Хроника революционного Ирана: 1974

1974 год стал очередной вехой на пути Ирана к революции. Внезапный рост нефтяных доходов породил перегрев экономики, который вел шахский режим по ложному пути форсирования проектов на пути к «великой цивилизации», обманчивому чувству возраставшего величия и престижа. В это время происходит мобилизация шиитов в соседнем Ираке и Ливане. Общественное мнение внутри страны все больше склоняется к символам сопротивления шахскому режиму, которые находят зримое проявление в культуре.

---

ПЕРЕГРЕВ ЭКОНОМИКИ И ПЕРЕКОСЫ В ПОЛИТИКЕ

В результате нефтяного бума, начавшегося в 1973 году, иранская экономика на протяжении двух лет переживала беспрецедентный рост. Возросшие нефтяные доходы позволили правительству потратить с марта 1974 года по март 1975 года 22 млрд. долларов – эта сумма почти в три раза (!) превышала среднегодовые расходы предыдущих лет. ВВП, который рос на 8% в год в 1960-е годы, вырос в 1974-1975 году на 42%. В 1974 году иранская экономика испытала самый настоящий перегрев, который привел к росту инфлякции. Возраставшие темпы инфляции неизменно будут сопровождать иранскую экономику на протяжении следующих лет.

Однако, пока негативные последствия перегрева не успели сказаться на состоянии экономики и общества, стремительный экономический рост подстегивал уверенность шаха в возможности быстрой реализации его амбиций. Шах искренне верил, что «было бы непростительно упустить эту уникальную возможность». В августе 1974 года он обратился к скептикам: «Великая цивилизация, которую мы вам обещаем – это не утопия. Мы сказали, что подойдем к ее предверью через двенадцать лет, но в некоторых областях мы уже пересекли ее рубежи» (Kayhan International. August 4, 1974).

В 1974 году Иран принял закон об атомной энергии и создал Организацию по атомной энергии Ирана. Иранская ядерная программа включала использование атомной энергии и радиации в промышленности, сельском хозяйстве и сфере услуг, создание атомных электростанций и опреснительных заводов, производство исходных материалов, необходимых для атомной промышленности. С целью развития этой программ шах выделил Французской комиссии по атомной энергии кредит в размере 1 миллиарда долларов, взамен чего получил право на 10%-ное обогащение урана, которым Иран так никогда и не воспользовался. 20 ноября 1974 года правительство заказало у Французской комиссии по атомной энергии два атомных реактора, запуск которых должен был обозначить первую фазу иранской ядерной программы.

Шах все еще полагался на двухпартийную систему, в которой приоритет все больше отдавался правящей партии «Иране новин», проводившей в жизнь установки правительства по контролю над профсоюзами, создаваемыми исключительно по указке и под надзором монархии, молодежными, женскими, культурными и другими общественными организациями, воспитанию молодежи в духе преданности монархии, укреплению морально-политического единства иранского общества. В феврале 1974 г. в газете «Кейхан Интернэшнл Уикли» была помещена статья Фариборза Мохтари, в которой излагались взгляды лидеров четырех партий. Генеральный секретарь «Иране новин» Манучехр Халали заявлял: «Белая революция воплотила в жизнь цели иранских патриотов и свободолюбцев; она предоставила свободу действий подавляющему большинству иранцев, которые стали надежными приверженцами ее устремлений». Он считал свою партию способной устранить большую часть препятствий на пути развития Ирана без всякого кровопролития. По его мнению, партия создала инфраструктуру для экономического, социального и политического развития страны и ее индустриализации.

Находясь в плену иллюзий о будущих успехах своего режима, шах форсировал развитие всех сфер сразу, в том числе высшего образования, которое должно было превратить Иран в передовую страну мира. Каждая провинция претендоала на то, чтобы иметь свой университет, и шах всецело поддерживал их в реализации этих амбиций, видя в этом символ прогресса страны и возможность дать десяткам тысяч выпускников образование внутри страны, не вынуждая их ехать на учебу в США и Европу. С марта 1974 по март 1975 года в стране открылось сразу шесть новых университетов, которые, тем не менее, не имели соответтсвующего бюджета, материально-технических условий, библиотек, лабораторий и профессорско-преподавательских кадров. Многие из них не дотягивали по качеству образования даже до средней европейской или японской старшей школы.

В 1974 г. шахское правительство приняло новые правила обучения в высших учебных заведениях, которые закрепили право на бесплатное обучение при условии обязательной отработки на государственных предприятиях в Иране по одному году за каждый год обучения. Это привело к заметному увеличению рядов иранского студенчества в последующие годы, что сопровождалось расширением его социальной базы. Высшее образование переставало быть чем-то элитарным. Более широкий доступ к высшему образованию получили представители традиционных средних слоев города и деревни, а также рабочие. Эти изменения сказались и на настроениях студенчества, проявившись в росте его политической активности и радикализации студенческих выступлений.

«ВЕЧНАЯ МУДРОСТЬ» В ПОИСКАХ ЭЛИКСИРА БЕССМЕРТИЯ ДЛЯ ИРАНСКОЙ МОНАРХИИ

В сентябре 1974 года императрица Ирана Фарах Пехлеви поручила своему личному секретарю Сейеду Хосейну Насру, главе личного бюро императрицы, создать и возглавить Иранскую императорскую академию философии (в настоящее время Иранский исследовательский институт философии). Эта академия стала первой академической структурой, которая стала развивать и пропагандировать идеи философского традиционализма или перенниализма, восходившего к идеям таких европейских интеллектуалов, как Рене Генон. Наср был профессором истории науки и философии в Тегеранском университете, а также в течение нескольких лет занимал пост президента Технологического университета Шарифа в Иране. Одним из членов академии стал Уильям Читтик, известный исследователь суфийской мысли, литературы и исламской философии, который защитил в 1974 году докторскую диссертацию по персидской литературе в Тегеранском университете. Другими видными членами академии были французский востоковед Анри Корбен и японский исламовед Тосихико Изуцу. Примечательно, что активно сотрудничал с академией также Сейед Мохаммад-Хосейн Табатабаи, выдающийся знаток исламской философии и представитель философской школы Муллы Садра, который был учителем Мортазы Мотаххари и повлиял через своего ученика на становление идеологии будущей Исламской революции.

Тем не менее, несмотря на весь свой традиционалистский и антимодернистский пафос, эта философская академия была проводником преимущественно провластных и промонархических интерпретаций средневекового исламского интеллектуального наследия Ирана, невольно становясь одним из инструментов шахской идеологической политики. Центральной идеей традиционалистов была идея Вечной Мудрости (Sophia Perennis, перс. Херад-е Джавид), которая пронизывала все религиозные традиции человечества, нивелировавшая различия между исламом, западным христианством и зороастрийским прошлым Ирана. Эта перспектива вполне резонировала с провозглашенной шахом идеологией «вечной» 2500-летней иранской монархии, нуждавшейся в интеллектуальном обосновании ее мнимой исторической непрерывности.

ХОСРОВ ГОЛЬСОРХИ – «КРАСНАЯ РОЗА» ИРАНСКИХ МАРКСИСТОВ

18 февраля 1974 года был казнен иранский журналист, поэт и коммунистический деятель Хосров Гольсорхи, чья смерть сделала его культовой фигурой для молодежи, аналогичной Че Геваре. Гольсорхи был рупором радикально-левых настроений среди творческой интеллигенции. Он считал: «Роль литературы состоит в Пробуждении. Роль прогрессивной литературы заключается в создании общественных движений и содействии достижению целей исторического развития народов».

В феврале он был осужден вместе со своим другом, режиссером Кераматом Данешияном, по обвинению в заговоре с целью похищения наследного принца Ирана Резы Пехлеви. Заседание военного суда транслировалось в прямом эфире, потому что во время судебного разбирательства шах принимал в Тегеране конференцию по правам человека. Перед камерами он сказал в свою защиту: «Во славу народа. Я буду защищать себя в суде, который не признает ни его законность, ни его легитимность. Как марксист я обращаюсь к народу и истории. Чем больше вы нападаете на меня, тем больше я горжусь собой, чем дальше я от вас, тем ближе я к людям. Чем больше ваша ненависть к моим убеждениям, тем сильнее доброта и поддержка народа. Даже если вы похороните меня – а вы обязательно похороните меня – люди сделают из моего тела знамена и песни».

Полковник Гаффарзаде, главный судья военного суда, попросил его сосредоточиться на своей защите, на что он ответил с кривой усмешкой: «Вы боитесь моих слов?» Тогда судья крикнул в ответ: «Я приказываю вам заткнуться и сесть». Сверкая гневными глазами, Гольсорхи страстно заговорил: «Не смей мне приказывать. Иди и отдавай приказы своим капралам и офицерам. Сомневаюсь, что мой голос достаточно громок, чтобы разбудить спящую здесь совесть. Не бойтесь. Даже в этом так называемом почтенном суде штыки защищают вас».

Гольсорхи также сказал: «Иранское общество должно знать, что меня здесь судят и приговаривают к смерти исключительно за то, что я придерживаюсь марксистских взглядов. Мое преступление — не заговор и не убийство, а мои взгляды. В этом суде, в присутствии иностранных журналистов, я обвиняю суд, сфабриковавших дело против меня и безответственных судей. Я обращаю внимание всех правозащитных органов, комитетов и организаций на то, что они становятся свидетелями этого управляемого фарса, этого государственного преступления, которое вот-вот произойдет».

Часть его выступления была фактически адресована деятелям исламского движения и широким народным массам, верившим в идеалы исламской религии. Гольсорхи, назвавший себя марксистом-ленинцем, в то же самое время громко заявил о том, что уважает исламский шариат и сравнил борьбу иранских левых с борьбой имама Хусейна, почитаемого мученика шиитского ислама. Когда судья огласил смертный приговор, Гольсорхи и Данешиян улыбнулись, затем они пожали друг другу руки и обнялись: «Товарищ! –  сказал Гольсорхи. – «Мой лучший товарищ! – ответил Данешиян. Казнь Гольсорхи транслировалась по государственному телевидению. Этот суд стал символом шахской диктатуры и лицемерия.

Камера, в которой они провели свою последнюю ночь (17 февраля 1974 года) в тюрьме Джамшидие, была увешана лозунгами. Всю ночь они пели революционные песни, спокойно ужинали, выкрикивали лозунги солдатам в грузовике, который вез их на место казни в Читгаре, отказались от повязок на глазах, чтобы, по их словам, увидеть «красную зарю» будущей революции.

В 1974 году популярный иранский исполнитель Дариюш Эгбали записал песню «О побитая дождем роза» (Эй гол-е барунзаде), которая была сразу же воспринята молодежью как указание на гибель Гольсорхи. Хотя сам исполнитель вряд ли вкладывал в эту песню такой смысл, он вместе с автором слов Ираджем Джаннати Атаи и композитором Сиявошем Гомшеи был вызван для беседы в САВАК. Песня не попала под цензуру только после того, как слова «красная роза» (перс. гол-е сорх) в ней заменили на «жасмин» (гол-е йас).

ФИЛЬМ «ОЛЕНИ» — ГУЛКОЕ ЭХО СИЯХКЯЛЯ

В 1974 году на экранах кинотеатров появился драматический фильм «Олени» режиссера Масуда Кимияи, которой стал одной из самых известных дореволюционных иранских кинокартин с популярным в то время Бехрузом Восуги в главной роли. Этот фильм, в котором шахская цензура не сумела разглядеть какого-то отчетливого идейного уклона, оказался соткан из аллюзий к символам, будоражившим умы иранской левой интеллигенции. Даже само его название было отсылкой к картине «Олени», нарисованной в тюрьме одним из лидеров ОФИН Бижаном Джазани в память о товарищах, погибших во время Сияхкяльского инцидента.

Сюжет фильма завязывается со встречи двух старых друзей, не видевших друг друга много лет. Сейеда (Бехруз Восуги) — наркомана, подрабатывающего в театре, неожиданно навещает старый друг Годрат (Фарамарз Гарибиян), для которого тот в подростковые годы был образцом для подражания и защитником. Годрат истекает кровью после ранения в перестрелке с полицией и ищет безопасное место, чтобы затаиться на некоторое время. Он потрясен тем, что Сейед стал безнадежным наркоманом, опустившимся до столь жалкого состояния. Сам Годрат стал профессиональным бандитом (хотя внимательный зритель без труда разглядит  хитрость режиссера, завуалировавшего тем самым образ члена левой террористической группы). В какой-то момент во время монолога Годрата в кадр ненавязчиво попадает висящее у него за спиной на стене народное изображение Имама Хусейна, покровителя угнетенных и обездоленных, которое несёт яркое и сильное визуальное послание иранскому кинозрителю.

Сейед рассказывает Годрату историю о том, как он стал героиновым наркоманом, отсидев всего два месяца в тюрьме за мелкое правонарушение. «Наркотик распространяли уборщики в тюрьме», — говорит Сейед. Выйдя на свободу, он не нашел никаких перспектив в жизни из-за бедности и «наркоторговцев, которые были повсюду». Годрат пытается повлиять на своего товарища, между ними разгорается спор, но Сейед говорит: «Слишком поздно». В объектив кинокамеры постоянно попадают сцены нищей и беспросветной жизни таких же несчастных квартиросъемщиков, которые, как и Сейед, в любой момент могут оказаться на улице.

Полиция пришла за Годратом после того, как его фотография появилась в местных газетах, и один из местных жителей сообщил о его местонахождении. Полиция осаждает дом в течение нескольких часов, но Годрат не сдается. Тем временем Сейед приезжает домой и умоляет начальника полиции позволить ему войти в дом, чтобы убедить друга сдаться. Годрат умоляет Сейеда не вмешиваться и уйти, пока тот не пострадал. Однако Сейед предпочитает остаться с Годратом. Он прорывается к себе домой и получает пулю в плечо, но попадает в комнату, где прячется с пистолетом в руках Годрат. Друзья размышляют о неизбежной смерти, которая им грозит. Через несколько минут здание попадает под шквальный огонь, и они оба погибают. Перед самым началом рейда Сейед смотрит на Годрата и говорит: «Я предпочитаю умереть от пули здесь, в своей комнате, с тобой, а не в одиночестве под мостом через несколько лет».

Пожалуй, ни один другой фильм того времени не задел так глубоко нерв иранского общества, как «Олени». Критики усмотрели в этой реалистической драме жесткую критику того состояния, в которое ввергло общество правление Мохаммад-Реза-шаха Пехлеви. Из-за последствий земельной реформы миллионы крестьян хлынули в города, где оказались безработными, многие из них были обречены на наркоманию и жизнь в переполненных общежитиях. Кинокартина показала вопиющее неравенство и разрыв между этими обездоленными и процветавшей, сытой и довольной элитой, жизнь которой показывало большинство популярным иранских фильмов того времени. Фильм с трудом, но прошел цензуру (во многом благодаря режиссерским хитростям). Спустя четыре года именно этот фильм будет идти в кинотеатре «Рекс» во время кошмарного пожара в злополучный день 19 августа 1978 года, который вызовет всплеск народного гнева.

 

ОЖИВЛЕНИЕ ОППОЗИЦИИ И УСИЛЕНИЕ РЕПРЕССИЙ

31 октября 1974 года Имам Хомейни написал письмо о закулисной стороне принятия шахским Маджлисом в 1964 году законопроекта о дипломатическом иммунитете американских военных в Иране, получившем известность как Акт капитуляции. Один из сторонников Хомейни, ходжат оль-эслам ва-ль-мослемин Сейед Хамид Роухани планировал выпустить брошюру по случаю десятилетия принятия этого закона, в которой давалась его предыстория, приводились сведения о парламентских прениях, позициях сторонников и противников законопроекта, а также текст тогдашнего обращения Имама Хомейни по этому поводу. Однако Имам Хомейни по определенным причинам не одобрил издания полного текста этой брошюры и опубликовал письмо, в котором сам подробно разъяснил намерения режима при проведении этого закона и обстоятельства его принятия Маджлисом.

24 ноября 1974 года по решению САВАК была закрыта мечеть Джавид, имам которой Мохаммад Мофаттех проводил в ней занятия по религиозным дисциплинам и исламской идеологии (с акцентом на социально-политических вопросах), фактически  превратив ее в один из центров борьбы против шаха. Сам Мофаттех был отправлен в тюрьму почти на два месяца. Ранее, в мае 1974 года был задержан Мохаммад-Али Раджаи, который вышел на свободу только через четыре года, в последние месяцы народных протестов Исламской революции.

28 декабря 1974 года трагически погиб один из представителей оппозиционного духовенства, шиитский муджтахид Хосейн Гаффари (1916 – 1974), который принимал активное участие в выступлениях против реформ шахской «Белой революции». Он выступал с речами во время июньского восстания 1963 года в Куме и был тогда впервые арестован властями. После своего второго ареста в июне 1974 года он умер в госпитале тюрьмы Каср от травм, не совместимых с жизнью. Тюремная администрация представила в своих отчетах всё таким образом, будто он умер естественной смертью, однако всем было известно, что изуверские пытки давно стали обычной практикой для сотрудников Совместного антитеррористического комитета, в ведении которого находилась тюрьма. Его дочь рассказывает: «Отец погиб под пытками в результате ударов электрической дубинкой. Я сама видела, что затылок у отца был проломлен. Когда нам передавали тело, они сказали: «Вы должны расписаться, что ваш отец умер своей смертью, чтобы мы выдали вам тело». Я сказала: «Я не подпишу», и не подписала. Они сожгли ему все ноги, так что с них слезла кожа, локти у него были переломаны и буквально болтались на коже. От пыток и ударов дубинкой голова отца стала такой, что при ее прощупывании рука проваливалась внутрь…»

В 1974 году после некоторого затишья в Иране вновь происходит оживление левого террора. В августе 1974 года члены марксистской Организации фидаев иранского народа (ОФИН) провели операцию по уничтожению владельца текстильной фабрики «Джахан Чит», капиталиста Мохаммад-Фатеха Йазди, который обвинялся ими в причастности к расстрелу демонстрации рабочих фабрики, объявивших забастовку (6 марта 1971 года). В  декабре 1974 года партизаны ОФИН убили оперативника САВАК майора Никтаба. В этот период также имели место несколько случаев уличных боев и перестрелок с полицией и жандармами. Тем не менее, фидаи сознательно избегали случайных столкновений и слепых террористических атак. Тактика ОФИН в этот период состояла в проведении тщательно спланированных точечных операций по уничтожению представителей власти и выстраивании вокруг них нарратива в целях пропаганды. Этот метод, разработанный Бижаном Джазани, получил название «вооруженной пропаганды» (таблиг-е мосаллахане).

Летом 1974 года на территории Лурестана начала действовать группировка Хушанга Азами, которая пыталась вести партизанскую войну (в духе кубанских революционеров) в горах провинции Лурестан. Они осуществляли нападения на посты жандармерии, пока в июле 1974 года не попали в окружение, из которого сумела вырваться лишь небольшая группа их боевиков, примкнувшая впоследствии к ОФИН.

19 февраля 1974 года были расстреляны шестеро членов религиозной группировки «Абузар» из Хамадана (Абдолла Ходарахми, Бахман Моншат, Ходджатолла Абдали, трое братьев Машалла Сейф, Рухолла Сейф и Валиолла Сейф), которые были задержаны в 1973 году после перестрелки с полицией.

МОБИЛИЗАЦИЯ ШИИТОВ И ПАРТИЗАНСКИЕ ВОЙНЫ В ЛИВАНЕ И ИРАКЕ

6 июля 1974 года ирано-ливанский религиозный деятель Муса Садр основал вместе с членом ливанского парламента Хусейном Эль-Хусейни Движение обездоленных (Харакат аль-Махрумин), которое было призвано добиться исправления заложенной в ливанской политической системе несправедливости, связанной с непропорциональным представительством различных конфессиональных общин в органах власти, от чего больше всего страдали именно ливанские шииты. Муса Садр и ранее призывал к миру и равенству между всеми ливанскими конфессиями и религиями, чтобы ни одна конфессия не оставалась «обездоленной», отмечая, что шиитская община в Ливане остается самой бедной в стране и игнорируется ливанским правительством.

Это было светское движение, стремившееся объединить людей по общинным, а не религиозным или идеологическим признакам, которое пользовалось поддержкой ливанцев других конфессий. Например, одним из основателей этого движения был греко-католический архиепископ Бейрута Грегуар Хаддад. Тем не менее, лидеры движения апеллировали прежде всего к идеям шиитского ислама, черпая из него вдохновение для осуществления широких преобразований в обществе. Большая часть членов движения придерживалась шиизма и создавала противовес традиционной гегемонии нескольких влиятельных шиитских семей Ливана.

Предпосылкой к формированию этого движения послужила начавшаяся в Ливане в апреле 1974 года гражданская война, которая приобретала все более отчетливые черты межконфессиональной бойни. Всё началось со столкновений в Бейруте между боевиками из палестинских организаций и христианской фалангистской партии «Аль-Катаиб», хотя в основе конфликта лежали политико-идеологические разногласия между правыми и левыми, а также сотрудничество христианских лидеров с Израилем.

Движение обездоленных, влившееся в 1975 году в состав уже чисто политического движения «Амаль», сыграло важную роль и в подготовке кадров для будущей Исламской революции. Некоторые деятели Движения за свободу Ирана, вроде Мостафы Чамрана, регулярно находились на территории Ливана, получали помощь от Мусы Садра, который не был связан с Имамом Хомейни и был ранее неоднозначной фигурой для исламской оппозиции, но в 1974 году уже открыто обозначил свою антишахскую позицию.

В 1974 году наблюдается аналогичный всплеск политической активности шиитов и в соседнем Ираке, где они составляли больше половины населения. Шиитское население оказалось на обочине интересов баасистской партии (в которой в 1968 году только 6% были шиитами), шииты не были представлены в высших органах власти, шиитские аятоллы не проявляли политической активности, а шиитские массы, экономическое положение которых, как правило, отличалось от суннитского в худшую сторону, поддерживали левые партии.  Из-за дискриминации со стороны суннитского правительства шииты становились на протяжении 1970-х гг. Политическая партия «Аль-Дава», основанная в 1958 году дядей Мусы Садра, иракским муджтахидом Мухаммад-Бакиром ас-Садром, проводила в священных городах траурные религиозные шествия в дни Мухаррама, которые переросли в политические протесты.

В начале декабря 1974 года в Наджафе прошли демонстрации против партии «Баас». Это был первый случай за всю историю независимого Ирака, когда шииты в массовом порядке выступили с протестом против властей. Иракское правительство отреагировало незамедлительно. 25 лидеров движения «Аль-Дава» были задержаны и преданы суду, из которых пятеро были казнены. Этот протест стал лишь первой пробой сил шиитских активистов Ирака, которые в будущем продолжили свою борьбу с новой силой.

В этот период на севере страны вспыхнула вторая иракско-курдская война, которая стала следствием краха переговоров повстанцев Мустафы Барзани с иракским правительством о курдской автономии. В 1974 году иракские войска снова начали наступление на курдские позиции, подталкивая повстанцев вплотную к границе с Ираном. Как и в первой иракско-курдской войне, курды получали материальную поддержку от Ирана и Израиля. Иран планировал тем самым укрепить свои военно-политические позиции по отношению к Ираку как своему главному региональному сопернику в регионе Персидского залива. По мере развития боевых действий Ирак сообщил Тегерану, что он готов удовлетворить иранские требования в обмен на прекращение своей помощи курдам, что привело в 1975 году к Алжирскому соглашению

К тому же, в отличие от предыдущей партизанской кампании 1961-1970 годов, которой руководил Барзани, война 1974 года была попыткой курдов вести симметричную войну против иракской армии, что в конечном итоге привело к их поражению из-за недостатка передовых и тяжелых вооружений. Война закончилась изгнанием Демократической партии Курдистана и гибелью от 7000 до 20 000 человек с обеих сторон.

Исмагил Гибадуллин