Шахрияр – тюркоязычный гений персидской литературы и певец Исламской революции
Ирано-азербайджанский поэт Сейед Мохаммад-Хосейн Бехджат Тебризи, известный под псевдонимом Шахрияр и писавший одновременно на азербайджанском и персидском языках, считается в Иране легендарной личностью. Самое важное его тюркоязычное произведение «Приветствие Гейдар-бабе» (Heydərbabaya salam) считается вершиной современной азербайджанской поэзии и было переведено более чем на 30 языков. Шахрияр был в целом далек от политических проблем, но ему было присуще глубокое чувство иранского патриотизма: в его произведениях часто присутствуют метафоры, восхваляющие символы иранского наследия – Персеполь (Тахте-Джамшид), Зороастра и Фердоуси. Он умер 18 сентября 1988 года и похоронен в комплексе Магбарат ош-шоара («Гробница поэтов») в Тебризе. День его смерти объявлен в Иране «Национальным днем поэзии». В этом материале мы хотим пролить свет на исламскую составляющую творчества поэта и его связь с Исламской революцией.
Шахрияр родился в 1906 году в Тебризе и получил начальное образование в Тебризе. Впоследствии он учился в высшем учебном заведении Дар-оль-Фонун в Тегеране. Он изучал медицину, но потом бросил учебу и уехал в Хорасан, где нашел работу нотариуса и банковского клерка. Вернулся в Тегеран он только в 1935 году и начал работать в Сельскохозяйственном банке Ирана. Пройдут годы, прежде чем слава поэта позволит ему отойти от работы в банке и полностью посвятить свою жизнь творчеству.
Свои первые стихи он сочинил в семь лет на азербайджанском, а в девять лет начал слагать первые персидские стихотворения. Первоначально он публиковал свои стихи под своей собственной фамилией Бехджат, но позже выбрал псевдоним Шахрияр. Он опубликовал свою первую книгу стихов в 1929 году. На его творчество в основном повлияли персидский поэт-мистик XIV века Хафиз из Шираза и азербайджанский поэт XVIII века Хесте Касум из Ширвана. Его поэзию отличало изящество и простота слога, близость к образцам живой народной речи. Считается, что он возродил почти угасший жанр персидской поэзии – газель. Шахрияр также был талантливым каллиграфом, очень хорошо играл на сетаре и живо интересовался классической иранской музыкой. Он также вырос в очень набожной семье, с детства изучал Священный Коран и проникся любовью к двенадцати непорочным имамам, почитаемых шиитами. Особое место в его творчестве занимала тема Божественной любви, воспетая суфийскими поэтами Ирана. Религиозный и мистический настрой Шахрияра был заметен даже в его скромности и откровенном пренебрежении материальными благами и популярностью. С возрастом Шахрияр все больше тянулся к мистическим темам и глубинам исламской духовности, не находя вдохновения ни в чем другом. Этот этап в творческой эволюции поэта был подготовкой к тому в высшей степени духовному и мистическому подъему, который он испытал с приходом Исламской революции.
На протяжении большей части своей жизни Шахрияр не был политически активным человеком и стоял в стороне от политических организаций, партий и движений. Будучи патриотом Азербайджана, иранского региона с преимущественно тюркоязычным населением, поклонником его самобытной культуры и этнического колорита, он был чужд идеям азербайджанского национализма, на которые были падки многие представители интеллигенции в Тебризе. В его творчестве всегда звучала сильная нота общеиранского патриотизма, причастности к великой ирано-исламской цивилизации с ее мощным доисламским наследием и колоссальным вкладом в исламскую культуру. Возможно, именно это чувство принадлежности к Ирану и его исторической судьбе, а также приверженность исламской духовности побудили его внять идеям Исламской революции, которую он встретил, когда ему было уже 72 года. Революция обозначила новый этап в его творческой жизни, на котором его слава и популярности приобрели по-настоящему всенародный характер.
Шахрияр поддержал революционное движение и его лидера, Имама Хомейни, с самых первых дней. Он также сыграл важную роль в наведении моста между светской интеллигенцией и Исламской революции. Будучи изначально типичным старорежимным поэтом, он стал певцом Исламской революции, что одновременно всех удивило и не могло не изменить мнения некоторых деятелей культуры о революции. Прежде он был популярен в кругах ценителей персидской поэзии, многие из которых были представителями элиты общества и поддерживали шаха. Они в основном были не просто разочарованы своим кумиром, но и возненавидели его. Еще большую ненависть к позиции Шахрияра в отношении Исламской революции и Имама Хомейни демонстрировала левая интеллигенция, для которой само имя Шахрияра стало жупелом. Шахрияр с горечью писал об этом:
انقلاب ملت، اسلامي است اما خائنين
سد راهش با اراجيف و رجزخواني هنوز
«Революция этого народа – исламская, но предатели / Со своими гнусными слухами и бахвальством все еще стоят препоной на ее пути».
Верховный лидер Исламской Республики Иран Сейед Али Хаменеи в 1992 году рассказывал об этом периоде жизни поэта: «В то время, когда Шахрияр писал стихи о революции, некоторые представители интеллигенции, связанные с прежним режимом, которые ранее дружили с Шахрияром, постоянно оказывали на него давление, рисовали на него карикатуры, высмеивали его в своих стихах, даже ходили к нему и попрекали: «Чего это ты так печешься за эту революцию?» Конечно, он был непреклонен, словно гора. Я по-настоящему удивлялся. Я лично близко знал некоторых из тех, кто оказывал на него давление. Часть их была связана с шахским режимом… Шахрияр твердо и неотступно стоял на своем».
Шахрияр называл революцию «благословенным Наврузом» своей жизни. Он даже писал, что «ожил в последние десять лет своей жизни», которые пришлись на годы Исламской революции и выпавших на ее долю испытаний времен ирано-иракской войны 1980-1988 годов. Действительно, многие исследователи его творчества отмечали, что с этого времени его стиль стал легче, а метафоры были все более возвышенными. Шахрияр говорил своим друзьям: «Господь соединил мою жизнь с Исламской революцией, восполнив мне все эти годы лишений».
В своей первой касыде, посвященной революции, поэт вплетает в ткань революционной эпопеи иранского народа образы из «Шахнаме» Фердоуси – злого царя Заххака с торчащими на его плечах змеиными головами, за образом которого угадывается шах, изгнавшего его из Ирана справедливого царя Фаридуна, соответствующего Имаму Хомейни, и кузнеца Каве, символизирующего иранский народ, встретивший в виде Навруза новую эпоху:
«Ты благая весть для сердца, ведь пришел твой друг и поклонник / Сердце, по желанию твоему и на счастье твое пришел возлюбленный / Опочивальню красоты укрась огнями и блаженствуй / Ибо от тебя покупатель любви пришел на базар / Участь розы не будет омрачена вороной, ибо вчера ночью / Соловей принялся петь газель и пришел в розовый сад / [Демоны] со змеями на плечах в январе пришли в замешательство и обратились в бегство / Знамя Каве и Навруз появилось / Ушел Заххак вражды, оставив престол / Так что взялся за дело Фаридун справедливости / Эпоха себялюбия и кровожадности чужаков прошла / Настал черёд дружбы и заботы достойных».
Не менее красивой и символичной была газель, написанная Шахрияром в честь годовщины возвращения Имама Хомейни из многолетнего изгнания в Иран (1 февраля 1979 года):
«Сердце у меня будто лепесток розы, что страдает от простого вздоха / Однако любовное страдание его стихает всегда от такого же вздоха / Благодаря тебе пространство мира творения – это бесконечное море / Будь китом с сердцем как море, скажи: «Идет мореход» / Как прекрасна традиция возвеличивания Исламской Республики / Ибо, подобно Наврузу, каждый год приходит новой годовщина ее / В такой день вернул Аллах нам нашего Имама / Ибо свеча нашего собрания и Рахбар приходят каждый по отдельности / В тебе – зеленая весна, расправил стан ты, словно юноша / Ибо есть старость, и появляется она в дверях, словно осень, дряхлая и бледная / Мир всегда оберегает неблагородных / Где же ты видел, чтобы негодяй поддерживал достойного мужа?»
В другой своей газели Шахрияр называет Имама Хомейни «сокрушителем идолов» (ботшекан), удостоившимся покровительства Имама Махди:
«Нашу страну заключила в объятия вода / Земля ее – это самоцветы, заключенные в шелка / Пусть уляжется пыль смуты, ибо это горная цепь любви / Словно облако, тенью своей накрыло революцию / Скачет он рядом с умелым всадником верхом на неистовом скакуне солнца / Можно ли теперь удержать поводья этого пыла? / Этот великий предводитель, сокрушитель идолов Хомейни / Получил охранную грамоту свою от Имама Времени / Могучая кисть святого выступает из этого рукава / Схватил он за горло смуту исхода времен / Народ твердо стоит на арене, и напрасны [усилия] подлецов / Дорогу он расчистит потоком бешенным / Это день Божий, когда рука обездоленных невольно / Схватила за горло высокомерие и спесь превозносящихся».
Ему также принадлежат стихи, посвященные декаде Фаджр, курсу Имама, правительству, посту Верховного лидера, выборам в Совет экспертов, вилаят аль-факих, шиитскому духовенству. Во всех этих газелях, написанных самым изысканным слогом, Шахрияр выражает свое восхищение Имамом Хомейни и его идеями. Он видит в этом исламском лидере надежду на светлое будущее иранского народа. Не менее теплые чувства он испытывал к Сейеду Али Хаменеи, тогда еще бывшему президентом Исламской Республики Иран. Они были друзьями и периодически виделись, обсуждая друг с другом персидскую поэзию. Хаменеи, который и сам был не чужд поэзии и писал стихи, многократно упоминал имя Шахрияра на всех встречах с творческой интеллигенцией.
Шахрияр искренне любил Сейеда Али Хаменеи и посвятил своему другу несколько стихотворений. В одном из них («Поясной поклон Хаменеи…») он описывает свои духовные переживания во время участия в коллективном намазе, который возглавлял президент Хаменеи: «Во время поясных и земных поклонов Хаменеи / У меня издалека переворачивается всё в сердце…» В другом стихотворении он называет Хаменеи «живым мучеником» на пути «джихада любви». Ему также принадлежат строки: «Он (Хаменеи – Иран-1979), очевидно, является искусством весь с ног до головы / Он денно и нощно ради ислама / Является ногами идущими и языком говорящим».
Сам Хаменеи написал в 1988 году по случаю смерти поэта некролог, который был зачитан Голамали Хаддадом Аделем:
«Этот великий человек, этот престарелый поэт с юным сердцем, полным страсти и чувств, осознававший величайший долг поэта в пору революции, потратил весь огромный капитал своего поэтического вкуса и мастерства на служение цели и пути, которые были выбраны его страной, его народом, пошедшим на самопожертвование ради них. Он воспевал в своих изящных и ясных стихах революцию, джихад и мученичество, и сумел вместить лучшее содержание всей своей благословенной жизни в завершающую часть своей бессмертной поэзии… Он был влюблен в Коран и видел воплощение Корана, живой Коран в Исламской революции и исламском строе, а потому хотел служить революции и принял это служение, вняв людям, которые положили ради нее свои жизни… Самым блестящим проявлением мастерства Шахрияра является то, что он осознал свой исторический долг и выполнил его со всем усердием, серьезностью и самым искренним образом… Признание народом по достоинству его заслуг – это признание искусства, сопряженного с верой и искренностью, что является великой наградой для любого народного поэта, а награда Аллаха еще более велика и непреходяща».
Всё творчество этого иранского поэта после победы Исламской революции было проникнуто ощущением новой эпохи, в которой воплотились идеалы Шахрияра, искавшего мистической глубины и высоких чувств. Будучи аполитичным на протяжении большей части жизни, он на исходе своих лет обратился к политическим темам. В его стихах содержится немало аллюзий на важнейшие события Исламской революции. Он отзывается стихотворением на декрет Имама Хомейни о создании Революционного комитета, который он сравнивает то с солнцем, то с перемалывающей побеги нечестия мельницей, то с «топориком, рубящим корни и корни находящим». Он пишет о захвате американского посольства в Тегеране в ноябре 1979 года, называя принявших в нем участие студентов «обитателями пещеры революции». В стихотворении «Черное лицо Банисадра» он обвиняет его в лицемерии и предательстве «вождя ислама, который является наместником Махди» (Имама Хомейни – Иран-1979). Не обходит стороной он и трагические события, произошедшие с иранскими паломниками в 1987 году в Мекке во время хаджа. У него также есть стихи, посвященные народу Палестине и сопротивлению ливанской группы Хезболла.
Однако самые красивые стихи Шахрияр посвящал бойцам и мученикам так называемой Священной Обороны – восьмилетней эпопеи, в ходе которой Иран противостоял баасистскому режиму Ирака и его многочисленным союзникам на мировой арене, вооружавшим Саддама, оказывавшим ему экономическую помощь и покрывавшим его преступления в международных организациях. Шахрияр не только регулярно принимал участие в поэтических конгрессах, посвященных войне, но и отдавал половину своего заработка на нужды фронта. Ему принадлежат проникновенные стихотворения «Мученичество – вознесение на небеса любви», «Джихад на пути религии», «Караван фронта», «Басидж» и т.д.
Творческий путь Шахрияра – это свидетельство той духовной эволюции, через которую прошли многие представители интеллигенции шахского Ирана, находившиеся в долгом и непростом духовном поиске, искавшие опору в «возврате к самости» и нашедшие ее в исламских ценностях. Таким же был путь таких деятелей, как Мостафа Чамран и Мортаза Авини, которые увидели в Исламской революции не просто политическое событие, а некую метафизическую глубину, раскрытие и реализацию их заветных идеалов и мистических переживаний. Революция стала объективацией их глубинных внутренних запросов, продолжением и разворачиванием вовне их внутреннего духовного пути. Пожалуй, именно поэтому Шахрияр всем сердцем принял эту революцию, обрел объект своей мистической любви в ее лидере – Имама Хомейни, проникся искренней симпатией ко всему, что составляло содержание этой революции, к понесшим ее знамя героям и простым людям, в том числе к мученикам, чья жизнь и смерть стали главной сценой, на которой разыгрывалась метафизическая драма этой революции.
Исмагил Гибадуллин