах. Подали чай. Разговор шел, как говорится, о том о сем. Нас, например, спрашивали о грузинских обычаях, о системе образования, о последних изменениях, происходящих в стране. Абришоми больше интересовался у Сигуа работой инженеров Кавгипротранса. Кстати, он спросил Сигуа, каков размер месячного заработка среднего инженера в СССР. Сигуа ответил, что инженер получает в месяц около 400 рублей. «Так это же очень мало!» — воскликнул молодой руководитель. Действительно, по сравнению с иранскими инженерами зарплата наших была мизерной. Затем мы осматривали банкетный зал. А там было на что посмотреть. Он был наполнен чучелами животных, обитающих в Серахском шахристане: великолепно выполненные волки, лисицы, шакалы, косули, зайцы и разные грызуны. Поражали мастерски сделанные чучела разнообразных пернатых.
Столы, установленные буквой П, буквально ломились от всяческих закусок, блюд и напитков. Тут были джудже-кебаб (жареная курица и жареная индейка с рисом), люля-кебаб (из баранины), стик (жареная говядина с жареным картофелем), много салатов, зелени, фруктов, восточных сладостей. Из напитков — безалкогольное пиво, кока-кола. Я было, как всегда, подготовился к интенсивной работе, полагая, что будет обмен речами или неизменные разговоры на частные темы. Поэтому сел рядом с Сигуа. Но, как ни странно, не состоялось никаких речей, никаких разговоров. Когда все расселись, Абришоми произнес только одно слово: «угощайтесь», и все занялись едой. Раздавался лишь звон, издаваемый ножами и вилками о тарелки. Следует упомянуть об одной детали, характеризующей, как мне кажется, хозяина иранского стола. Как только гости стали наполнять свои тарелки понравившимися кушаньями, Абришоми привстал, взял в руки лопатку и лично наполнил тарелки Сигуа, мою и моего соседа справа. Причем он не воспринимал наши слабые протесты и продолжал наполнять тарелки до краев. Таков, видимо, особый знак уважения хозяина к гостям, проявление его гостеприимства. Ели и пили долго. Молча. Когда уже стало ясно, что насытились, сопровождавший нас истинный, правоверный мусульманин господин Кодс неожиданно встал и громко пропел молитву. Затем все присутствовавшие здесь иранцы встали и повторили последнюю фразу молитвы. Конечно, постояли молча и мы.
Во время прощания с участниками обеда я спросил учителя персидского языка и литературы, можно ли надеяться прочесть его корреспонденцию в газете «Эттелаат», которую ежедневно покупаю в Тегеране. На мой вопрос он довольно равнодушно ответил, что, наверное, сегодня он текст корреспонденции передаст в Тегеран по телетайпу, а завтра или послезавтра она будет опубликована. Зная скорость передвижения материалов в наших газетах, я был уверен, что молодой учитель сильно преувеличивает оперативность опубликования своего сообщения.
На обратном пути в Мешхед заехали в деревню Куше Кохне, находящуюся в 5 километрах от Серахса. Хотели выяснить расположение деревенского кладбища, по краю которого должна проходить будущая железная дорога. Дело в том, что если кладбище разрослось, то в будущем придется или переносить могилы, или отнести в сторону саму трассу. В деревне нашли крестьянина, который ранее работал у нас при закреплении трассы на местности. Он повел нас на кладбище. За прошедшие годы кладбище, действительно, разрослось, но в противоположную сторону от будущей магистрали. Я обратил внимание на две могилы, так не похожие на все остальные, последние производили впечатление заброшенных и обветшалых. Крестьянин сказал, что это могилы двух солдат, убитых на ирано-иракском фронте. Я подошел ближе. Надгробия представляли собой добротные плиты из белого камня, в верхней части вырубленной ячейки под стеклом были фотографии погибших. По словам нашего спутника, эти надгробия изготовлены в Серахсе за государственный счет.
30 мая 1991 года последний день нашего пребывания в Мешхеде. Перед отъездом в аэропорт пришли попрощаться с начальником мешхедского отделения железной дороги господином Рушди. И тут я повстречался с нашим бывшим водителем Аббасом, который за эти годы сильно изменился, возмужал, женился, стал отцом двух детей. Он был большим нашим другом, опытным водителем и не раз выручал нас в тяжелые революционные времена.
Прибыли в аэропорт. Опять шмон. На этот раз каждого из нас завели в особую кабину. Вытряхнули весь мой чемодан. Всё просмотрели. Приказали разрядить фотоаппарат. У Сигуа изъяли пистоны к детскому пистолету. У двух инженеров отобрали перочинные ножики, которыми они затачивали карандаши. Естественно, не поняв до конца действия контролеров, все трое разозлились и позвали меня. Контролеры вежливо объяснили, что вещи изъяты законно, согласно инструкции. И ножики и пистоны будут помещены в специальный контейнер, находящийся в этом же самолете. Взамен выдаются квитанции, по которым в Тегеране всё будет возвращено владельцам. Я перевел сказанное, и все успокоились. Тут же мне вручили квитанции на конфискованные предметы.
Когда заняли свои места в самолете и взлетели, я прошел к газетному киоску, расположенному у пилотской кабины, взял несколько газет, в том числе и «Эттелаат» за сегодняшнее 30-е мая. Машинально читаю заголовки. На четвертой странице газеты вижу название: «Новая железная дорога». В статье объемом примерно в 140 строк дается подробная информация, полученная от Сигуа вчера корреспондентом в Серахском шахристане. Статья начиналась со слов: «По сообщению нашего корреспондента из Серахса…» такова оперативность в работе иранских газетчиков.
Уже были сумерки, когда самолет приземлился в Тегеране. В считанные минуты получили свои чемоданы и конфискованные в Мешхеде предметы. До посольства ехали на такси. Путь долгий. Постепенно с таксистом завязался оживленный разговор. Сначала, подобно нашим таксистам, он жаловался на низкие заработки. Затем волей-неволей перешли к политике. Начали с нашей страны, Горбачева, перестройки, потом переключились на Иран. Водитель ругал нынешнее правительство и под конец сделал вывод, что при шахе все жили намного лучше, чем сейчас. А когда подъехали к дому, откровенно попросил чаевые.
В течение трех дней составляли, согласовывали, переводили и печатали итоговый протокол нашего пребывания в Иране. А у меня вообще пропал голос, так как обе стороны спорили до хрипоты. При двустороннем переводе нагрузка на голос увеличивается вдвое. 3 июня протокол был готов на двух языках — персидском и русском. По указанию наших иранских коллег из ресторана привезли обед, накрыли столы прямо в комнате для переговоров. Во время обеда по традиции обменялись подарками. Мне досталась красивая иранская миниатюра в красочной застекленной рамке и коробка фирменных фисташек.
Во вторник 4 июня 1991 года по всему Ирану отмечается день траура — годовщина смерти аятоллы Хомейни. Идти некуда. В городе все закрыто. Поэтому решил прогуляться по огромному посольскому саду. По сравнению с дореволюционным временем сад несет на себе следы забвения. В огромном водоеме перед зданием посольства вместо лебедей плавают утки, на зеленых лужайках вместо фазанов пасутся кролики. В искусственных прудах уже никто не рыбачит. Только птиц, пожалуй, осталось по-прежнему много. Ветки деревьев кишат дикими попугаями. Они громко кричат, подражая воронам, которых в саду бесчисленное множество. Памятник Александру Грибоедову из глубины сада переместили к служебному входу в посольство. После нападения на нашу резиденцию афганских моджахедов кирпичную ограду посольства нарастили полутораметровой металлической сеткой.
А на следующий день, 5 июня — праздник — день начала политической деятельности Хомейни против шаха. Опять никто не работает. Все магазины закрыты. На улице и в квартире невыносимая жара. Даже кондиционеры не помогают. Мне не дает покоя мысль добраться до русской церкви, чтобы встретиться с отцом Николаем (если он еще жив). Там я от прихожан и его самого получил бы много объективной информации, которая меня интересует. Но так как я откладывал эту встречу до последнего дня, то не успел попасть в храм. Я очень сожалел об этом…
6 июня с утра бегали по магазинам, чтобы купить подарки своим семьям. В 17 часов на двух машинах выехали в аэропорт. В дороге у меня завязался интересный разговор с нашим водителем Фаридом. Напоследок он разоткровенничался. А началось с того, что я спросил его, шиит он или суннит. Фарид ответил, что вообще в Бога не верит. А потом я уже его ни о чем не спрашивал. Он сам разошелся. Рассказал, что его бесит исламизация жизни в Иране. И хотя правительство наделило его квартирой и автомобилем, жить в Иране он не собирается. Хочет эмигрировать в Югославию. У него там уже есть друзья-земляки. По его словам, иранское правительство не препятствует отъезду соотечественников за рубеж на заработки. Его жена как член Организации борцов за народное дело сидела 5 лет в тюрьме. В настоящее время она работает в министерстве дорог и перевозок. В течение всей нашей командировки Фарид был к нам очень доброжелателен. Мы ему отвечали взаимностью.
Поздней ночью, в 22:30 по тегеранскому времени, наш самолет вылетел в Москву. В самолете многие иранские пассажиры, почувствовав себя более свободно от мусульманских правил, поглощали в изрядном количестве уже не безалкогольные напитки, а реальное пиво в банках и виски.
В 2 часа ночи мы подлетали к Москве. Когда в Шереметьево2 вышли из самолета, шел дождь. После тегеранской изнурительной жары так приятно дышать прохладным, влажным воздухом России!
Июнь 1991 год,
г. Тбилиси
Источник: Калинин Е. Л. Исламская революция 1979 года в Иране. Записки очевидца. — М.: Институт востоковедения РАН, 2010. С. 207-224.